— Это ты расскажешь своей девочке, — улыбнулся Тарасов. — И не нужно мне угрожать. Я вполне могу найти другого медвежатника. И другую девочку.
Счастливчик почувствовал, как у него мелко дрожит левая щека. Он приложил палец к щеке, потом медленно повернулся к полковнику.
— Хорошо. Когда нужно брать ваш сейф?
— Через три недели.
— Что?
— Через три недели, — уверенно повторил Тарасов, — не раньше и не позже.
— Понятно, — задумчиво сказал Счастливчик и, подумав, спросил:
— Когда я могу увидеть Катю?
— Завтра в это же время тебя здесь будет ждать машина.
— Лучше не здесь, — покачал головой Счастливчик, — пусть она стоит на соседней улице. Там есть переулок, рядом с театром.
— Знаю. Хорошо. Только учти, если ты задумал что-нибудь выкинуть, выброси это из головы. Тебе девочку все равно не вытащить без моего разрешения.
— Не бойся. Можешь завязать мне глаза, когда мы поедем на встречу. — Он перешел на «ты», словно давая понять своему собеседнику, что они уже компаньоны.
— Зачем? — вдруг улыбнулся полковник. — Не нужно. Тебе ее оттуда все равно не достать. Она сидит в тюрьме.
— Где? — Его голос предательски дрогнул.
— Ты не ослышался. За хранение наркотиков ее посадили на тридцать суток.
Пока все не выяснится. Она сидит в тюрьме. И мы можем устроить тебе встречу с ней. Надеюсь, ты понимаешь, что вытащить ее оттуда раньше срока без моей помощи ты не сможешь?
Он взглянул на полковника. Молча протянул ему фотографию. Потом тихо спросил:
— Зачем вы ее посадили?
— У нее дома нашли наркотики. Был обыск. Ты ведь сам знаешь, что мы работаем и по агентурным данным. Кстати, благодаря тебе одного нашего стукача в колонии придушили. Это ведь твоя работа была, — убежденно сказал Тарасов, — поэтому я сразу подумал, что ты очень опасный человек. С тобой шутить нельзя. И твоя баба сидит в тюрьме. Она выйдет оттуда на следующий день после операции.
Теперь ты все понял?
— Вы хотите держать меня на поводке, — сквозь зубы процедил Счастливчик.
— Нет, — возразил Тарасов, — мы предлагаем тебе альтернативу. Или работать с нами, или сбежать без денег и без любимой женщины. Расклад ясен?
— Все понятно, — кивнул Счастливчик, — я только одного не знаю до сих пор…
— Чего?
— Откуда берутся такие стервецы, как ты, полковник. До свидания. До завтра. И смотри, чтобы твоя машина приехала вовремя. Иначе я сам за тобой приеду.
И, не дожидаясь ответа ошеломленного Тарасова, он вышел из автомобиля, сильно хлопнув дверцей.
Мы решили, что особенно откладывать не стоит. Ведь почему я все время молчал? Этот Решко, которого я вычислил, сразу после смерти Александра Никитича, примерно недели через две, ушел в отпуск. И вышел как раз за несколько дней до нашего разговора с Сережей Хониновым, когда он мне так врезал. Я ему потом все объяснил, но он даже извиняться не стал. Наверно, считал, что правильно сделал, врезав мне по морде. Собственно, я тоже так считал и поэтому не стал больше говорить на эту тему.
Мотин решил нас замордовать в самом прямом смысле этого слова. Он написал такое представление Панкратову, что нас всех нужно было просто тут же четвертовать. Он только не написал, что это мы убили всех ребят и вообще придумали эту сволочную операцию. Нам потом Горохов говорил, что даже Панкратову не понравилась эта писулька. Генерал был мужик понимающий, много лет работал в органах и видел, как Мотин пытается на нас наехать. И вообще он, как и все другие офицеры, не любил сотрудников управления безопасности. А кто еще любит внутренних гестаповцев, специально организованных для слежки за вами.
Хотя, если честно признаться, в наших рядах столько всякого дерьма, что эти ребята действительно нужны. Но когда они занимаются настоящей работой, а не пытаются «шить дело».
В общем, Панкратову после убийства Дятлова и гибели нескольких членов группы Звягинцева очень не хотелось ссориться с управлением собственной безопасности. Поэтому он и решил пока временно отстранить нас от работы.
Представляю, как он этого не хотел делать. Но скандал после смерти Михалыча был очень большой, да и прокуратура с ФСБ еще не закончили своего расследования.
Поэтому генерал был просто вынужден отстранить нас от работы и дождаться формального окончания расследования. Но зато у нас теперь образовалась куча свободного времени.
