Мы с инспектором ахнули. Его обнаженные плечи покрывала такая же сеть красных воспаленных рубцов, какая знаменовала смерть Фицроя Макферсона.
Боль, очевидно, была нестерпимой и отнюдь не локальной. Дыхание страдальца внезапно прерывалось, лицо чернело, и, хрипя, он прижимал руку к сердцу, а со лба скатывались капли пота. В любую секунду он мог умереть. Вновь и вновь бренди вливалось ему в горло, и каждая новая доза опять возвращала его к жизни. Ватные тампоны, смоченные оливковым маслом, казалось, смягчали ему боль от таинственных рубцов. Наконец его голова тяжело упала на подушку. Измученная природа прибегла к последнему запасу жизненных сил. Это был полусон и полуобморок, но по крайней мере он не чувствовал боли.
Расспросить его было невозможно, но едва его состояние нас обнадежило, Стэкхерст обернулся ко мне.
– Бог мой! – вскричал он. – Что это, Холмс? Что это?
– Где вы его нашли?
– На пляже. Точно на том месте, где бедный Макферсон встретил свой конец. Будь его сердце таким же слабым, как у Макферсона, его бы сейчас здесь не было. Пока я тащил его наверх, мне все время казалось, что он уже мертв. До «Фронтона» слишком далеко, вот я и свернул к вам.
– Вы видели его на пляже?
– Я шел вдоль обрыва, когда услышал его крик. Он был у самой воды и шатался будто пьяный. Я сбежал вниз, набросил на него плащ и поволок наверх. Ради всего святого, Холмс, примените все свои таланты и не жалейте усилий, лишь бы снять проклятие с этого места, иначе жизнь здесь станет невыносимой. Неужели вы с вашей всемирной славой ничего не можете сделать для нас?
– Мне кажется, могу, Стэкхерст. Пошли! И вы, инспектор! Поглядим, не удастся ли нам передать этого убийцу в ваши руки.
Оставив бесчувственного страдальца под присмотром моей экономки, мы втроем спустились к смертоносной лагуне. На гальке там кучкой лежали полотенце и одежда Мэрдока. Я медленно зашагал вдоль края воды, мои товарищи гуськом позади меня. Заводь в большей своей части была мелкой, но под обрывом, где пляж был размыт, глубина достигала четырех-пяти футов. Купающийся направился бы именно туда, в заводь чудесной изумрудной прозрачности. Над ней вдоль основания обрыва тянулась цепочка плоских камней. Я пошел по ним, жадно всматриваясь в глубину у моих ног. В самом глубоком и тихом месте мои глаза увидели то, чего ожидали, и я испустил клич торжества.
– Цианея! – воскликнул я. – Цианея! Узрите Львиную Гриву!
Странное нечто, на которое я указывал, действительно походило на клок спутанных волос, вырванных из гривы льва. Оно лежало на каменном выступе примерно футах в трех под водой; колышущееся, вибрирующее волосатое существо с серебристыми проблесками в желтых прядях. Оно медленно пульсировало, тяжело расширяясь и сжимаясь.
– Она натворила достаточно бед, ее дни сочтены! – вскричал я. – Помогите мне, Стэкхерст! Давайте навсегда уничтожим убийцу!
Прямо над подводным уступом лежал большой валун, и мы толкали его, пока с оглушительным всплеском он не рухнул в воду. Когда вода успокоилась, мы увидели, что валун лежит на выступе. Бахрома желтых щупалец подтверждала, что он придавил нашу жертву. Из-под валуна сочилась густая маслянистая пена, грязня воду вокруг, медленно поднимаясь к поверхности.
– Ничего не понимаю! – воскликнул инспектор. – Что это было такое, мистер Холмс? Я родился и вырос в этих местах, но никогда ничего похожего не видел. В Сассексе они не водятся.
– Тем лучше для Сассекса, – заметил я. – Возможно, ее занес сюда юго-западный шторм. Вернемся ко мне, и я ознакомлю вас обоих с ужасом, пережитым человеком, у которого была веская причина запомнить встречу с этим морским чудищем.
Когда мы вошли в мой кабинет, оказалось, что Мэрдок заметно оправился и уже мог сидеть. Сознание его было еще заметно помрачено, и временами он содрогался от приступа боли. Он сбивчиво пробормотал, что ничего не понимает. Его вдруг пронизала невероятная боль, и ему потребовалось все его мужество, чтобы выбраться на берег.
– Вот книга, – сказал я, беря небольшой том, – которая первая пролила свет на то, что могло бы вовеки оставаться темной загадкой. «Под открытым небом» знаменитого наблюдателя Дж. Дж. Вуда, чуть было не погибшего при встрече с этой гнусной тварью. И потому пишет он с полным знанием предмета. Cyanea Capillata – таково полное наименование этой преступницы, соприкосновение с которой не менее опасно и куда более болезненно, чем укус кобры. Разрешите, я прочту небольшой отрывок. «Если купающийся увидит округлую растрепанную рыжеватую массу мембран и фибров, что-то вроде очень больших пучков львиной гривы и серебряной фольги, пусть остережется, потому что это жуткий стрекальщик Cyanea Capillata».
Можно ли точнее описать нашу зловещую знакомку? Далее он рассказывает, как сам встретился с ней, купаясь у берегов Кента. Он обнаружил, что эта тварь раскидывает почти невидимые щупальца на расстояние в пятьдесят футов, и всякому, кто окажется в этом радиусе от смертоносного центра, грозит смерть.
