Ознакомительная версия.
— В том-то и дело господин лекарь, что мы в порту стоим. А позвольте Вас, господин лейтенант, спросить — что есть порт в вашем понятии?
— Порт есть оборудованное место для стоянки кораблей. В порту проводятся такелажные работы…
— Достаточно, господин доктор! Вы совершенно правы — порт есть место для стоянки кораблей под разными флагами: не одни мы у причальной стенки чалимся. Здесь всё, как на витрине, и если случается какая оплошность или неприятность, то об этом становиться известно всем морякам в порту. И новости отсюда корабли разносят по всему свету. Поэтому и ведут себя англичане прилично, да и не только англичане: любой портовый город, как хозяин радушный, гостей к себе зазвать норовит, потому как от этого ему прибыль большая. Что же касаемо нашего фрегата, то мы, юноша, платим за его ремонт полновесной серебряной монетой!
— А в море, значит, всё по-другому?
— Не всё, юноша. В море Морской закон властвует, и любой капитан его исполнять обязан, а если он закон этот попирает, то и не капитан он вовсе, и команда такого капитана рано или поздно за борт на корм рыбам отправит. Даже когда в море до пушечной пальбы дело доходит, то и тогда противники определённые морские ритуалы соблюдают. Лет восемьдесят назад был такой отчаянный капитан, который перед тем, как напасть на неприятельское судно, вывешивал сигнальные флажки, что по сути своей означало «Потопи меня, или будь ты проклят»! [49] Вот такие дела, господин лекарь!
Однако в море свидетелей нет, и судья тебе лишь царь морской да твоя офицерская честь, поэтому некоторые капитаны, забыв о чести, топят обидчиков при первой же возможности без всякого сожаления, случается, и в мирное время.
— Иван Францевич, так что же англичане в то плаванье вашему «Гермесу» учинили, что Вы до сих пор забыть не можете?
— Вопрос, господин лейтенант, поставлен неверно: это не я до сих пор обиды забыть не могу, это они наш финт до сих пор помнят!
Значит, было это в аккурат после окончания Турецкой компании. Времена были смутные, Европа ещё от войны не оправилась, а на горизонте маячили новые неприятности. Англия, которая во всём поддерживала турецкого султана, после полного фиаско последнего только и искала повод для новой «заварушки»! Такой вот был европейский большой политик! — напыщенно произнёс Иван Францевич и ткнул указательным пальцем в английское серое небо. — Наш Император в тот неспокойный год очень большой интерес стал проявлять к Новому Свету, и корабли флота российского к тому времени успели первый визит вежливости нанести в Америку, и президент Линкольн принял нашу делегацию со всеми подобающими почестями. В Петербурге этим событием были очень довольны. И вот через пару-тройку лет Военно-морское ведомство «… с целью укрепления дружеских и торговых связей» приказало снарядить в плаванье до города Сан-Франциско три военных корабля: корвет «Гермес», фрегат «Переславль» и только что сошедший со стапелей сорокапушечный крейсер «Андрей Первозванный».
В самом начале нашего предприятия погода нам благоприятствовала, и мы по знакомому курсу миновали Балтику и вышли на океанский простор.
Видимо, наши молитвы были услышаны на небесах, потому, как большая часть плаванья проходила по тихой воде и была больше похожа на морскую прогулку. Однако благолепие со светящимся в ночи планктоном и летающими рыбами закончилось, как только мы стали приближаться к Североамериканскому континенту. Лёгкий прогулочный бриз сменил резкий и холодный норд-ост, который затянул небо до горизонта грозовыми тучами. В море поднялась штормовая волна, и экипажи судов с большим трудом выдерживали строй. К ночи разразился страшный шторм и корабли наши разметало, словно щепки. Не буду утомлять Вас, юноша, описанием этого светопреставления и всего того, что мне, как молодому капитану, пришлось в ту памятную ночь пережить, скажу только, что с наступлением рассвета волна улеглась и в море наступил полный штиль. А штиль, скажу я Вам, для парусных судов зло не меньшее, чем шторм. Помню, вышел я на палубу, огляделся кругом, и вижу, что паруса наши повисли, словно усы у боцмана Кавуненко при похмелье после хорошей выпивки и болтается наша посудина среди океана, словно цветок в проруби. Но самое печальное было в том, что остался я на «Гермесе» один — ни «Андрея Первозванного», ни «Переславля», я так и не дождался. Через двое суток бесполезного ожидания надежда на благополучный исход окончательно покинула меня, к тому же подул попутный бриз и мы, помолясь, взяли курс на Сан-Франциско.