Вот мы и решили начать прежде всего с моего старого знакомого. Прежде всего нужно было установить наблюдение за этим Решко. Он уже к этому времени вполне пришел в себя, даже немного поправился, когда я его впервые увидел после взрыва в МУРе. Он меня, конечно, не видел. Он вышел из здания министерства и сел в свою машину. У него была хорошая машина — большой серебристый «Пежо».
Меня всегда мучает вопрос, почему управление собственной безопасности, сотрудники которого так любят задавать нам идиотские вопросы, никогда не спрашивают офицеров министерства про их собственные автомобили и дачи? Откуда у сотрудника министерства, даже у генерала или начальника управления, могут быть деньги на шикарный автомобиль или на большую дачу? Это при нашей-то зарплате, когда можно в лучшем случае с трудом собрать деньги на «Жигули»? Почему никто из них не выходит на стоянку и не смотрит, на каких машинах приезжают наши сотрудники на работу?
Ведь понятно, что автомобиль за зарплату купить невозможно. Такие автомобили на такую зарплату. Я уж не говорю про дачи. Но никто этим всерьез не занимается. Если что-то есть, значит, мужик умный, может проворачивать разные дела. А у нас в группе Звягинцева ребята до получки друг другу в долг давали.
Хотя мы за «кровь» получали немного побольше, чем Решко или кто-нибудь еще из чиновников в министерстве. Оперативники вообще получали разного рода надбавки, достаточные, чтобы нам завидовали остальные, и совсем недостаточные, чтобы купить даже «Жигули».
Но это к слову. Обычно так рассуждает жлоб, который сам ничего не может и завидует другим. Я не завидую. И ребята у нас никому не завидовали. Просто нам не нравилось, когда кто-то получал деньги за то, что нас убивали. Это, по-моему, не только обидно, но и несправедливо.
Целую неделю мы следили за этим типом. И ничего необычного не замечали. Он приезжал да работу ровно без десяти девять. Уезжал позже обычного, как и другие сотрудники министерства. Домой обычно возвращался поздно. У него были жена и мальчик лет десяти. Но к семье он возвращался поздно не потому, что засиживался работе до полуночи. У него была еще и любовница, смазливая вертихвостка лет двадцати пяти, к которой он ездил по вечерам.
Мы узнали столько подробностей про его жизнь всего за семь-восемь дней, что могли написать целый роман. Его любовница нас немного успокоила. Она была не просто сучкой, она была наглой сучкой. Как только он уходил от нее, к ней сразу приезжал какой-то кавказец, заросший и черный. Она умно регулировала их приезды таким образом, чтобы мужчины даже не догадывались о существовании «сопостельника».
Я никогда не доверял женщинам определенного сорта. Забавно было наблюдать за ее поведением. Мне было это особенно занятно, так как в интересах дела мне не разрешали следить за самим Решко, и поэтому я в основном занимался наблюдением за его семьей и любовницей. Очень скоро мы узнали, что и мальчик не его. Он женился на женщине, у которой уже был сын: своего пасынка Решко не особенно любил. Почему-то предатели всегда бывают полным ничтожеством в постели, как будто импотенция — удел всех трусов и подлецов. Хотя, может, так и нужно. Если человек в жизни трусит и предает, то природа мстит ему и предает его самого в решающий момент. Нельзя быть полным ничтожеством и настоящим мужчиной в постели. Это две стороны одной медали.
Но его похождения, поведение его любовницы, отношения в семье — все это было не самым главным. Для нас важнее было другое — узнать, каким образом он был связан с этим паскудным делом, из-за которого погибло столько наших товарищей. Мы даже смогли «присобачиться» к телефонам его семьи и любовницы. Но ничего конкретного не услышали. А прослушивать его служебный телефон мы просто не могли. Одно дело открыть телефонную линию в обычном девятиэтажном типовом доме, и совсем другое — подключиться к служебному телефону сотрудника Министерства внутренних дел. Мы ведь не идиоты и понимали, что в наших силах.
Если бы не частые вызовы к Мотину, который просто донимал нас своим свирепым идиотизмом, все было бы не так плохо. Нас ведь было четверо, и мы вполне могли и дальше следить за Решко, если бы не постоянные вызовы Мотина.
Правда, на десятый день нашего наблюдения мы решили, что несколько увлеклись.
Он ни с кем не встречался, кроме своей любовницы и нескольких друзей, с которыми один раз сходил в сауну. Поверить в то, что его не волновал конверт, присланный нам в МУР, мы просто не могли. Он ведь точно знал об операции.