В шаре заклубилась какая-то малиновая муть, из которой выступило грозное нахмуренное лицо, потом оно растаяло, и замелькали густые снежные хлопья.
– Опять не то, – расстроилась Венера Федоровна. – Придется по старинке.
Она извлекла откуда-то засаленную колоду карт, красивым жестом перекинула ее из руки в руку, перетасовала и протянула Надежде:
– Сними, молодая-красивая!
Надежда, которая ждала каких-то измерений электронными приборами, удивилась, но послушно сняла колоду.
Венера Федоровна еще раз перетасовала карты и начала выкладывать их рубашкой вверх, приговаривая:
– Карте место, карте место, здесь жених, а тут невеста… к королю идет король, даме тоже будет роль… – Разложив карты по столу, она принялась открывать их, на этот раз приговаривая другое: – Сейчас, через час… Что было, что будет… – С этими словами она открыла две шестерки – крестей и пик. – Чем дело кончится… чем сердце успокоится…
Надежда едва сдержала скептическую улыбку. Точно так же гадали девчонки в пионерском лагере вечером после отбоя. Халтура, в общем. Дурят клиентов почем зря.
В самом низу в ряд легли четыре карты – две дамы, пик и бубен, и два короля такой же масти.
Надежда машинально разглядывала эти карты, которые ей смутно что-то напоминали.
Четыре карты… четыре человека – два со светлыми волосами и два с темными…
Какая-то мысль шевельнулась у нее в голове, но она не успела ее додумать.
Венера Федоровна смела карты со стола, смешала их и быстро взглянула на Надежду:
– Что-то карты плохо легли. Наверное, нужно еще раз перетасовать и снова разложить.
– Плохо? А чем же плохо?
– Не то что плохо, а странно. Расклад какой-то непонятный, как будто…
– Как будто что?
– Ничего, это я так, сама с собой разговариваю.
– Карты, говорите, плохо легли? – прищурилась Надежда Николаевна. – А может, вы гадать не умеете?
Она решила провести, так сказать, разведку боем, авось и узнает что-нибудь от этой тетки.
– Чего? – Венера Федоровна выкатила глаза. – Ты что говоришь-то? Это я гадать не умею?
– Да я и то лучше карты разложу! – Надежда постепенно набирала обороты. – На кого гадаешь-то? Даму посередке не выложила, карту под нее и наверх не положила, на колоде посидеть мне не дала, какое же это гадание?
– Ах вот, значит, как… – удовлетворенно сказала Венера Федоровна. – То-то я смотрю, с тобой все неясно. Ладно… – Откуда-то из-под себя она достала другую колоду – такую же потрепанную и засаленную, как и первая, но с другой рубашкой, ловкими пальцами ее перетасовала и вытащила даму треф.
– Тебе надо гадать на даму треф!
– Да? – удивилась Надежда Николаевна. – А я думала, что я – червонная дама. Вроде бы возраст уже подходящий, не молоденькая, опять же внучке двенадцать лет…
– Какая ты бабушка! Карты говорят, что другое у тебя на душе, а карты, они не врут!
– Ну-ну… – Надежда поджала губы, глядя, как гадалка аккуратно раскладывает карты.
– Ну вот, сейчас посмотрим, что у тебя на сердце! – Венера Федоровна перевернула одну карту, ею оказалась десятка треф. – Думаешь, муж или еще какой любимый человек? Ан нет, на сердце у тебя сплошные деловые хлопоты, казенные, в общем. Странно, а вроде бы женщина ты неработающая.
– А это ты как определила? – удивилась Надежда. – Тоже карты сказали? Может, они еще и адрес домашний сообщили, и семейное положение?
– Семейное положение я и сама вижу, – Венера Федоровна указала на Надеждино обручальное кольцо, – а карты не полиция, адрес не скажут. А под сердцем у тебя, – из-под дамы треф она достала валета пик, – тоже хлопоты, только фальшивые.
– Почему фальшивые?
– А потому, что в ногах ты топчешь казенный дом, – Венера Федоровна выложила туз треф, – в данном случае это наша турфирма. То есть теперь ясно, что пришла ты сюда зря, никакой дальней дороги у тебя не предвидится, никуда ты не полетишь.
