Я крадусь, перехожу на бег, затем скачу верхом, прекрасно понимая, что не успею опередить врагов. Мне виден дым, поднимающийся от соломенных крыш, – отец всегда говорил, что они не годятся для замка. Сторожевая башня не спасла нас. И тогда я забираюсь на вершину холма и смотрю в сторону моего дома. Луга и море мерцают сквозь завесу дыма. Битва проиграна. Рыцари застали нас врасплох. Ворота открыты, и защитники замка даже не успели схватить оружие. Некоторые из них сражаются вилами и деревянными топорами, другие уже лежат замертво. Один отбивается серпом от конного рыцаря. С ужасом я узнаю в нем отца.
Моя старая кобыла – не боевой конь. Я сбежал по склону холма, поскальзываясь и спотыкаясь на кочках. Никто из врагов не видит меня, а если кто и заметил, то скорее всего думает, что я один из них. Я перехожу мост через реку и беспрепятственно оказываюсь за воротами. Дым ест мне глаза. Битва, по всей видимости, близится к концу – пешие воины уже приступили к грабежу, но в дальнем углу, под сваями недостроенной сторожевой башни, защитники замка продолжают оказывать сопротивление. Два конных рыцаря напирают с двух сторон на человека, отбивающегося от них кривым ножом.
Это Ральф.
Я бегу в их сторону. Ральф не видит меня. Он бросается на одного из рыцарей и делает выпад. Тот парирует удар щитом и выбивает нож из руки моего брата. Второй пронзает его копьем, и он падает в грязь.
Я кричу. Рыцарь оборачивается, и в этот момент я бросаю в него дротик.
Хотя я меток, но мне, десятилетнему мальчику, еще недостает силы. Дротик вонзается в щит рыцаря, подобно стреле. Тот смеется, вытаскивает его и швыряет в грязь. Он направляет коня в мою сторону и, очевидно, решает – пронзить меня копьем или просто втоптать в грязь. Я хватаю тлеющую головешку, которая еще совсем недавно была балкой, и изо всех сил машу ею перед собой.
Второй рыцарь подъезжает к своему предводителю и трогает его за руку.
– Посмотри на его голову, – он заметил мою тонзуру. – Грех убивать монаха.
– И безумие оставлять в живых сына, – это слова предводителя, огромного человека, ростом выше главного здания замка. Хотя, может быть, это плод воображения десятилетнего мальчика. У него на шлеме забрало, и поэтому мне не видно его лицо. Я смотрю на него не мигая, поскольку знаю, что если не отводить взгляда от человека, который тебя убивает, то потом я смогу явиться к нему как призрак.
Только позже я понял, что он говорил по-французски. В этот же момент я ничего не замечаю. Предводитель все еще размышляет, убить меня или нет. Его конь роет землю копытом. Боевые кони не приучены стоять на месте во время битвы.
Откуда-то доносятся звуки рожка. Я не знаю, кто трубит, но эта музыка явно адресована предводителю. Он отвязывает от седла свой рожок и трубит в ответ. Шум битвы постепенно стихает.
Предводитель неожиданно пришпоривает коня. Животное прыгает вперед и несется на меня. Я знаю, что должен отскочить в сторону, но не могу двинуться с места. Вероятно, мне хочется умереть. Земля сотрясается подо мной, словно готова разверзнуться и поглотить меня. Я закрываю глаза и жду смерти.
Но тут все успокаивается, и конь оказывается позади меня. Я даже не пошевелился. До меня дошло, что я все еще держу тлеющую головешку. Наверное, в последний момент конь отвернул в сторону от огня. Я уже никогда не узнаю, пощадил меня рыцарь или мне просто повезло. Если я когда-нибудь встречу его, непременно убью.
Второй рыцарь проезжает мимо. Он толкает меня тупым концом копья в ребра, и я падаю на землю. К тому моменту, когда я поднимаюсь на ноги, битва подходит к концу.
Я бреду к воротам и вижу врагов, гонящих через мост наш скот и лошадей и волокущих наши вещи, какие только можно унести. Один тащит под мышкой утку, другой держит перед собой стопку серебряных тарелок, которую венчает кубок.
За ними бежит моя мать с криком, разрывающим мою душу. Уже на мосту она догоняет рыцарей. Один из них поворачивается, делает неуловимое движение, и мать падает на землю. Впечатление такое, будто с ней случился обморок, но она больше никогда не поднимется на ноги. Мой отец мертв, сначала пронзенный копьем, а затем обезглавленный. Мой брат Ральф погиб рядом с ним. Бродя среди пепелища, я вижу, как к моим родным подлетают вороны и грачи, чтобы выклевать глаза. Я в ярости бросаюсь на птиц, но они не особенно боятся меня. Отбежав на несколько шагов и спрятавшись за сломанный плуг, они машут крыльями и ждут своего часа. Не осталось ни одного дома, где можно было бы спрятать тело Ральфа, и я рою могилу для него прямо рядом с его телом.
