Ты так и не смог внятно произнести этих слов. Они не шли у тебя с языка, хотя тысячи раз готовы были сорваться. Однажды женщина в красной шляпке улыбнулась, показав ряд здоровых зубов, и окликнула тебя:
"Привет, милый, возьмешь пассажирку?" Ты покраснел до самых ушей и сделал вид, что не услышал ее. Были и другие предложения, но тебя не интересовали женщины такого сорта. Ты решил, что сделать это сидя в машине - значит привлечь к себе слишком много внимания, и стал гулять пешком, но результат получался не лучше. Несколько попыток заговорить тоже окончились ничем. То ли ты произносил слова слишком тихо, то ли девушки думали, что ты сам с собой разговариваешь; казалось, никто тебя не слышал, за исключением одной юной особы в книжном магазине, которая ничего не ответила, но взглянула прямо на тебя с таким удивлением и отвращением, как будто на твоем месте увидела скребущую себя под мышкой обезьяну. Ты был возмущен и раздавлен.
Однажды дождливым апрельским вечером ты медленно ехал в машине по Седар-авеню, машинально отмечая блестящее мокрое шоссе в сгущающихся сумерках, лязг трамваев, целый лес покачивающихся разноцветных зонтов на тротуарах. Белые лица прохожих резко выделялись в густой тени под зонтами, некоторые находились так близко от тебя, что ты мог их коснуться, по тебе быстро скользили их взгляды, холодные и непробиваемо равнодушные...
Вдруг впереди послышался резкий вскрик и тревожные возгласы, тогда как твоя нога автоматически нажимала на тормоз, а задние колеса впритирку скользнули по бордюрному камню тротуара. Ты выскочил наружу.
Под передним колесом твоей машины люди помогали встать какой-то девушке. В мгновение ока ты оказался рядом с ней, помогая другим поддержать ее. Она не то смеялась, не то плакала. Вокруг начала собираться толпа зевак.
- Это моя вина, - говорила девушка. - Я не ранена. Просто шагнула прямо перед машиной. Где мои ноты?
В результате поисков в луже у тротуара был обнаружен круглый кожаный футляр. Ты поднял его и передал девушке. Могучий здоровяк с рыжими усами продолжал держать девушку под руку. Она вырвала у него руку:
- Я действительно ничуть не ушиблась. Спасибо, что вы нашли мои ноты. Господи, да они намокли!
- Ужасно сожалею, - сказал ты. - Я впервые сбил человека!
- Думаю, это не вы меня сбили, а просто я поскользнулась. Боже, я тоже вся промокла, мне нельзя идти в таком виде. Лучше возьму такси.
- Там подальше есть стоянка, я поймаю для вас, - сказал усатый и стал пробиваться сквозь толпу.
- Я буду рад, если вы согласитесь поехать в моей машине, - поспешно сказал ты. - Обещаю ехать осторожно, чтобы больше никого не сбить.
Она взглянула тебе в лицо, затем на свою одежду:
- Мне придется вернуться домой, а это довольно далеко.
Ты усмехнулся:
- Надеюсь, на этой стороне Пейнесвилля?
- Я запачкаю вашу машину, взгляните на меня.
Ты помог ей стряхнуть с юбки воду и грязь, усадил в машину и укутал халатом. Люди стали расходиться, исчезая в лесу зонтиков. Не успели вы отъехать, как прибыл на такси тот усатый тип, девушка высунулась в дверцу и поблагодарила его. Хотя ей пришлось кричать, чтобы он расслышал ее за шумом оживленного движения, голос ее прозвучал звонко и молодо.
Она назвала тебе номер своего дома, далеко, на Роуздейл-авеню, выразив опасение, что придется ехать слишком далеко.
- Мне все равно нечего делать, - успокоил ты ее, - У меня полно свободного времени. Я просто катался по городу, наслаждаясь дождем.
Она быстро взглянула на тебя и погрузилась в молчание, изредка нарушая его указаниями, как лучше подъехать к ее дому. Ты охотно поболтал бы с ней, но боялся сказать какую-нибудь глупость и все испортить.
Она была очень молода, не старше восемнадцати лет, и очень хорошенькая. Ты не мог разглядеть ее лицо под шляпой с большими опущенными полями, тебе нужно было осторожно вести машину. Один раз она упомянула про свой футляр с нотами и оглянулась на заднее сиденье, чтобы удостовериться, что он здесь, и что-то сказала о том, что направлялась на урок. Ты спросил, играет ли она на скрипке, нет, сказала она, на пианино. Вот почти и весь разговор. Чувство смущения и замешательства, которого не было, когда вы отъехали, казалось, невообразимо росло по мере того, как вы плыли под дождем по тонущим в темноте улицам.
Наконец ты затормозил у просторной лужайки, за которой высился большой дом. Дождь не прекращался.