– Да я и не собиралась, – призналась Надежда Николаевна.
– Вот то-то, а говоришь, что я гадать не умею. Лучше отдела кадров тебя раскусила!
– Скажите, Венера Федоровна, а ведь ваш директор, Василий Николаевич, скончался… но фирма работает по-прежнему. Кто ее сейчас возглавляет?
– Что за странные вопросы? Хотя вот что тебе скажу, раз уж у нас пошел откровенный разговор. У нашей фирмы большие проблемы, запросто можем разориться. Я уж и то другое место присматриваю. Но это не после его смерти началось. Василий – человек работящий и толковый… был. Однако кризис и все такое… Люди денежки считают… В общем, он срочно искал инвесторов.
– Нашел?
– Да вот парень этот, который с ним в ресторане был… Петька Безбородов.
– Он что, богатый человек?
– Да вот как бывает – вылез из грязи в князи, – Венера Федоровна отчего-то поморщилась, – наследство большое получил, так теперь себя королем чувствует.
– Королем… – как эхо повторила Надежда и посмотрела на четыре карты, лежавшие на краю стола. Ну да, пиковый король – Моргунов, а бубновый, выходит, этот Безбородов.
Венера Федоровна перехватила ее взгляд и кивнула:
– Да, ходил тут, рыло делал, щеки надувал, я, говорит, еще подумаю, вкладывать деньги или не вкладывать… не знаю, не знаю… А у Василия выхода не было, фирму надо было спасать, он и терпел такое отношение. Да только все равно все прахом пошло…
– А женщины? Что про них знаете?
– Что – женщины? – вздохнула Венера Федоровна. – Одна, Алинка Крутикова, у нас в отделе пиара работала. Так, ничего особенного, Василий ее просто так с собой позвал, для мебели вроде… А вторая с Петькой этим была. Алена, финансовый консультант. Присосалась к нему, словно пиявка, – Петр Петрович то, Петр Петрович се… Да только он и ее не больно слушал. Но с собой таскал, для солидности вроде. Да какая там солидность! Ерунда одна. Форсу у этой Алены много было, а толку – чуть. Хоть и нехорошо сейчас так говорить, пропали девки ни за грош, ни за копейку.
– Думаете, это мужчин отравить хотели, а женщины вроде как за компанию пострадали? Так сказать, сопутствующий ущерб?
– Уж верно так. Только вот что тебе скажу: Василий мужик хороший был, правильный. Дела вел честно, может, и конкурировал с кем-то, но не до такой степени, чтобы его убивать. Так что не знаю, что и думать.
– И карты ничего не скажут? – подначила Надежда.
Гадалка в ответ только грустно улыбнулась.
Простились, однако, дружески. Венера Федоровна дала Надежде карту, где с одной стороны была рубашка, а с другой нарисован джокер, причем необычный. Не клоун в колпаке с бубенчиками, а ведьма в черном платье. И кот черный у нее на коленях.
– Если что понадобится – приходи, – сказала Венера Федоровна на прощание.
Удачно избежав встречи с настырным менеджером, Надежда вышла на улицу и, задумавшись, пошла к станции метро.
Если Венера права и девушки ни при чем, тогда убийца хотел устранить кого-то из мужчин. С Василием Моргуновым вроде бы все выяснили, теперь нужно прояснить вопрос с этим молодым Безбородовым. Что это за история с неожиданно свалившимся на него огромным наследством? Прямо какой-то роман девятнадцатого века. Или пьеса Островского.
Толстая Грета, жена возчика Мерка, подошла к молочнице фрау Миллер.
– Вы слышали, фрау Мерк, – завела разговор молочница, – в трактире «Старый охотник» поселился новый постоялец.
– Меня не интересуют посторонние мужчины… – привычно проговорила Грета.
– Ну, коли вам неинтересно…
– А что за постоялец?
Молочница понизила голос:
– С виду обычный монах-доминиканец, но кухарка из трактира сказала мне по большому секрету, что он – инквизитор, присланный из Пфальца самим господином архиепископом, чтобы провести в нашем городе розыск ведьм.
– Какие ужасы вы рассказываете, фрау Миллер! Только нас-то с вами, порядочных женщин, это не касается.