Даже на расстоянии воздействие на Вуда оказалось почти фатальным. «Многочисленные нити оставляли на коже светло-алые полоски, которые при более тщательном рассмотрении оказывались точками крохотных пузырьков, и каждая точка, так сказать, была раскаленной иглой, вонзающейся в нервы».
Местная боль была, объясняет он, наименьшим слагаемым нестерпимой пытки.
«Спазмы простреливали грудь, и я падал, будто сраженный пулей. Пульс замирал, а затем сердце подпрыгивало шесть-семь раз, словно стремясь вырваться из грудной клетки».
Это чуть его не убило, хотя оказался он под воздействием в бурных волнах океана, а не в тихой купальной заводи. Он говорит, что потом просто не мог узнать себя, таким белым, сморщенным и сузившимся стало его лицо. Он судорожно глотал бренди – выпил целую бутылку, и, видимо, это спасло ему жизнь. Вот книга, инспектор, я даю ее вам, и, разумеется, вы не будете отрицать, что она содержит полное объяснение трагической смерти бедного мистера Макферсона.
– И попутно обеляет меня, – заметил Йен Мэрдок с ироничной улыбкой. – Я не виню вас, инспектор, и вас, мистер Холмс. Ваши подозрения были естественны. Чувствую, что буквально накануне моего ареста я снял с себя подозрения, разделив судьбу моего бедного друга.
– Нет, мистер Мэрдок, я уже напал на след, и если бы я вышел пораньше, как намеревался, то, вероятно, уберег бы вас от этого ужасного испытания.
– Но как вы узнали, мистер Холмс?
– Я всеядный читатель, и странным образом моя память сохраняет заглавия. Эти слова «львиная грива» не выходили у меня из головы. Я знал, что встречал их в каком-то неожиданном контексте. Вы убедились, насколько точно он описывает эту тварь. Я не сомневаюсь, что она плавала в лагуне, когда Макферсон увидел ее, и эти слова были единственным способом, каким он мог предостеречь нас против твари, убившей его.
– Ну, во всяком случае, я обелен, – сказал Мэрдок, медленно встав на ноги. – Однако мне следует дать кое-какие разъяснения, так как я знаю, какое направление приняло ваше расследование. Правда, что я любил эту леди, но с того дня, когда она выбрала моего друга Макферсона, моим единственным желанием было содействовать ее счастью. Мне не стоило труда отступить и стать их наперсником. Я часто служил им почтальоном, и потому, что они доверяли мне, а она так мне дорога, я поспешил сообщить ей о смерти моего друга, чтобы кто-нибудь не опередил меня с грубым безразличием. Она не сказала вам, сэр, опасаясь, что вы не одобрите и я могу пострадать. Но, с вашего разрешения, мне следует попытаться вернуться в «Фронтон». Моя постель – вот самое для меня место сейчас.
Стэкхерст протянул ему руку.
– Нервы у нас у всех были на взводе, – сказал он. – Простите прошлое, Мэрдок. В будущем мы будем понимать друг друга лучше.
Они вышли вместе, дружески, под руку. Инспектор продолжал стоять, уставив на меня свои воловьи глаза.
– Ну, вы раскрыли это! – вскричал он наконец. – Я читал о вас, но не верил, что подобное возможно. Это замечательно!
Я был вынужден покачать головой. Принять подобную похвалу – значило бы поступиться требованиями к себе.
– Я был чересчур медлителен с самого начала – непростительно медлителен. Если бы тело нашли в воде, я навряд ли допустил бы такую промашку. С толку меня сбило полотенце. Бедняга не подумал о том, чтобы вытереться, и потому я, в свою очередь, пришел к заключению, будто он в воду не входил. Так с какой стати мне могла прийти мысль о какой-либо морской твари? Вот тут-то я и впал в заблуждение. Что же, инспектор, я частенько прохаживался на ваш счет, на счет джентльменов нашей полиции, однако Cyanea Capillata чуть было не отомстила за Скотленд-Ярд.
Если учесть, что мистер Шерлок Холмс без устали практиковал свое искусство двадцать три года и что на протяжении семнадцати из них мне было дано сотрудничать с ним и вести записи его дел, станет ясно, что в моем распоряжении есть масса материала. Трудность всегда заключалась не в том, чтобы найти, но в том, чтобы выбрать. Длинный ряд тетрадей за каждый год заполняет длинную полку, множество коробок набито документами – богатейший карьер для исследователя не только преступлений, но и светских и политических скандалов поздней Викторианской эпохи. Касательно последних могу заверить, что авторам отчаянных писем с мольбами, чтобы на честь их семей или репутацию их знаменитых предков не была брошена тень, не следует ничего опасаться. Неизменная сдержанность и высокое чувство профессиональной чести, всегда отличавшие моего друга, все еще играют решающую роль при выборе этих воспоминаний, и ничье доверие не будет обмануто. Однако я крайне возмущен имевшими место в последнее время попытками добраться до этих записей и уничтожить их. Источник подлых покушений известен, и на случай их повторения я заручился разрешением мистера Холмса предупредить его, что вся история о политическом деятеле, маяке и дрессированном баклане станет достоянием гласности. По крайней мере один читатель поймет, о чем идет речь.