С божьей помощью американского берега мы достигли без каких-либо злоключений, и за пережитые на море страдания, были вознаграждены тёплым приёмом жителей Сан-Франциско и праздничным обедом, который мэр этого гостеприимного города устроил в нашу честь. Вот так нежданно-негаданно, как старший офицер, оказался я во главе нашего «посольского приказа». Если сознаться, как на духу, то в дипломатии я, конечно, был не силен, и какие дипломатические пассы должен выполнять, не знал и не ведал. Спасибо моему старшему помощнику Алоизу Ван-Кейльну, который до того, как поступить на службу в России, половину жизни проплавал по морям и под английским, и под португальским, и ещё чёрт знает под какими флагами, и порядки иноземные знал не хуже любого посла. Вот так по его подсказкам, да ещё благодаря моему толмачу [50] мичману Мишке Хромову, неделю мы на американском берегу и провели. Мишка после окончания Морского корпуса в Петербурге, как гардемарин, выказавший необычайную живость ума и проявивший склонность к наукам, был направлен для практического обучения в Англию, и цельный годок проплавал на кораблях её Величества.
Получалось у нас очень даже неплохо: Ван-Кейльн шепнёт мне, где поклониться нужно, а где ножкой шаркнуть, Мишка мои речи безыскусные на английский язык, как следует перетолмачит и дипломатический блеск им придаст. Так, что ни говори, а голь на выдумки хитра!
Неприятности начались перед самым отплытием. Однажды утром на рейде, словно чёртик из табакерки, появился английский дредноут. Не поверите, юноша, но я сразу почувствовал неладное: в порт англичанин не пошёл, а хитро так стал на якорь на выходе из акватории порта, что миновать мы его никак не могли. Мой старший помощник Ван-Кейльн, как увидел эту английскую посудину, так сразу и выдал мне, что стоит она там неспроста, и по всему видно, что стерегут англичане именно нас.
— Будет большая драка, капитан! — сказал Алоиз, не вынимая трубки изо рта. — Однако боюсь, что долго против англичан мы не продержимся, потому как зная их подлый характер, могу предположить, что ударят они нам в борт со всех орудий без всякого предупреждения, как только наш «Гермес» попытается их обойти.
— Они не посмеют! — возмутился я. — Позвольте напомнить Вам, господин Ван-Кейльн, что сейчас не война, и топить чужие корабли есть настоящее пиратство. К тому же я сомневаюсь, что они посмеют напасть на нас на виду у всего порта!
— А Вы посмотрите, кто сейчас стоит в порту, — спокойно произнёс старый «морской волк» и выпустил очередной клуб едкого табачного дыма.
В порту, кроме нас, стояли два турецких торговых корабля и десятка полтора мелких посудин без опознавательных знаков.
— Рыбы не успеют до конца источить наши тела, как англичане заявят, что это мы напали на них без какого-либо предупреждения, а они вынуждены были защищаться. Этот факт охотно подтвердят турки — верные союзники английской короны.
— Зачем это им нужно? — осознавая правоту старшего помощника, задал я чисто риторический вопрос.
— Это капитан и есть большой политик, — вздохнул Алоиз и стал вытряхивать пепел из трубки за борт, — в котором, если присмотреться, нет ничего хитрого: для войны, как и для драки в портовой таверне, нужен повод. Возможно, спровоцированный англичанами конфликт и наша трагическая гибель должны послужить поводом для очередной военной «заварушки»!
После разговора со старшим помощником я понял, что обязан принять все возможные и невозможные меры, но избежать провокации и последующих за ней дипломатических осложнений. Я заперся у себя в каюте и думал весь день и всю ночь. Утром мне на глаза попалась местная «Таймс», неизвестно как оказавшаяся на борту «Гермеса». Я уже упоминал, что английским языком владею слабо, но кое-как прочитал на первой полосе заметку о визите в Сан-Франциско русских моряков, и о том, что в субботу, накануне отплытия, в городском театре специально для русских гостей будут давать «Скупого рыцаря».
Я тут же вызвал к себе Мишку Хромова и приказал ему отнести в редакцию местной газеты наше благодарственное письмо властям города.
— Учти, Мишка! — внушал я ему. — Письмо должно быть таким, чтобы распоследний тугодум в Сан-Франциско понял, что вечером в субботу русские моряки будут в театре!
Ознакомительная версия.
