Примерно в это же время Лейбористская партия Австралии охарактеризовала Австралийское общество дружбы с Советским Союзом и Русский общественный клуб как организации коммунистического фронта. Над любым членом Лейбористской партии, который сохранял членство в этих организациях нависла угроза исключения из партии. Эта угроза получила в прессе широкое освещение и безусловно затруднила вербовку новых членов. Клуб всегда рассматривал членство в своих рядах человека, не связанного с левым движением, весьма желательным, так как возникала надежда, что такой человек приведет с собой ряд своих друзей, что открывало новые возможности для пропаганды. Я полагаю, что именно это явилось причиной того, что меня приняли в члены клуба так быстро.
Среди людей, с которыми я познакомился в клубе с самого начала были два медвежьего вида русских с фамилиями Разумов и Смирнов. Разумов выполнял функции некоего мажордома и выглядел из них двоих более благопристойно. По возрасту ему было около пятидесяти, и он имел могучее телосложение. Его огромная голова возвышалась прямо из плеч, а шея вообще отсутствовала. У него было широкое смуглое лицо, подозрительный взгляд через очки в роговой оправе и коротко подстриженные коричневые волосы на голове. Обычно он одевался в плохо подогнанный темный деловой костюм с угловатыми плечами на советский манер. Он владел птицефермой недалеко от Ливерпуля, но выглядел скорее как переодетый вышибала, чем как фермер.
В этом он отличался от Смирнова, который тоже выглядел как вышибала, но не переодетый. Тот тоже выделялся могучим телосложением, но выглядел намного грубее, не носил очков, а воротник его рубахи и руки были неизменно и невероятно грязны. Смирнов был настройщиком пианино и по субботам выступал в качестве хозяина танцевального зала и представления в кабаре. Он обычно провожал гостей до их столиков и был невероятно доволен своей ролью.
Меня с самого начала, а ещё больше впоследствии, поразила одна черта, общая для всех членов клуба. Эти люди все без исключения были безнадежно разочарованы в жизни. В Русском общественном клубе чувство разочарования было всеобщей чертой. Его сознательно эксплуатировали и культивировали в извращенную ностальгию по всему русскому советского образца. Эти потерянные души готовы были часами просиживать над прекрасно изданными иллюстрированными советскими журналами, которые специально в этих целях выставлялись в библиотеке. Они были рады обнаружить в них подтверждение своему убеждению в том, что ответ на их проблемы лежит не в них самих, а причиной их бед является порочная капиталистическая социальная система. Это был легкий ответ на все вопросы.
Несмотря на первоначальный успех моего закрепления в клубе, я воздерживался от попыток сразу же принять активное участие в его делах. Я считал, что лучше постепенно позволять активным членам клуба втягивать меня в эту деятельность. Это, в конце концов, повысит в их глазах мою ценность и поставить меня вне подозрений.
В октябре я встретился с Томом Истом в последний раз, по крайней мере, на несколько предстоящих лет. Он сказал, что в дальнейшем со мной будет поддерживать контакт другой оперативный сотрудник.
Мне было жаль, что Ист уходит. Трудно представить себе что-либо другое, что сближало бы людей так же, как разведывательная работа. Вероятно, это происходит из-за режима секретности встреч и чувства доверия и взаимосвязанности, которое такие встречи порождают. А возможно это потому, что сообщения агента зачастую носят настолько личный и сокровенный характер, что при окончательном уходе курирующего оперативного работника у агента появляется ощущение, будто уходит и часть его самого.
Глава Восьмая
Через несколько дней у меня раздался загадочный телефонный звонок.
- Вы, доктор, время от времени встречались с моим другом, - произнес голос на другом конце провода. - Скажите, не могу ли я попросить вас о встрече?
В то время я замещал врача на одиннадцатом этаже здания T & G в Сиднее и , естественно, предложил, чтобы звонивший пришел ко мне на следующий день в четыре часа дня.
К назначенному времени от меня ушел последний пациент, и я сидел, глядя через окно на улицы, запруженные транспортом и снующими пешеходами. Дверь лифта открылась и закрылась. Несколько секунд я внимательнослушал, но не услышал никакого звука, хотя чувствовал, что там кто-то есть.
Я вышел через приемную комнату и остановился около двери. У окна рядом с лифтом спиной ко мне стоял крепкого сложения мужчина. Он повернулся ко мне. - Я звонил вам вчера и мы условились о встрече на сегодня в четыре часа дня. Вы можете меня принять?
