– Красивый, – согласилась баба Зина. – О-ой, какой… Так они ж сейчас все красивые! Потому что молодые.
– Извините, что вмешиваюсь, – подала голос Наталья, – но фоторобот стоит попробовать составить. С очков и начать. К ним подбирать черты лица, вдруг да получится?
– Стоит, стоит, – закивал с безнадежностью Парафинов. – Ну а ружье вы запомнили? Сможете его описать?
– Конечно, – приложила к груди обе ладони баба Нюша. – Ружье… м… такое… не охотничье! Настоящее.
– Ну, какое, какое? – нетерпеливо перебирал он воздух пальцами.
– А чего его описывать? – недоуменно фыркнула баба Зина. – Ружье – оно и есть ружье.
– А может, охотничье? – тем временем пожимала плечами баба Нюша. – Я не разбираюсь.
– Идите, – отмахнулся он.
– Куда? – одновременно подскочили бабушки.
– Картинки смотреть. – Бабушек увел лейтенант, а Парафинов взмахнул руками и опустил их на стол. – Нет, представляешь? Киллеры не таились, нагло сидели на виду, мало того, ругались с этими старыми идиотками, а чертовы бабки ни хрена не помнят! Ведь что-то же в памяти остается?
– Видимо, старушки таким образом разнообразили скуку, переругивались, не присматриваясь, с кем.
– Это не оправдание. И пуля…
– А что пуля?
– Пуля пробила Баграмяна насквозь. Я звонил знакомому хирургу, он был в операционной, говорит, не дыру пуля пробила в Арамисе, а тоннель! Легкое продырявила, с таким ранением не живут и полчаса. А врезалась в гранитную ступеньку позади него. То место, куда она попала, раздробила вчистую. Вон фотки, если интересно.
– Интересно. – Наталья взяла фото. – Ого! Прилично, прилично отхватила от ступеньки. Это что ж за пуля такая?
– Неизвестно.
– То есть оружие не наше?
– Начнем с того, что оружия, из которого она вылетела, не существует.
– Как это? Раз киллер стрелял…
– Во всяком случае, пока не существует, Желобова так сказала, она у нас главный криминалист, так что знает.
– Самодел?
– Нет. Баллистик обещал выяснить, чье производство. Смотри. Это гильза… – положил он на стол два пакета. – А это… это она, пуля. Самопал так аккуратно, красиво чисто не сделаешь, все равно будут изъяны. Хотя сейчас в подпольных цехах выпускают и не такое. В общем, не знаю, что думать, в каталогах нет его.
– Значит, и пулю нашли?!
– Представь себе. Отрикошетила и упала на тротуар. По звуку ее нашел мужчина, случайный прохожий, она упала у его ног.
– Ничего себе пулька!
– Да, внушает уважение к творцу этой пули. Больше снайперской – даже несведущий человек скажет, чудовищной убойной силы. Но знаешь, эта пуля и есть единственная дорога к убийцам. Там, где изобрели оружие, наверняка знают, кто у них его брал. Но почему киллеры не боялись, не прятались, а открыто ждали Баграмяна с раннего утра? Были на виду столько времени! Что это за товарищи? Ребята сейчас, как бобики, свидетелей ищут, может, повезет.
Без сомнения, Милена обладала практической жилкой и неплохими организаторскими способностями. То, к чему люди стремятся годами – к умению подчинять, убеждать одной фразой, к слаженности, довольно быстро приходить к желаемым результатам, но подавляющему большинству так и не удается достичь этих вершин, – ей давалось без труда. Она только появлялась в определенном месте, тихо говорила, что ей нужно, и тотчас получала желаемое.
– У вас, наверно, на лице нарисовано: исполнить, нельзя отказать, – заметил Ипполит, открывая перед ней дверцу авто.
– Это недостаток? – бесстрастно спросила она, садясь.
Кстати, ее интонации по большей части не отличались разнообразием, создавалось впечатление, что Милену суета сует не интересует ни в каком виде, в то же время заторможенной ее не назовешь. Иногда глянет на Ипполита – из глаз жжет распутный огонь, пробирающий до самого дна (откуда ноги растут), но Милена не распутница. Видимо, к жизни она относится без натуги, любит то, что у нее есть, а также себя, отсюда и своеобразная манера общения, и двоякое впечатление от нее.
– Скорее достоинство, – сказал Ипполит, заводя мотор. – Мало кому удается заставить людей крутиться вокруг себя.
– Да? Я разве заставляю? Я прошу…
– Нет, – рассмеялся он, – вы не просите. Вы говорите, а воспринимаются ваши слова требованием, но почему-то вам хочется угодить.
– И вам?
– И мне.
– Тогда давай перейдем на «ты», я устала «выкать», тем более ты не выглядишь дедом.
