Ознакомительная версия.
— «Метрополь» задействуем?
— А как же! Но шейха пока оставляем тоже при себе. В общем, что я тебе объясняю? Ты же сам работал в газете, знаешь, что можно, а что пока не нужно говорить. Так у тебя найдется надежный человек?
— Можешь не сомневаться.
— А я и не сомневаюсь, — улыбнулся и Костя. — Мне важно уже завтра иметь газетный материал.
— Работа над утренними выпусками, Костя, — Турецкий постучал пальцем по своим наручным часам, — уже закончена. Завтрашние газеты развозятся по точкам.
— Вот я и говорю: очень хорошо. Значит, завтра, в это же время кое-кто сможет прочитать свежий материал. Езжай работай, у тебя целая ночь впереди! И возбуждай уголовное дело.
Турецкий лишь покачал головой и с наигранным отчаяньем махнул рукой, вызвав смех всех присутствующих…
В обществе Елену Юрьевну знали как женщину с твердым характером, способную на неординарные поступки, но несколько сумасбродную. Правда, некоторые дамы готовы были окрестить ее даже и сумасшедшей. А то что со сдвигами в голове, так это без всяких сомнений. Если в какой-то степени еще можно было понять ее поступок во время афганской войны, когда она, оставив на попечение матери десятилетнего сына и двухлетнюю дочь, ринулась вслед за мужем в Кабул, в военный госпиталь, то вояж в Чечню, несмотря на строжайший запрет мужа, не лез уж вообще ни в какие ворота. Конечно, только ненормальная способна без всякой нужды так рисковать собой, своей жизнью и нервами близких.
Одна из светских дам, жена крупного финансиста, высоко понимавшая о себе, однажды во время званого ужина попыталась было мягко эдак урезонить госпожу Боярову, но, видно, не учла особенностей характера Елены Юрьевны и в ответ на свое дружески-снисходительное порицание вдруг услышала такое громкое и четкое солдатское напутствие, по сравнению с которым известный посыл на три буквы показался присутствующим при сем жалким детским лепетом.
Оскорбленная до глубины души светская дама попробовала апеллировать к Николаю Андреевичу, но была окончательно шокирована его реакцией — громким и заразительным хохотом.
При том, что Елена Юрьевна была отличным доктором, хирургом, внешность ее поражала той яркой славянской красотой, которую обожали воспевать поэты и романисты теперь уже позапрошлого века. Роскошные светлые волосы, соболиные брови, большие серо-голубые глаза и царственная походка — великая княгиня, да и только!
Помимо собственной профессии, которая у нее занимала практически все основное время, госпожа Боярова имела и маленькое хобби — испытывала слабость к словотворчеству, прекрасно при этом понимая, что никакое издательство по собственной инициативе ее литературными упражнениями не заинтересуется. Скорее, это было нечто напоминающее дневник, зарисовки о тех людях, с которыми пересекались ее пути-дороги. Или, говоря словами старого князя Николая Болконского, напутствие потомкам: «Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу».
Немалое место в ее воспоминаниях занимала военная тематика опять-таки люди, с которыми встречалась, кого оперировала, о ком слышала в Афгане и Чечне. Среди таковых, естественно, особое место занимали «русские волки», молва о которых дошла до ее ушей еще в Афгане, но встретиться с которыми довелось в Чечне.
Она в буквальном смысле вытащила с того света командира группы разведчиков майора Всеволода Голованова — у него было очень тяжелое ранение в живот. Вспоминая афганскую войну, Елена Юрьевна пробовала расспросить выздоравливающего под ее непрестанной опекой майора, но так и не сумела выдавить из него ни героических рассказов о рейдах в горах, про которые сочиняли легенды, ни вообще ничего стоящего внимания. Всеволод отнекивался, морщился, не желая вдаваться в ненужные, по его понятиям, россказни: мол, всякое случалось.
Столь же немногословными оказались и его друзья-разведчики, денно и нощно дежурившие у медсанчасти.
Позже, после Хасавюртовского соглашения, прошел слушок, что «русские волки», за головы которых были обещаны сумасшедшие деньги, собирались пришить генерала-миротворца. Но все это оказалось очередной легендой. Хотя было известно, что «волки» так и не явились получать боевые награды из рук того генерала. И этот случай еще больше пробудил интерес Елены Юрьевны.
Вернувшись в Москву, Боярова сделала попытку отыскать майора и его друзей, но ничего из этого не вышло: словно разведка залегла на дно прочно и надолго.
И вот однажды зайдя с одним знакомым поэтом в Дом литераторов, она увидела Голованова и не поверила своим глазам.