Валлийцы любят враждовать и готовы мстить за оскорбление, нанесенное их роду сто лет назад. Они кровожадны и безжалостны. Вероятно, живя среди них, я перенял свойственную им свирепость. Я поклялся отомстить.
Отныне я старший сын в семье, и поэтому имею право и даже обязан стать рыцарем.
Восточный ЛондонВ то утро над Лондоном висел туман. Уличные фонари все еще горели, создавая иллюзию зари и отбрасывая свет на мощеные аллеи и кирпичные стены складских зданий. Если бы не огоньки систем сигнализации на фронтонах, можно было бы подумать, что это городской пейзаж столетней давности.
Элли стояла среди груд коробок, доходивших ей до пояса, и жалела, что у нее нет перчаток. Вчерашний дождь превратил картон в бесформенную массу, которая при прикосновении расползалась. Пахло сыростью и мочой, под ногами хлюпала грязь. Вверху на стене висела потрескавшаяся табличка с надписью «Завод автоматических систем Розенберга».
Аккуратно, словно имея дело со средневековыми пергаментами, а не с мусором на заднем дворе заводского здания, Элли отделяла коробки друг от друга, отыскивая написанные на них имена, и заносила их в блокнот. Некоторые имели телефонные номера и адреса сайтов в интернете, и она записывала также и их дрожащими липкими пальцами.
Закончив, она обошла здание завода и направилась к кафе, расположенному через улицу, напротив проходной. Когда официантка-китаянка принесла ей яичницу, уже занималось утро. В кафе заходили рабочие, чтобы позавтракать или выпить чашку чая, и девушка внимательно прислушивалась к их разговорам. Если кто-то из них и видел ее днем ранее, они едва ли узнали бы в ней молодую женщину, приехавшую в «Бентли» и одетую в костюм стоимостью в тысячу фунтов. Этим утром она стянула волосы в тугой конский хвост и надела спортивный костюм, к которому не прикасалась с тех пор, как уехала из Ньюпорта. На ее лице не было ни следа косметики. Интересно, подумала Элли, не выглядела бы она именно так, если бы не уехала из дома, не поступила в Оксфорд, не написала эссе для конкурса на премию Спенсера и не привлекла внимание Вивиана Бланшара.
Она просидела в кафе бо́льшую часть утра, делая вид, будто читает «Сан», и наблюдая за подъезжавшими и отъезжавшими фурами. В одиннадцать часов она выпила свою последнюю чашку кофе и пошла на автобусную остановку, чтобы отправиться на запад. Дома она приняла душ и выскребла грязь из-под ногтей. В своих вчерашних обновках она выглядела восхитительно, но не дурной ли это тон – носить одно и то же два дня подряд? Бланшар наверняка обратит на это внимание.
– Я все думал, соизволите ли вы явиться сегодня, – сказал он ей, когда Элли наконец добралась до работы. Часы показывали уже половину первого, и в его голосе явственно прозвучало раздражение. Девушка не обратила на это никакого внимания.
– Я кое-что выяснила, – объявила она. – Вчера Розенберг сказал, что они «упорядочили систему снабжения», помните? Они зашли слишком далеко. Среди компонентов производимой ими продукции имеется логическая плата, и ею их снабжает только один поставщик. Они целиком и полностью зависят от него.
Бланшар откинулся на спинку кресла и затянулся сигарой. Элли уже знала эту его манеру: раздразнить показным безразличием, а затем внезапно проявить интерес.
– Как вам это удалось?
– Счета. В прошлом году они потратили на закупки этих компонентов на четверть меньше, чем в позапрошлом, но объем продаж их продукции остался на прежнем уровне. Я съездила на завод и произвела там разведку. В мире существуют только две компании, которые производят эти логические платы, и коробки только одной из них поступают на этот завод.
Бланшар рассматривал висевшую на стене картину с беспомощной девушкой, привязанной к дереву.
– Они могут застраховаться на тот случай, если система снабжения даст сбой.
– Сумма их страховых взносов не изменилась, – Элли едва сдерживала волнение. – Старик ничего им не сказал. Он ездит без страховки и молится, чтобы не попасть в аварию. Я сделала несколько телефонных звонков.
Представляясь покупателем из конкурирующей фирмы и трясясь от страха быть разоблаченной, но упоминать об этом было ни к чему.
– Ему потребовалось бы полгода для того, чтобы договориться с новым поставщиком, а компания не располагает наличностью, которая позволила бы ей оставаться на плаву в течение этого времени.