– Тогда надо выпить на брудершафт, – оживился он, ибо за питием следует поцелуй. Милена охладила пыл:
– Без брудершафта обойдемся и без формальностей. Так, – она просматривала документы. – Мытарства почти закончились, остался морг. Терпеть не могу это слово… Деньги остались?
– Трать, не стесняйся.
– В таком случае я закажу грим Арамису и… чтоб накололи его… м… для сохранности. Хочется, чтоб он выглядел как при жизни.
– Ты заботливая. Раньше о тебе никогда не слышал, но заметил, у вас с мамой теплые и близкие отношения. Давно дружите?
– С полгода. Мы познакомились в салоне красоты.
– Не сказал бы, что твоя красота нуждается в улучшении.
Это правда. Милена красивая, даже больше, она до такой степени эффектна, что поначалу ее отвергаешь, полагая: не по зубам-с эта дичь. Но законы природы для всех одинаковы, просто не все рискуют следовать им.
– Клеишься? – поинтересовалась она совершенно равнодушно.
– Клеюсь. – Но какой хитрец! На случай, если его пошлют, он сделал признание в полушутливой форме, как хочешь – так и понимай.
– Ясно.
Что ей ясно, ему точно неясно. Расспрашивать, дескать, есть ли у меня шансы прилечь с вами на одну кровать и немного помечтать в обнимку при луне, не стал, а то услышит не тот ответ, который хотелось бы, и расстроится. Он товарищ самолюбивый, наверное, в мать пошел.
Поздний вечер, да что там – ночь. Фонари встречаются редко, свет их тусклый, потому этот уголок темный. Саенко Дмитрий Родионович прошелся вдоль парка, отпустив Читу с поводка. В парке чуть стемнеет – жутковато гулять, к тому же он закрывается, правда, есть лазейки, но нет гарантии, что через лазы в парк не пробрались бомжи с алкашами или наркоманы. Собачка породы английский кокер-спаниель, почувствовав свободу, абсолютно перестала слушаться хозяина. Он ей: ко мне да ко мне, а она, пока все цветочки с листочками не перенюхает, дальше не двинется. Правда, если и бежит, то не к хозяину, а туда, куда хочет.
– Вот противная псина! – в сердцах произнес Саенко. – Получишь у меня, негодяйка. Больше не буду с тобой гулять. Кто просил тебя купить, тот пусть и выгуливает… Ты что там нашла?
И кинулся к Чите, быстро-быстро поедавшей кусок наверняка тухлятины, которую он начал вырывать из пасти, а Чита не отдавала и рычала. Он разжал челюсти, вытряхнул из пасти кусок мяса, закинул его за ограду парка и взял собачку на поводок.
– Ну, леди Помойка, топаем домой. Теперь руки воняют, от тебя воняет… Хорошо, хоть не в дерьме повалялась, иначе нас домой не пустят…
В этой замечательной тишине, какую редко можно услышать в городе, вдруг грохнул выстрел! Пуля – фью! Да, да, у пули именно такой звук – фью. Буквально рядом со щекой пролетела, Саенко ее почувствовал, она горячая, успел запомнить запах. Он тут же присел, вобрав голову в плечи и зажмурившись, хотя не подумал, что именно в него стреляли.
Раздался второй выстрел! Пуля пролетела над головой!!! Казалось, волосы задела. Понял: фью ему предназначены!!!
Саенко опомнился: боясь третьей пули, рухнул в траву у парковой ограды. Здесь, к счастью, не фасадная часть, травы полно, особо остро сейчас в нос ударил запах пыли и бензина – неподалеку пролегла проезжая дорога, днем по ней ездят машины, ночью, конечно, затишье, потому что район глухой. Но это же запах жизни, он особенно дорог в минуты смертельной опасности. Чита не подняла лай, она трусливая и ленивая, что нехарактерно для спаниелей. Чита прилегла у головы хозяина и поскуливала, от нее нестерпимо воняло дрянью, которую перед выстрелом она пыталась проглотить. И это запах жизни, а за оградой смердило смертью.
Стреляли из парка. Слыша шаги и шелест листвы, будто медведь удирал от охотников, Саенко молился (хотя он принципиальный атеист), чтоб стрелявший не подошел к ограде, не увидел его живым и невредимым, иначе сделает контрольный выстрел. Как же страшно… Нет, это не передать. Еще чуть-чуть, и Саенко, человек со стажем начальника в администрации в прошлом и успешный предприниматель в настоящем, описался бы. Какой позор, если его найдут! Даже убитым. Но, к величайшей радости Саенко, наступила тишина, по которой он догадался, что убийца ушел. Наверное, убийца подумал, когда Саенко упал, что убил его, и ушел!
Дмитрий Родионович подхватился и кинулся бежать. За ним неслась Чита, размахивая ушами и путаясь в поводке, волочившемся за ней по всей длине. Из дому он позвонил Парафинову.
