Значит, что-то случилось! Уехал? Куда? Он никогда и никуда не уезжал. Да еще на три месяца. Александр лихорадочно думал, что предпринять. Взломать дверь? Может он там лежит мертвый. Все равно нужна милиция. Встав с крыльца, Александр подхватил чемодан и зашагал по белой от зноя улице к отделению милиции, По дороге вспомнил, что когда-то давно у него был в школе дружок Бахтыжан Каназов, с которым они уходили в армию. Затем жизнь разбросала их, и они потеряли друг друга. У этого Бахтыжана старший брат Жумекен служил в милиции. Надежда, конечно, слабая, прошло столько лет, Жумекен мог уволиться или уехать вообще из Энбекталды, как многие молодые парни. Жумекен был старше их, кажется, на три года.
За деревянным барьерчиком в дежурке дремал старшина, разомлевший от жары. С трудом разлепив узкие глаза, зажатые скулами, он сонно поглядел на Тюнена, не проявив никакого любопытства к нездешнему человеку с чемоданом и с пиджаком, перекинутым через руку.
– Скажите, пожалуйста, а товарищ Каназов у вас работает? – безнадежно спросил Тюнен.
Старшина вяло прикрыл веки, давая понять, что это и есть утвердительный ответ. Затем, облизнув губы, спросил:
– Кто будешь?
– Приятель его брата, Бахтыжана.
– Майор в чайхане. Иди туда.
– Спасибо, – обрадованно произнес Александр и направился к двери.
– Чайхана знаешь? – вдруг догнал его вопрос. – Возле универмага…
Дворик чайханы был залит солнцем, лишь под навесом стояли столики. Поставив у арыка чемодан и положив на него пиджак, Александр присел на корточки, вымыл руки и ополоснул лицо холодной, текшей с далеких гор водой. Сидевшие за столиками обратили внимание, что этот русский незнакомый человек знает обычай. Во двор выскочил из пристройки, где стояли мангалы, шустрый паренек в замызганном белом фартуке, неся в обеих руках грозди шампуров с бараньими шашлыками. Поплыл дух сочно изжаренного мяса.
– Слушай, где начальник Каназов сидит? – остановил официанта Александр.
– Вон в углу под парусиной, – и побежал дальше.
За столиком, на который указал паренек, сидели двое: один маленький пожилой в халате, другой тучный помоложе в белой сорочке с закатанными рукавами. Тюнен сообразил, что скорее всего это и есть Жумекен. Перед ним стоял огромный фаянсовый чайник. Пили они из маленьких пиалушек. Он подошел.
– Вы товарищ Каназов? Жумекен? – спросил Александр человека в белой сорочке, в лице которого не мог отыскать ни одной знакомой черты.
– Я, – коротко бросил Каназов, с трудом втиснул пухлую руку в карман, достал синий китайский носовой платок и вытер пот на крупном оплывшем лице. – Слушаю вас.
– Я Александр Тюнен. Дружок Бахтыжана. Помните?
– Сашка Тюнен? – Жумекен узким сощуренным глазом, чуть склонив большую голову, поглядел на Тюнена. – Не узнал бы тебя. Ну да времени сколько пролетело. Садись. Чай? Шашлык? Свежие лепешки? А?
– Чай с удовольствием.
– Эй, Ануарчик! – крикнул он официанта. – Быстро еще один стул, пиалу и свежий чай! – Как поживаешь, Саша? – обратился он к Тюнену. – Отца тут бросил, а сам куда?
Тюнен в двух словах рассказал о себе и из вежливости спросил:
– А вы как, Жумекен?
– Все здесь, тружусь, общественным порядком занимаюсь, угрозыском. На весь куст: Энбекталды, Аманбаевск и Кар-Уюк.
– А Бахтыжан где?
– Этот подлец в большие начальники вышел, в Алма-Ате главком строительным руководит. Я тебе дам его адрес. В Алма-Ате бываешь?
– Иногда.
– Ну вот и повидаетесь… Ты, как понимаю, разыскал меня по какому-то делу? – кивнул Каназов на чемодан.
– По делу, Жумекен.
– Я слушаю. Ты его не стесняйся, это мой двоюродный брат, он в совхозе работает, вот приехал на два дня, – сказал Жумекен, указав на человека в халате.
– Вы моего отца знаете? – спросил Александр.
– А кто ж у нас не знает его?
– Я только что с самолета, – начал Тюнен, – прихожу домой, открываю калитку… – и дальше он поведал все, что его встревожило.
– Три месяца говоришь? А может, уехал он?
– На три месяца? Нет! Ему и на три дня некуда. Никогда не ездил. Никого у нас, ни родственников, ни знакомых таких.
– Хорошо, Сашка, допьем чай, пойдем посмотрим…
Они выпили полный чайник, утерли платками пот на лицах и шеях и поднялись из-за стола. Выходя из ниши, Жумекен склонил голову, чтобы не задеть клейкую ленту, на которую прилипли большие черные мухи.
Жумекен Каназов что-то сказал по-казахски своему брату, тот согласно ответил и они двинулись в разные стороны…
Вошли во двор, Каназов посмотрел на почтовый ящик, на кипу газет на земле, несмотря на грузность, на живот, распиравший белую сорочку и свешивающийся над штанами, легко присел на корточки, перелистал газеты, потом также легко поднялся.
