Впрочем, быт бытом, но перед рукописями Востока у Колчина — не побоимся слова — благоговение. Для него это не просто иероглифы — за каждым иероглифом, обозначающим прием, — жизнь, смерть, увечье человека, и не одного. Сколько лет иероглифу, сколько лет приему, сколько раз в веках этот прием применялся, прежде чем превратиться в канон, в иероглиф! А нравы в средневековье были суровые, суровые были нравы.
Инна относилась к рукописям с не меньшим пиететом, так на то она и востоковед, однако в силу того, что письмена для нее были рабочим инструментом или точкой приложения ума, Инна играла иероглифами со знанием дела, без опаски повредить-испортить-сломать. Например, подыскивала иероглифы, соответствующие фонетически чьей-либо фамилии, разбитой на слога, и потом переводила. Ну вот, скажем…
Звонок. Легка на помине? Верно! Даже если она застряла в Питере или где там… позвонить должна, зная, что возвращается муж из командировки и что муж… не в курсе.
Не Инна. И не Дробязго. Егор.
Колчин взял деловитый тон, чтобы избежать «как там, в Японии?», будто вчера расстались:
— Егор! Остальное — завтра, время позднее. Ты скажи, у тебя электронные ключи остались от моей «мазды»? А то что-то не найду (и ведь не нашел — там, где оставил перед отлетом, в отделении обувного ящика, в прихожей, чтобы всегда под рукой, а перед выходом из дома непременно за рожком для обуви сунешься… ну и не оказалось там ключей). Есть? Поищи-поищи. Я тогда завтра в первой половине подъеду в «Квадригу». Да! Еще! — и просьба по поводу ильясовской «девятки».
— Не вопрос, Юр. Как там, в Японии?
— Завтра, Егор, лады?
— Понял. Я тебя не разбудил?
— Нет, я не сплю.
Не спит, да. Сидит, тупо глядя перед собой.
Не мешайте! Разве вы не видите — я сижу, тупо глядя перед собой.
Это, понимаете ли, процесс! Это как раз такой Восток-Япония, какой недурно перенять: сам создай себе уединение, слушай, как опадают цветы и растут камни, — исключительно полезно упражнение сидеть, тупо глядя перед собой. Изредка улыбаясь.
Очень располагающая улыбка у Колчина, о чем сказано.
Но! Но: не обманывайтесь нашими улыбками — мы на расстоянии в миллион ри, в безопасности и одиночестве, «о, как прекрасен ты, заслон в восемь рядов».
Да! Вернемся к игре иероглифами. Ну вот, скажем…
Далеко и ходить не надо:
Колчин.
Инна подбирала и складывала:
Ко-Цин. Два иероглифа.
Ко — делать пустым, увеличивать пустоту.
Цин — делать чистым.
Оба — глаголы, оба — энергия.
Для сэнсея Косики-каратэ — лучшая характеристика: ликвидировать соперника и оставить после него не мокрое, но ЧИСТОЕ место.
Ну-ка, ну-ка! А — Дробязго?
Сейчас. Так. Так. Хм!
Что там?
Папка бы обалдел! Вот это да!
Да что там, ну?
Дэ-Ло-Би-Цзи-Го. Пять иероглифов.
Ну и?
Дэ — добродетель, причем монаршая. Кун-цзы говорил: «Идеальный правитель ничего не предпринимает в суете, а сидит лицом к Югу, спустив рукава, и излучает силу Дэ — и все в государстве идет как должно, в гармонии, мире и согласии».
Ло — падать, отцветать, увядать.
Би — любимчик, удачник, фаворит… еще: раб… еще, хм: женские гениталии (вульг.).
Цзи — настигать, становиться вровень, добраться до…
Го — связывать, спутывать, даже арестовывать… еще: разбивать, атаковать, нападать.
Папка бы обалдел. Мы ему не скажем, да?
Я его раз в сто лет вижу. Ну?
Что — ну? Хм! Верховная добродетель увядает, сходит на нет, и фавориты-рабы… вульгарные опутывают, добравшись до уровня монарха, разбивают государство, правят. Го — это еще и государство. Хм!
Не слышит тебя сейчас твой папашка!.. Стоп! Ты — тоже Дробязго. И чгпо? Как?
Я — Колчина.
А как же! И как тогда — опустошать и делать чистым? Ну-ка, работник умственного труда, пошевели мозгой.
Вот именно. Мозгой. Пожалуйста. Hein такого органа в китайской медицине — мозги. Полые органы есть, плотные органы есть, печень есть. И есть сеть каналов, которые сходятся в узелок вот здесь, на темечке. А в узелке — дырочка-точечка, пустота. Через нее-то и происходит сообщение с… космическим разумом, если попроще.
