Наконец шаги проскрипели по коридору, и «лучший сыщик всех времен и народов» три раза стукнул кулаком — не слишком, впрочем, сильно — в дверь моей опочивальни. Ага, вот и второй тайм…
— Эй! Выходи, слышишь?
— Не гони лошадей, капитан. Я еще не готова. Не могу же я ехать в ваш гадюшник без макияжа: еще подумают, что я уже посыпала голову пеплом.
— Ч-черт!.. Ладно, выходи. Поговорим… по-хорошему.
— Как-как? — Я вложила в тон вопроса все свое ехидство. — «По-хорошему» — это значит без мордобития и выкручивания рук? Спасибо, товарищ капитан милиции: ради меня вы идете на такие неслыханные нарушения профессиональной этики. Тронута, сдвинута, почти опрокинута. Сейчас пущу слезу умиления!
— Слушай, Таня-джан, кончай выдрючиваться, а? — Голос Папазяна зазвучал так буднично и устало, что я удивилась. — Или я вот что сейчас сделаю: просто возьму камушек, который валяется у тебя на столе в кухне, и отвезу его Морозову в городскую прокуратуру. И попрошу приобщить к материалам следствия мои показания о том, где я откопал эту безделицу. Думаю, он скажет мне «спасибо». И знаешь почему? Да потому, ара, что у него уже есть один такой камушек: его изъяли на месте убийства бывшей жены Альберта Кравчука. Бедняжке — я имею в виду женщину — перерезали горло в симпатичной церквушке, куда она зашла, должно быть, помолиться о спасении души.
Что ты об этом думаешь, дорогая? Вай, даты, похоже, проглотила язык… Так вот: точно такой же тигровый глазок, какой тебе, по твоим словам, подбросила соседская девчонка, нашли на месте преступления. Есть версия, что из этих камушков были сделаны четки, принадлежавшие убийце.
Я пулей вылетела из спальни.
— Четки?
— Четки, ара, четки. Я вижу, тема разговора тебя заинтересовала, да? Кстати, эксперты сказали, что четки эти родом с арабского Востока и им лет пятьсот-шестьсот от роду. Так что посоветуй этой самой девчонке быть поосторожней с подобными раритетами.
Что тут скажешь? Это был такой мощный пенальти в мои ворота, который враз разметал всю оборону.
Несмотря на позиционные преимущества, игра была проиграна вчистую. Но сейчас это меня уже мало волновало: гораздо важнее были четки с Востока. Значит, я была на верном пути!
— Ну конечно, то-то мне показалась странной эта бусинка! Я могла бы сама догадаться: сколько раз видала подобные штуки у своих приятелей, арабских студентов. Стало быть, там остался еще один камушек…
Я осеклась. Гарик смотрел на меня, ухмыляясь по-волчьи.
— Конечно, Таня-джан, у тебя ведь не было времени обыскать все как следует. Надо было заметать следы и смываться, пока не застукали! И за что же, интересно, ты пришила несчастную? Может, она приревновала тебя к своему бывшему муженьку?
Ведь вы с Альбертом Кравчуком, кажется, теперь коллеги, а?
Я похолодела: ему и это известно! Ну, ментяра…
— Думай, что мелешь, капитан! — огрызнулась я. — Не хуже моего знаешь, что Ирину я не убивала.
А мое расследование по рынку «Южный» — если ты это имеешь в виду — тебя не касается.
— Ошибаешься, ара. Ты очень ошибаешься, если думаешь, что криминальная эпопея Кравчука касается только тебя и твоего клиента Фарида Тагирова.
Сколько раз я тебя предупреждал, что с твоей стороны по меньшей мере легкомысленно недооценивать милицию, но ты все равно не хочешь видеть дальше собственного носа! И по-прежнему суешь его туда, где без тебя уж точно обойдутся. Гляди, останешься без носа, Татьяна! А заодно и без башки.
— Хватит мне лекцию читать, ты не в школе МВД, капитан! Ишь как разошелся, Цицерон из «красного дома»! «Без тебя обойдутся»… Черта с два! Да у вас под самым носом, у всех ваших РУБОПов и ОБЭПов, скромный заместитель директора муниципального рынка создал разветвленную преступную организацию! Спрут разрастается, жиреет, высасывает доходы из казны, душит людей своими щупальцами, а вы мышей не ловите и в ус не дуете. «Моя милиция меня бережет»… Сперва посадит, потом стережет!
Гарик восхищенно прищелкнул языком.
— Нет, это ты у нас Цицерон, ара! Вай-вай-вай, тебе книжки надо писать, Таня-джан. Или в Думу баллотироваться. Как тебе идейка, а? Меняю на твое… как это… «сперва посадит, потом стережет». Класс!
Никогда не слыхал.
— Похоже, ты еще о многом не слыхал, капитан.