– Да, три месяца почту никто не брал… Пойдем.
Но прежде чем приблизиться к входной двери, он обошел дом, но ничего не обнаружив, направился не к двери, а повернув к калитке, почему-то вышел на улицу. Тюнен стоял и ждал, не понимая, в чем дело. Наконец Каназов крикнул кому-то:
– Эй, ребята, подойдите!
Подошел парень с девушкой.
– Я Каназов, – представился им Жумекен, не сомневаясь, что этого достаточно. – Жумекен Каназов, – словно напомнил еще раз.
Он оказался прав, молодые люди вежливо, почти синхронно подтвердили:
– Мы вас знаем, товарищ майор.
– Вот что: беру вас понятыми. Будем дверь вскрывать, – сказал Каназов. – Пошли.
Но прежде чем взламывать, он присел на корточки, заглянул в замочную скважину.
– Темно, ничего не видно, дайте какую-нибудь веточку.
Парень принес ему щепку. Сильными толстыми пальцами Каназов разломал ее вдоль, ткнул в замочную скважину. Щепка легко, почти вся, вошла туда. Он выбросил ее, поднялся:
– Дверь заперта скорее всего снаружи. Ключа в замочной скважине нет. Это даже лучше, если хозяин запер ее и ушел. А? – повернулся он к Тюнену.
Александр понял ход майорской мысли.
Каназов подергал дверную скобу, затем отступил и вложив в плечо весь центнер своего веса, с разгона ударил. Что-то хрустнуло, и дверь распахнулась. Они вошли. Пахло пылью, обволакивала какая-то плотная духота.
– Ничего руками не трогайте, – предупредил Каназов и узкими черными глазами обвел комнату, затем заглянул во вторую, крошечную, служившую спальней. Постель была аккуратно застелена. Он зачем-то приподнял покрывало. – Ты вещи отца знал? – спросил Тюнена.
– Да как сказать, – засомневался Тюнен, невесело подумав, что вообще мало что знал об отце.
Каназов стоял перед распахнутым фанерным платяным шкафом, перебирая небогатую верхнюю одежду Тюнена-старшего. Александр был тут же и неприязненно наблюдал за этой процедурой.
– Ну, чего-то не хватает? – обратился к нему Каназов.
– Вроде серого костюма нет, он самый новый, – пожал плечами Александр.
– Шитый в ателье или готовый? Наш или импортный?
– Не знаю. Я отца видел в нем всего два раза… Чего точно нет, так это плаща. Темно-синий, с погончиками, на теплой подстежке, коричневая такая, пристегивается молнией вкруговую.
– Смотри, как запомнил!
– Сам покупал ему.
Закрыв шкаф, Каназов продолжал осматривать квартиру: заглянул в хилый буфетик с подложенной под одну ножку фанеркой, порылся в старом комодике с облупившимся шпоном, там было много узеньких ящичков, в одном из них он нашел какие-то тонкие шелестящие листики. Майор достал из заднего кармана блокнот и сунул их туда. Затем подошел к столу, взял Библию, повертел ее в руках, вытащил закладку – полоску конверта, и тоже поместил меж страничек своего блокнота.
– Где отец хранил документы? – спросил он вдруг Тюнена.
– По-моему, здесь, – Александр указал на узкий ящичек в комоде, в котором Жумекен обнаружил два тонких шелестящих листка.
– Ну правильно, – сказал Каназов. – Тут и трудовая книжка, и профсоюзный билет, и старый пропуск на сахзавод, даже метрика. А вот паспорта нет. Отец твой человек аккуратный, значит и паспорт он, видимо, держал тоже здесь, где все документы. В других ящичках – никаких документов, бумаг. Все в одном… Я тебя попрошу, – обратился он вдруг к парню. Тот с девушкой притихшие сидели на стульях, сдвинутых к стене, чтоб освободить простор большому грузному майору, ходившему по комнате. Сбегай в милицию, скажи: майор Каназов приказал пусть Мухлисов придет, бегом. Скажи: квартиру опечатать надо. Понял? Сержант Мухлисов. Только бегом пусть. А то он пока заведет свой мотоцикл, полдня пройдет…
Сержанта Мухлисова Каназов и Тюнен ждали во дворе, присев на узенькую скамеечку под забором, а девушка, томясь, прогуливалась по двору.
– Отец твой уехал, – сказал Жумекен. – Смотри: холодильник отключен, раскрыт, вымыт, шнур из розетки выдернут. Паспорта нет. Хлебница пустая. Даже крошек нет. Перед отъездом, чтоб мышей не кормить, очистил ее. Все тарелки, стаканы вымыты, стопочкой стоят. Телевизор – тоже, шнур из розетки вытянул. Всюду много пыли. Значит, уехал давно. Мы попробуем узнать, когда и куда, – он достал из заднего кармана свой истрепанный и как-то вогнуто спресованный блокнот, извлек из него две одинаковые узкие тонкие шелестящие бумажки. – Это квитанции из "Аэрофлота". Комиссионный сбор. Два заказа. Сделаны в один день. В агентстве поищем подробности… Теперь вот, – Жумекен протянул полоску конверта, торчавшую закладкой в Библии и сейчас лежавшую там же, меж страничек его блокнота, где квитанции. – Видишь, марка, штемпеля. Тут мелкий шрифт, читай, у тебя глаза молодые.