Да, мне, пожалуйста, попроще.
Я не в том смысле. Хорошо, про учение о трех нэн — я тебе не буду. Хм! Создание этой пустоты, некоего несуществующего и великого под Солнцем и звездами, непостижимого и плодящего сущности — оно связано только с одним жизненным процессом. С дыханием. ЧИСТОЕ дыхание.
То есть ты — Колчина, ты — образцовый научный работник, вдумчивый, и помыслы твои чисты.
Пока не гонят…
А у японцев?
Это я не знаю. Иероглифы у них заимствованы, китакана, китайские, а фонетика — абсолютно иная. Удивительные совпадения.
Уж какие есть…[1]
Колчин посидел, тупо глядя перед собой, сам создав себе уединение. Покажется нелогичным и странным, но — отдохнул.
А никто из тех, кто «создал ему же уединение» — не умственное, а физическое, — не объявился.
Когда же телефон таки позвонил, это было утро, это был Ильяс, который уточнял на всякий случай: люди, которые приехали спозаранку и норовят утащить «девятку» на буксире, называют ЮК, называют какую-то «Квадр»… «Кварт»… — они кто? Ю-Дмич их знает?
— Знаю, Ильяс, знаю. «Квадрига». Пусть увозят. Я же вчера обещал.
— Ю-у-у-Дми-ич! Ну просто… просто!.. Даже не знаю, как…
— И не надо. В клубе будешь сегодня?
— А вы?!
— Тоже. Точно не скажу — когда. Во второй половине. Дождись?
— Ю-у-у-Дми-ич!
Потом еще звонок — от Гришани Михеева: мы вас ждем, все соберутся, все ждут.
Да. Во второй половине.
От Дробязго он звонка не дождался. И от Инны — тоже.
Стряхнул с себя оцепенение. Вышел в коридор. Размяться?
Отдых. Иероглиф Сю. Отдых, праздник, развод.
Что есть развод?
Ци-Чу — два китайских иероглифа, семь поводов для выдворения жены:
1. Неповиновение родителям мужа.
2. Бесплодие.
3. Измена.
4. Ревность (выражает неудовольствие, когда муж хочет взять еще наложниц).
5. Неизлечимая болезнь.
6. Болтливость (дома-то пусть жужжит, но за воротами слишком язык распускает о доме).
7. Совершение кражи внутри семьи.
При том, что супруги относятся друг к другу с уважением, как равный к равному — иначе (по-китайски) говоря: Цзюй-Ань-Ци-Мэй, что переведено как «преподнесение подноса с едой на уровне бровей» (то есть не живота или коленей, не кланяясь, не приседая).
Правда, существуют табу, блюдя которые жену не выставишь, воспользовавшись любым из семи, а то и всеми семью поводами. Это:
Если у жены на момент выдворения нет близких родственников, готовых принять в семью. (Есть. Валентин Палыч. Родственник-отец. Куда ближе.)
Если жена носит или относила когда-то трехгодичный траур по отцу или матери мужа. (Относила. Мать, земля ей пухом, ушла пять лет назад. У Инны была долгая депрессия.)
Если семья мужа была до женитьбы бедна, а из-за женитьбы разбогатела. (Чего нет, того нет. Профессорская семья Колчиных отнюдь не бедствовала. Было то задолго до низложения звания профессор до уровня — материального — распоследней уборщицы на полставки.)
Так что какой, к черту, развод! Объявилась бы! Это так… Поднахватался Колчин у научно-ученой жены поверхностного китаеведения: ЮК — опустошающий и расчищающий сэнсей, но и — вдумчив, с чистым дыханием.
Он проделал несколько ката — Сэй-Сан, Соо-Чин… В сущности, каратэ — та же йога. Только йога статична, каратэ — динамично. На высших стадиях, как две дороги, они смыкаются. О-о, это, пожалуй, долгий разговор — о сущности формальных комплексов, — небезынтересный, но долгий. Потом как-нибудь, не сейчас. Тем более — звонок. В дверь.
Колчин открыл.
Сосед. Полковник Борисенко. Уже облачен по декабрьской погоде, то есть в китайский пуховик. То есть он, Борисенко, — уже на выходе из дому в РУОП. Простоватый такой Борисенко — впору без всяких проб утверждать его на роль мента из анекдотов. Сыграет блистательно! Этот? Этот сыграет!.. Именно — сыграет…
— Юр! Приехал? А я слышу — топот. Значит, приехал!
— Да. Вчера. Ночью.
— Угу. Слушай, я чего… Тебе кота не надо?