Я провел его в офис и закрыл дверь.
Джоф Скотт был в возрасте около сорока лет.
Короткой стрижкой темных волос, усами и выправкой при ходьбе он был похож на бывшего военного. Мне понравилась его открытая, благожелательная манера поведения и я почувствовал, что мы с ним хорошо поладим. Он дал мне номер телефона для связи и после короткой беседы ушел.
В течение последующих нескольких месяцев я проводил все больше и больше времени в Русском общественном клубе. Я возобновил свое членство в Австралийском обществе дружбы с Советским Союзом и начал посещать там встречи, лекции и фильмы. Стало ясно, что каждой из этих организаций руководит сравнительно небольшая группа людей. Мое положение позволяло выяснить их взаимоотношения и порядок старшинства.
Ввиду тесного взаимодействия между этими организациями, я решил сосредоточить свои усилия на работе в одной из них, полагая, что другая в любом случае узнает о моей деятельности. Мой выбор пал на Русский общественный клуб. Здесь у меня был благовидный предлог для участия в делах без политической ангажированности. В частности, я хотел улучшить мой русский язык и интересовался новостями из Польши и Советского Союза - в основном новостями научного и культурного характера. В библиотеке клуба было много советских журналов, и там говорили на русском языке.
Я посещал кабаре в клубе по субботним вечерам, объясняя это тем, что "в ночных клубах Сиднея нет никаких развлечений, а посещения настолько дороги . . . . и там надоедают голливудские фильмы." Вот так я объяснял мой интерес к посещениям Клуба.
Некоторые из членов клуба помнили меня ещё по моим студенческим годам, и мое знакомство с доктором Джеймсом и его друзьями в Тирруле, по-видимому, тоже сыграло свою роль. За недолгое время меня стали воспринимать как ценного нового члена Клуба.
- Мы очень рады видеть вас, доктор, среди нас, - сказала как-то вечером в библиотеке Клодницкая. - Тут столько работы, а у нас не много людей, на которых можно положиться. Я думаю, что вы можете во многом помочь нам в развитии культурного направления в деятельности. Ох уж эти представления кабаре по субботним вечерам! Не кажется ли вам, что они являются примером дурного вкуса? Но что мы можем поделать? Нам нужно иметь какой-то источник дохода, и эти вечера дают нам его. Что бы я хотела, так это поставить русские пьесы и организовать лекции по советской музыке, искусству и науке.
- Мы можем так много узнать из Советского Союза. Там не тратят время на глупые представления кабаре по вечерам, потому что они заняты более нужными и более полезными вещами. Нам нужно привлечь больше молодых людей, начать работу драматического кружка, дискуссионных групп, чтобы они сами увидели, что принимают участие в серьезном деле. Мы не должны позволять им плыть по течению бесцельного и расточительного прозябания австралийской жизни. Могу я рассчитывать на вашу помощь, доктор?
- Ну конечно, - заверил я её. - Я буду просто рад сотрудничать с вами, если, конечно, позволит время. Как вы понимаете, мои пациенты и занятия скрипкой отнимают у меня много времени. Если бы не это, я бы мог много сделать. Я чувствую, что мне самому нужно многое узнать о Советском Союзе, прежде чем я смогу учить кого-то.
Клодницкая отклонила мое возражение. - Вы просто очень скромный человек, доктор, - сказала она. - Как насчет того, чтобы прийти к нам на обед в один из предстоящих вечеров? Мы смогли бы у нас поговорить об этих вещах в более благоприятной обстановке, чем здесь. Обещайте мне, что придете.
Клодницкие жили на Аддисон авеню в Роузвилле, типичном пригороде северного побережья. Жизнь там в стенах коттеджей и садиках протекает как в замедленном кино. Коттеджи стоят нестройными рядами, и их архитектурный дизайн свидетельствует о довольно слабых и неуклюжих попытках самовыражения. Дом Клодницких явно нуждался в ремонте, а сад изрядно зарос сорняками. Когда я позвонил в колокольчик, дверь широко распахнулась и хозяева встретили меня с распростертыми объятиями.
- Мы так рады вашему визиту, доктор. Пожалуйста, проходите же.
Они говорили оба одновременно, затем мы вошли внутрь дома, где находилась более молодая пара.