Тут еще требуется короткое объяснение к некоторым поступкам Елены Юрьевны. Имея достаточно средств для широкой и вольготной жизни, она предпочитала оказывать некоторую посильную помощь людям творческого труда писателям, поэтам, художникам. Говоря современным языком, часто спонсировала непризнанные таланты: у одного приобретала картину, другому помогала издать книжечку за свой счет, третьему устраивала хороший ужин в компании таких же голодных приятелей. Особо дорого это ей не стоило, но любое благодеяние, уверена была она, все равно зачтется — не в этой, так в грядущей жизни.
Так случилось, что и на этот раз она прихватила с собой одного подающего надежды поэта. Правда, подавал он их уже более двух десятков лет, но внешностью обладал вполне поэтической, а также практически всех знал и со всеми без всякой фамильярности был на «ты». Вполне типичное цедээловское явление — от первых букв Центрального Дома литераторов.
И вот тут-то, уже немного уставшая от похвальбы поэта, Елена Юрьевна увидела Севу, как звала его еще в Чечне. Он был с приятелями. Одного Боярова быстро вспомнила — невысокий, жилистый, белобрысый и синеглазый, он чаще других вертелся вокруг медсанчасти. Второй же, вальяжный и явно уверенный в себе, с красивой сединой на висках, был ей незнаком, хотя она могла бы поклясться, что где-то пересекалась с ним. Но где и при каких обстоятельствах — хоть убей, не вспомнить…
Троица присела за дальний столик, и к ним тут же подошел официант, видимо хорошо знавший кого-то из них. Разговор был почти приятельский, да и тема увлекательная — вероятно, обсуждали заказ.
Все трое были одеты у дорогого портного — уж это сразу определил наметанный глаз Бояровой. Значит, жизнь устроилась? Так надо понимать?
Елена Юрьевна задумалась и невольно пропустила момент, когда поэт ухитрился заложить лишнего.
— Шампанского! — вдруг рявкнул он, стукнув кулаком по столу.
Соседи стали оборачиваться, посмеиваться, а это совсем не входило в уже сложившиеся некоторые планы Елены Юрьевны. Она обернулась к соседнему столику, за которым лакомились фруктами два амбала, и кивнула им.
— В такси и бутылку на опохмелку, — сказала негромко.
Поэт хотел было уже привычно отключиться, но сильные руки охраны Бояровой ловко поставили его на ноги и быстро вывели из Дубового зала наружу. Никто и внимания на этот демарш не успел обратить.
Когда официант, приняв заказ, пошел на кухню, Елена Юрьевна знаком подозвала его. Тот был сама любезность:
— Слушаю, Елена Юрьевна.
— Сашенька, дружок, сообрази-ка по-быстрому три алюминиевые кружки, буханку черного хлеба, пару банок тушенки, пол-литра спирта и графин холодной воды.
— Извините, не понял? — смутился официант.
— Надо повторить? — улыбнулась Боярова.
— Нет, заказ я запомнил, память-то профессиональная. Но где мне взять алюминиевые кружки, вилки?..
— Молодец! Про вилки я как-то забыла. Ясно, Сашенька?
— Минимум полчаса, Елена Юрьевна, — снова заулыбался официант.
— Не больше десяти минут.
— Ну и ну! — вздохнул официант и рысью кинулся из зала.
В десять минут он, естественно, не уложился, но через пятнадцать минут принес поднос, накрытый белой салфеткой, и собрался с шиком представить заказ Елене Юрьевне. Она жестом остановила его.
За все время майор и его приятели даже мимолетного взгляда в ее сторону не кинули, сидели, склонив друг к другу головы, и о чем-то беседовали, не обращая вообще никакого внимания на посторонних.
Несколько обиженная их равнодушием к ее присутствию, она приподняла салфетку, посмотрела и кивнула.
— Жаль, конечно, что кружки новенькие, но… сойдет. А вот наклейки с банок и бутылки убери и вскрой их. И все это хозяйство поставь на столик вон к тем господам, которые уже сделали тебе свой заказ.
Официант оглянулся в угол зала, тоже кивнул:
— Понял. Инкогнито?
— Вот именно, Сашенька. Пусть сами догадаются от кого. А ты молчи.
Посетителей в ресторане было много, народ сидел деловой, не писательский, за богато сервированными столами. И потому на странный заказ немедленно обратили внимание.
— Вот и привет! — негромко произнес Кротов, самый вальяжный из троицы. — Чем ответим?
Ознакомительная версия.