– Не касается! – подтвердила молочница. – Думаю, в нашем городе и ведьм-то нет.
– Может, и нет. Хотя как посмотреть…
– А в Регенсдорфе, рассказывала мне кума, на прошлой неделе сожгли еще одну ведьму. Супруга зеленщика, с виду вроде приличная женщина, а наводила порчу на соседей…
– Туда ей и дорога! – Толстая Грета истово перекрестилась.
– Ваша правда, фрау Мерк!
– А что это вы все о ведьмах толкуете, как будто у вас к ним какой-то интерес? Положите-ка мне лучше два фунта творога. Только не такого, как прошлый раз.
– А чем же вам прошлый раз не понравился мой творог? – осведомилась молочница, начиная закипать.
– А тем и не понравился, что совсем не жирный. Наверное, вы сделали его из снятого молока.
– Я никогда не делаю творог из снятого молока! – отчеканила молочница. – А вы, чем критиковать мое молоко, лучше бы присматривали за своим мужем!
– Что? – Толстая Грета побагровела. – Что вы такое говорите о моем муже?
Молочница уже и сама пожалела, что у нее вырвались эти слова, но давать задний ход было поздно.
– Весь город знает, что герр Мерк ходит к той ведьме, что живет возле кладбища.
– Мой муж ходит к ведьме? – Толстая Грета задохнулась от возмущения. – Быть того не может! Вы все врете, достопочтенная фрау Миллер! Врете из зависти!
– Да это известно всему городу! Кроме вас! Куда же вы пошли, фрау Мерк? А ваш творог?
Но жена возчика ее не слушала, она уже покинула лавку.
Тем же вечером герр Мерк куда-то засобирался, надел свой воскресный сюртук и пригладил волосы.
– Куда это ты собрался? – спросила его Грета.
– К господину Штокману, договориться насчет лошадей.
– В такой поздний час?
– Значит, так надо. И вообще, женщина, с каких это пор ты интересуешься моими делами?
И, не слушая ответа жены, возчик вышел из дома.
Толстая Грета накинула на плечи вязаную шаль, всунула ноги в башмаки и выбежала вслед за мужем.
На улице уже темнело. Грета шла так тихо, как могла при своей комплекции, таилась в тени домов и замирала, когда муж замедлял шаги и оглядывался.
Герр Мерк прошел мимо церкви, мимо дома подрядчика Штокмана, миновал хлебный амбар. В темноте показались кресты и надгробия городского кладбища.
И тут возчик воровато огляделся и свернул к покосившейся лачуге, притулившейся к кладбищенской стене.
– Выходит, молочница не соврала! – прошептала Толстая Грета, вглядываясь во тьму. – Выходит, он и впрямь ходит к этой ведьме! Ну, попомнит же она у меня!
На следующий день, сразу после ранней обедни, Толстая Грета, воровато оглядываясь по сторонам, подошла к трактиру «Старый охотник».
Возле крыльца, опираясь на метлу, стоял одноногий Фриц, выполнявший в трактире самые разнообразные обязанности.
– Ваш жилец у себя? – спросила его Грета.
– У себя, у себя, где ж ему быть! Сидит, сам с собой разговаривает по-латыни.
– У меня к нему важное дело.
– Он велел никого не пускать!
– Говорят тебе, дело исключительной важности.
– Ну, сама с ним разбирайся, только не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Грета поднялась по крутой скрипучей лестнице, постучала в дверь.
Из-за двери донесся хриплый голос:
– Я же велел не беспокоить!
– Дело исключительной важности! – проговорила Грета и вошла в комнату.
Жилец, мужчина лет сорока с длинным испитым лицом, облаченный в поношенную темно-коричневую рясу, сидел за конторкой, на которой лежала раскрытая книга, и читал ее. Он поднял глаза на женщину и раздраженно проговорил:
– Что там у тебя за дело? Надеюсь для твоего же блага, что ты потревожила меня не по ерунде!
– Как можно, святой отец! Разве бы я посмела по ерунде отрывать вас от столь важных занятий?
– Говори!
– Я слышала, что вы прибыли в наш город по приказу его преосвященства, чтобы искоренить ересь и нечестие.
– Это так.