Папазянчик подцепил меня под руку и прикрыл дверь за моей спиной: по-видимому, вид спальни его немного смущал. Когда-то в пылу разборки на сексуальной почве он поклялся, что не переступит порога моей спальни, пока я сама не стану умолять его об этом. Наверное, до сих пор надеется…
— Ладно, гражданка Иванова, я не собираюсь обсуждать с вами работу тарасовской милиции, на то есть другие инстанции. Так ты говоришь, я еще многого не знаю? О'кей, я с тобой согласен. Вот я и пришел, чтобы ты просветила меня, тупого мента. Сейчас мы с тобой пойдем на кухню, ты сваришь еще кофе…
А можешь и коньячку плеснуть, я не откажусь… Сядем рядком да поговорим ладком.
— Ничего я тебе не скажу.
— Нет, Таня-джан, скажешь как миленькая! Ведь ты помнишь наш уговор: ты — мне, я — тебе. Или ты думаешь, я за красивые глазки отдал тебе эти самые четки? К тому же ты отлично знаешь, что Гарик Папазян — не только твой старый друг, но и мент, зловредный и, как ты выражаешься, поганый. И при определенных обстоятельствах он может забыть про дружбу, зато устроить тебе много мелких пакостей.
При этих словах мерзкий шантажист послал мне поистине голливудскую улыбку — не меньше чем на тридцать зубов.
— Только я очень не советую тебе, дорогая, вынуждать Гарика это делать! Старина Гарик хотел бы и дальше оставаться твоим другом. Ради этого он готов даже позабыть, что он капитан милиции, — на время, конечно. Тем более что сегодня он, как ты заметила, совсем на милиционера не похож!
Последнее замечание было очень существенно: оно означало, что все сказанное этой ночью в моей квартире останется между нами. До тех пор, разумеется, пока Гарик не сочтет, что дальнейшее утаивание от следствия моей персоны будет означать прямой урон отправлению закона.
В создавшихся условиях это был максимум, на что можно рассчитывать. С тяжелым вздохом — ночь на сегодня отменяется! — я поплелась на кухню…
Когда большие часы в комнате пробили четыре часа утра, Гарик поднялся с табуретки. В сизом сигаретном дыму я почти не видела его лица.
— Мне пора, дорогая. Если я не посплю хоть пару часиков, то… — Поморщившись, он содрал с шеи скособочившуюся бабочку, расстегнул ворот сорочки и с наслаждением растер кадык. — Вот гадость, совсем задавила! Вообще-то полковник отпустил меня до обеда, но теперь придется кое-что предпринять с утра пораньше.
— Папазян, не забудь, что ты мне обещал!
— Папазян никогда не забывает, что он обещал, ара. На пару дней я, пожалуй, сделаю вид, что ничего не знаю. Но только на пару дней, Таня-джан! И то если ты в свою очередь обещаешь забыть про убийство Ирины Кравчук и про Махмуда.
— Но, Гарик…
— Что — «Гарик»? Я сказал! Не смей соваться в это, Татьяна. Тебе ясно? Ты что — совсем глупая? Не понимаешь, что дело табак, что Морозов идет по твоему следу, как гончая? По меньшей мере три свидетеля видели, как ты входила в церковь Кающейся Магдалины аккурат в то время, когда там была убита Ирина Кравчук. Но никто не видел, чтобы ты выходила оттуда…
— Свидетели видели блондинку со стрижкой каре, в темных очках. Никто не сможет меня опознать, ты же сам сказал! Моих «пальчиков» они там тоже не найдут. Хуже обстоит дело с алиби, однако к тому времени, когда догадаются меня о нем спросить, я что-нибудь придумаю.
— Татьяна, не будь наивной! Я же вот догадался, что в этом дельце без тебя не обошлось, а Морозов тоже не дурак.
Я сомкнула пальцы на его голой шее под воротником рубашки, посмотрела в глаза многозначительным взглядом.
— Но Морозов не состоит со мной в многолетней, почти интимной дружбе, Гарик-джан. Откуда ему знать меня так, как знаешь ты, ара?
Этот приемчик тоже был из серии запрещенных.
Я пользовалась им лишь в самых крайних случаях — когда были испробованы все прочие способы умаслить Папазяна. Но Гарик мужественно снял с себя мои лапки. Он снова был капитаном милиции. Зануда! Я ядовито прищурилась.
— Говоришь, догадался? Да просто тебе повезло, что этот дурацкий тигровый глаз валялся у меня на столе. Не то бы я выставила тебя вон, и все дела!
Он понимающе усмехнулся: мол, у вздорной бабенки сдают нервишки, что тут сделаешь…
— Не кипятись, ара: я ухожу. Но ты подумай на досуге: что было бы, если б вместо меня этот камушек увидел кто-то другой? Боюсь, тогда б тебе и правда пришлось беседовать не здесь и не со мной, а в другом месте. С протоколом и по всей форме. Как бедняге падре Крайновскому, который сейчас отдувается за тебя в главных подозреваемых.
Гарик доверительно наклонился к самому моему уху.
