Вот и нужно помочь мужу расслабиться.
— Что-то я замерзла…
— Закрыть балконную дверь?
— Не надо… Лучше согрей меня…
У Ксаны нет особого желания. Оно появится позже, когда муж войдет в нее — ласково, нежно, и она под влиянием этой нежности непроизвольно застонет. Сейчас — желание совсем иного свойства: забота о мужчине, стремление внушить ему уверенность.
Голова Александра снова закружилась. Настойчивые женские ласки вымели из нее тревожные мысли о предстоящем нелегком разговоре с Баяновым, вообще все, что не касается Ксаны…
Несмотря на бессонную ночь, Собков ехал на встречу бодрый и спокойный. Ксана добилась своего — сняла напряжение, расслабила, внушила надежду на благополучный исход. Не зря говорят: что хочет женщина, того хочет Бог.
А вот Баянов напоминал ожившего покойника. Запавшие глаза, выпирающие скулы, нездоровый цвет лица. Он тоже всю ночь не спал — сидел на кухне, одну за другой смолил сигареты и упорно искал выход из безвыходной ситуации. Искал и не находил.
Ему нелегко отправить на смерть спасителя сына. Легче самому взойти на эшафот… Нет, пожалуй, не легче, сам себе возразил капитан. Стандартная, заштампованная поговорка: своя рубашка ближе к телу. А это не дерьмовая рубашка — жизнь. Своя и Пулина. Пулина и своя.
Куратор бессилен что-либо изменить. Откажется киллер стрелять в генерала — на улице его будет ожидать специальный сотрудник. Пойдет след в след, выберет удобное время и пустит в ход пистолет с глушителем. Или капнет в бокал шампанского яд. Согласится — то же самое произойдет после ликвидации оппозиционера.
Фактически приказ уже отдан: нулевой вариант…
Подходя к под"езду конспиративки, Собков понял: его пасут. Старичок, оседлавший лавочку рядом с входом, окинул прохожего слишком уж внимательным взглядом… Девушка, торгующая фруктами, провела ладошками по идеальной — волосок к волоску — прическе… Мамаша, выгуливающая на коляске младенца, остановилась и принялась сюсюкать.
Александр усмехнулся. Дешево же его ценят сыскари, если ловят на протухших червяков. Сейчас он докажет топтунам: легко разгадал нехитрые их маневры.
Он помог растерявшейся мамаше перекатить коляску через бордюр. Насмешливо повертел перед личиком продавщицы взятым с ее прилавка помятым помидором. Дескать, ее ухищрения сродни бракованому товару.
— Давай, телка, помогу подправить прическу? — развязно обратился к ней. — Я — безработный дамский парикмахер.
Умная телка сразу распознала издевательство. Отвернулась и покатила тележку с товаром к перекрестку…
Пришлось переключиться на третьего топтуна. Пенсионера.
— Балдеешь, дедок?
Старик заморгал, пожевал сухими губами, что-то растеряно пробурчал. Среднее между матерками и благодарностью за сочувствие. Поднялся и захромал прочь.
Мамаша вкатила коляску в под"езд. Подальше от непонятного клиента
Кажется, выявленные топтуны отработаны. Пусть теперь докладывают начальству о наглом мужике, пасти которого им поручено. Экскиллер оглядел улицу и вошел в под"езд. Он знал: слежки все равно не избежать. Вместо старичка на скамейку сядет полупьяный бомж, вместо мамаши появятся влюбленные, торговку фруктами и овощами заменит нищенка с иконкой.
Просто тешил свое самолюбие.
Встретивший его вымученной улыбкой фээсбэшник подтвердил самые худшие опасения. Итак, приговор вынесен. Дело за выбором расправы и исполнителями. Александр постарался избавиться от разнеженности, сконцентрировал недюжинную свою волю. Незаметно для капитана проверил готовность «диктатора». Пока под рукой оружие, бояться ему нет нужды.
— Здорово, «мененджер»! — с веселой улыбкой беззаботного человека поздоровался он. — Что-то видок у тебя страшноватый. Как говорят, краше в гроб кладут… Уж не приключилось ли что с Петькой?
Прозрачный намек на спасение сына Николай Семенович встретил болезненно
— поморщился, нагнал на лоб морщины.
— Здравствуй, Пуля… С Петькой — норма… Решил или все еще думаешь?
Собков обижено развел руками.
— Ты неисправим! Почти неделю не виделись и сразу — дела. Выставил бы на стол пузырь с коньяком, нарезанный лимончик с сахаром, яблочки, то се. Приняли бы на грудь по двести граммов, тогда разговор пойдет веселей — потроши, ради Бога, препарируй. Не обижусь!… Говоришь, у Петьки все благополучно?
Настойчивое упоминание имени сына капитана — попытка заставить Баянова открыться. Завершилась она явной неудачей. Фээсбэшник поставил непрошибаемую защиту. Губы крепко сжаты, в глазах — по льдинке.