- Меня зовут Уильям Сидни, - грубовато сказал ты. - Я работаю помощником бухгалтера в "Карр корпорейшн". Может быть, вы сходите как-нибудь со мной в театр?
Она прямо взглянула на тебя и сразу просто сказала:
- С удовольствием. - И вдруг улыбнулась. - Знаете, последние десять минут я гадала, скажете ли вы мне что-нибудь в этом духе.
- И что у вас получилось?
- Я так и не решила, но подумала, что, может, и скажете, и даже тогда не решила, что отвечу. Я действительно с удовольствием пошла бы с вами в театр, только, думаю, это будет не так просто, потому что живу здесь у тети с дядей, а они очень строго следят за мной. Гораздо больше папы с мамой, но ведь такой большой город не то что деревня.
- Можете сказать им, что мы где-нибудь познакомились.
Она нахмурилась:
- Не знаю. Ну, что-нибудь скажу.
- Можем встретиться в центре, вы скажете, что мы идем... ну, куда хотите. А мы вместе пообедаем.
- Этого я не могу. - Она снова нахмурилась. - Если они узнают, это будет ужасно. Скажу им, что познакомилась с вами у мистера Муррея. А вы как-нибудь позвоните мне, и тогда мы решим.
- А сейчас мы не можем договориться?
Нет, она считала, что будет лучше сделать по-другому. На том и договорились. Девушка записала тебе свое имя, Люси Крофтс, номер телефона и имя дядюшки, Томас М. Варне. Затем ты снял с нее халат, передал ей футляр с нотами и помог выйти из машины, она побежала под дождем через лужайку.
Ты медленно возвращался в центр города, а потом без аппетита пообедал и все время мечтал о ней. Ты представлял ее в своих объятиях, рисовал себе тысячу сцен, в которых она уступала твоей страсти и выражала тебе свою привязанность; или, возвращаясь к холодному реализму, ты решал, что она деревенская самодовольная девчонка и лучше про нее забыть. И под всеми этими воображаемыми сценами тебе слышался ее выразительно звучащий голос, искренность которого заметна была в интонациях. Тебя немного раздражало, что эта искренность все время мешала свободному полету твоей фантазии.
На следующий день во время перерыва на ленч ты отправился в Холленден и приобрел два билета на представление, которое шло на будущей неделе, но прежде, чем позвонить ей, выждал четыре дня, как и было условлено. К тому времени ты уже извел себя ожиданием и был несказанно обрадован, когда услышал ее голос и она сообщила тебе, что все улажено.
- Но я немного все изменила. Они могли заметить вашу машину у дома, и все равно мне пришлось объяснять, почему я вернулась такая грязная и не пошла на урок, так что я просто взяла и рассказала им все как было. Думаю, дядя захочет с вами поговорить, но это не страшно.
Люси не могла пойти обедать с тобой, ты должен был заехать за ней домой без четверти восемь. Ты опасался, что тебе придется вступить в долгий разговор с агрессивно настроенным дядюшкой, и даже хотел отменить свой визит; но когда настал тот вечер, то в действительности все оказалось не так уж и страшно. Ты познакомился с ее дядей и тетей, но все это произошло быстро и в скудно освещенной гостиной. Они показались тебе дружелюбными и беззаботными.
Когда в театре она сняла шляпу, причесала волосы и оглянулась по сторонам, ты понял, что она даже красивее и немного старше, чем ты думал. Пышные темные волосы, собранные на затылке в косы, таких роскошных волос ты еще ни у кого не видел. Когда она повернула голову, чтобы взглянуть на тебя, ее волосы стали лишь пышной рамой, оттеняющий высокий гладкий лоб, прямой маленький носик, не очень большой рот с полными розовыми губками. Пьеса вызвала ее интерес и восхищение; по ее признанию, она была в театре лишь три-четыре раза за всю жизнь.
В целом вечер тебя разочаровал. Она не пожелала ужинать и всю дорогу домой говорила только о ферме своего отца, которая находилась недалеко от Дейтона, пока не узнала, что ты тоже из этого штата, и тогда стала тебя расспрашивать о твоих родителях, братьях и сестрах. У нее было три брата, все трое старше ее, но ни одной сестры. Она сказала, что Джейн должна быть очень красивой и что она полюбила бы ее; она так часто мечтала иметь сестру.
В тот вечер за обедом ты решил, как минимум, поцеловать ее при расставании; но когда она вышла из машины, не дожидаясь твоей помощи, и протянула тебе руку, это оказалось совершенно невозможным. Ты уехал, уязвленный и удрученный. Она была очень милой, ты заметил, что в театре на нее обращали внимание, но сам уехал ни с чем. Она даже не поблагодарила тебя, возможно не зная, что это принято. "Господи, она целых двадцать минут рассказывала мне о своей проклятой ферме и о теленке проклятой коровы, которую назвала Сафо!"