– Так вот, хочу сообщить вам об особе, которая занимается колдовством и чернокнижием, более того… – Грета округлила глаза и понизила голос: – Она вступила в сношение с дьяволом!
– О ком ты говоришь, женщина?
– Я говорю о Катрине, травнице, которая живет в лачуге возле городского кладбища.
– Это серьезное обвинение! Надеюсь, у тебя имеются конкретные факты?
– Факты… что это такое?
– Ну, доказательства ее колдовства. Свидетельства, конкретные случаи…
– О, случаев сколько угодно! Она что-то прошептала, проходя мимо дома фрау Вагнер, зеленщицы, – и на следующий день у той сдохла черная коза… потом, она шла от колодца с кувшином и плеснула водой на забор госпожи Мюнц, и у той скисло молоко… А еще… еще я своими глазами видела, как она превратилась в черную кошку! Она шла по дороге возле кладбища, потом оглянулась, проговорила несколько слов на непонятном языке и исчезла. А на дороге появилась черная кошка…
– Не спеши, женщина! – проговорил монах. – Я не успеваю за тобой записывать! Черная кошка, говоришь?
– Черная, святой отец, черная, как вакса!
– Это интересно… крупные авторитеты церкви считают, что в большинстве случаев ведьмы превращаются именно в черных кошек. А ты не заметила, женщина, были ли у той кошки пятна, или она была совершенно черная?
– Она была совершенно черная, святой отец. Говорю же – черная, как вакса, от ушей до кончика хвоста.
Монах записал эти важные соображения и поднял глаза на женщину:
– Больше ты ничего не видела?
Та немного подумала и проговорила:
– Как же, я вспомнила еще один случай. На прошлое Крещенье, поздно вечером, я шла мимо ее дома и увидела, как что-то вылетело из трубы. Я пригляделась – а это сама Катрина летит на помеле. Думаю, она направлялась на Лысую гору, на шабаш, где обычно собираются все ведьмы…
– Ты уверена, женщина? – недоверчиво переспросил монах. – Авторитеты считают, что шабаши на Лысой горе происходят исключительно в Вальпургиеву ночь.
– Что же я, по-вашему, вру? – обиделась Грета. – Говорю же, что видела ее своими глазами, вот прямо как вас сейчас!
– Интересно! – монах записал еще несколько строк. – Возможно, благодаря вашей бдительности мы узнаем новые факты о ведьмах… еще что-нибудь ты помнишь, добрая женщина?
– Сейчас не могу больше ничего вспомнить, но если припомню еще что-то, непременно сообщу вам.
– Непременно. А сейчас, если тебе нечего добавить, можешь подписать свои показания.
– Дело в том, святой отец, – Грета смутилась, – дело в том, что я не разумею грамоты.
– Ничего страшного, порядочной женщине вроде тебя грамота ни к чему. Поставь здесь крест…
Грета поставила крест внизу листа.
– А теперь можешь идти, добрая женщина… – и монах сделал рукой нетерпеливый знак.
– Да, святой отец… – Грета отступила к двери, но все не уходила.
– Ты еще что-то вспомнила?
– Нет, но я подумала, святой отец, что за такие важные свидетельства вы могли бы вознаградить меня… допустим, три или четыре гульдена…
– Деньги? – Лицо монаха скривилось, как от чего-то кислого. – Я думал, что ты пришла ко мне не из-за денег, а по искреннему зову сердца. Пришла потому, что желаешь искоренить в своем городе мерзкую ересь и чернокнижие. Пришла, в конце концов, из искренней любви к матери нашей церкви.
– Все так, святой отец, из любви и по искреннему зову, но три или четыре гульдена мне бы очень пригодились. Понимаете, я бедная женщина, и у меня каждый пфенниг на счету. А тут, как назло, крыша прохудилась, а починить ее очень дорого. А если четыре гульдена это слишком много, меня устроили бы и два.
– До чего же ты настырная женщина! На, возьми один гульден, но помни, что легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому попасть в Царствие Небесное!
– Премного благодарна вам, святой отец! – Грета сделала книксен, весьма нелепо выглядевший при ее габаритах, взяла монету, попробовала ее на зуб и наконец вышла из комнаты.