— Не юли, киллер, не придуряйся. Мы с тобой — не пацаны. Говори по делу: будешь мочить клиента или отказываешься?
Собков согнал с лица придурковатую улыбочку пациента психушки. Насупился. Облокотившись на стол, взглянул в запавшие глаза куратора.
— Хочешь откровенного базара? Ну, что ж, тогда постарайся выслушать меня. Без обиды и раздражения… Первое, мочить генерала не стану. Не потому, что пожалел или струсил, просто завязал с кровавой профессией… Погоди, — резко остановил он открывшего рот собеседнника. — Выслушай второе. Даже подзаборные сявки, несчастные алкаши, жестокие костоломы хранят в прогнивших душонках чувство благодарности за сделанное им добро. Думаю, ты не исключение… Ошибаюсь?
Баянов ограничился молчаливым кивком. Говорить не было сил. Дескать, ты не ошибаешься, благодарность присуща даже безмозглым животным, тем более, мыслящим существам.
— Пойдем дальше, — ровным размеренным голосом продолжил Собков. — Добрыми поступками хвастаться не принято, но все же скажу. Если бы я не рисковал своей и без того не раз продырявленной шкурой, лежал бы твой Петька где-нибудь в лесу, забросанный валежником. Или — ошибаюсь?
— Нет, ты прав, — хрипло ответил Баянов. — Но какое отношение…
— Самое прямое! Я не просил и не прошу за благородный поступок деньги. Или — слезливых об"ятий. Но ту малость, которую требую, ты обязан выполнить.
— Что за малость? — все так же хрипло спросил капитан. — Все, что в моих силах…
— В твоих, Коленька, в твоих, — умиротворенно заверил Александр. — Первая малость — убери с моего пути своих вонючих шестерок. Не дай Бог, пришибу. Вторая — организуй мне, Ксане Баниной и нашей приемной дочке Поленьке французские визы. Временные или постоянные — как говорят в Одессе, без разницы. Третяя — купи билеты на самолет до Парижа. Правда, это могу сделать и сам, но ты — надежней… Вот и все мои просьбы. Разве это не мизер по сравнению со спасением твоего сына?
— Мизер, — согласился Баянов. — Ты рассчитываешь выбраться из России невредимым?
— Еще как рассчитываю! — беззаботно расхохотался терминатор. Теперь — бывший. — А кто мне может помешать? Твой топтун-пенсионер? Или продавщица бананов? Или мамаша с младенцем?… Пойми, Николай, ежели понадобится — расчищу дорогу. С кровью, с мертвяками, но расчищу. Ты ведь изучил мою биографию, сам должен понимать… Впрочем, конечно, можешь собрать всех ментов, сыскарей, омоновцев, альфу, бету, гамму. Задавить меня с одним единственным стволом. Но представь себе скольких я прихвачу с собой в ад?
— Представляю, — машинально согласился Баянов. — Только зря ты накачиваешь давление…
— Ты прав — зря. Поговорим, как деловые люди. Поверь, тебе и твоему начальству гораздо выгодней выпроводить меня из России. Живым и невредимым. В свою очередь, обещаю больше к вам не соваться. Хочешь, дам полписку?
Баянов в сотый раз протер стекла идеально чистого пенсне. Поправил модные усики. Походил по комнате. Возвратился на покинутое место, наклонил голову.
— Ладно, так и быть… Через три дня получишь документы и билеты. Даст Бог, мы с тобой больше не увидимся…
— Дай Бог, — зловеще повторил Собков…
Александр не поверил в искренность капитана — слишком быстро тот согласился. По дороге в Куликово снова и снова анализировал каждое слово, каждый жест, каждую гримасу теперь уже бывшего куратора. Если Баянов фальшивит, то от него можно ожидать любой пакости. А он явно хитрил.
Вообще-то, первую «малость» он, кажется выполнил. На улице не было
ни одной подозрительной личности. Гоняли мяч малолетки, еще не познавшие
мерзость жизни. Плелась в ближайший магазин несчастная бабка. Пил прямо из
бутылки оборванный бомж. Все они не обращали внимания на Александра,
каждый занимался своими проблемами.
Что же задумал хитроумный мененджер?
Только под"езжая к поселку, Собков неожиданно прозрел. Нет, его не станут немедлено отстреливать, отравлять либо взрывать. Слишком это опасно для Службы безопасности. Ее сотрудники не привыкли засвечиваться, орудуют чужими руками и только тогда, когда есть на кого столкнуть очередное убийство.
Невольно вспомнился Дальний Восток, комната в доме примыкающем к площади, прижавшийся к стене бледный до синевы Летун. Если бы не интуиция киллера, всегдашняя его настороженность и недоверие — лежать бы ему в крови перед корреспондентами и операторами.
