— Вы, — сказал он молодому сотруднику, который поспешил встать, — останетесь здесь!
Тот разочарованно унес свою пишущую машинку в соседнюю комнату.
— Пошли! — сказал Грисбюль.
— Я тоже? — растерянно спросил Маран.
— Разумеется, — ответил Грисбюль, — ничего не поделаешь!
— Ничего не поделаешь! — повторил Биферли и поглядел на врача своими круглыми стеклянными глазами, в которых теперь снова появилось нескрываемое любопытство.
Поразительно пестрая машина, прямо-таки ужаснувшая Биферли, была вся мокрая. Она загромыхала кузовом, когда Грисбюль запустил мотор. Казалось, она замерзла донельзя.
Ехать пришлось медленно: стало, правда, светлее, но все тонуло в тумане. Странно было так вот катить по городу: людей почти не было видно, потому что тротуары оставались вне поля зрения, а встречные машины проплывали мимо бесшумно, как бы окутанные дымчатыми покрывалами.
Маран сидел сзади, Грисбюль иногда видел его в зеркальце. Он сидел безучастно и покачивался, как тяжелобольной, совершенно ни на что не обращая внимания.
Биферли с важным видом указывал дорогу. Наконец он объявил: стоп! Перед калиткой доктор Маран замешкался. Он посмотрел на Грисбюля. Тот пожал плечами.
— Придется уж вам потерпеть, — сказал он.
Они пошли гуськом по мокрому гравию сквозь туман, который окутывал и дачу, но, прежде чем они достигли ее, раздался голос комиссара:
— Грисбюль! Хочу показать вам ваш сюрприз!
Они невольно остановились. Слева, в клубящейся пелене, они увидели смутные очертания Гроля и Метцендорфера, и Грисбюль, сказав: «Ну, если уж он зовет, повинуемся», ступил на мокрый газон; Биферли и Маран пошли за ним.
— Сюда! Сюда! — сказал комиссар и повел их дальше; они остановились у открытого гаража.
Грисбюль взглянул на комиссара с недоумением. Тот потер ладонью влажную от тумана лысину и сказал:
— Пусто! Машины нет! Может быть, вы скажете мне, как Брумерус приехал сюда?
Глаза Марана ничего не выражали: его это словно бы не касалось — есть машина в гараже или ее нет.
Биферли открыл было рот, порываясь ответить, но Грисбюль, дернув инспектора за рукав, заставил его промолчать. Комиссар этого не заметил.
Грисбюль осмотрел гараж, на цементном полу которого не было ничего, кроме обычных следов грязи и масла. На полке стояли и лежали губки, вата для полировки, флаконы и банки с моющими средствами; у торцовой стены, для смягчения толчков, стояла старая покрышка. Грисбюль поднял ее левой рукой и осмотрел так, словно она представляла собой что-то особенное.
Гроль остался снаружи и удовлетворенно следил за ним, держа руки в карманах брюк.
В душе Марана что-то дрогнуло, хотя по лицу его это не было заметно: здесь, значит, стояла «боргвард изабелла», машина, на которой его жена совершила первую свою роковую поездку с Брумерусом, ту самую поездку из Байрейта…
Комиссару надоело стоять молча. Он благодушно сказал:
— Ну, вот он и ваш сюрприз, Грисбюль! Вы можете его объяснить?
Грисбюль взглянул на него с кривой усмешкой.
— В конце концов, есть железная дорога! — сказал ассистент.
— И вы думаете, что Брумерус приехал в Бернек на поезде? — презрительно спросил комиссар. — Брумерус, который никогда не приезжал иначе как на своей машине? И можете ли вы вообще назвать мне автомобилиста, который согласится сесть на поезд, да еще притом, что ехать сюда, по почти пустому шоссе, сплошное удовольствие?
— Нет, — ответил Грисбюль спокойно, — нет. И то и другое я исключаю.
— Черт знает что! — воскликнул комиссар. — Не на машине и не на поезде. Может быть, на вертолете? Вы это хотите сказать, Грисбюль?
Тот вышел из гаража и стоял теперь перед Гролем.
— Тоже нет, — отвечал он, — Брумерус вообще не приезжал сюда, судя по этому!
Он вынул из кармана листок. Это была телеграмма. Он протянул ее комиссару. Тот прочел ее. Чтобы скрыть свое удивление, он стал ее перечитывать, в то время как Грисбюль с усмешкой глядел на него.
БАД БЕРНЕК УГОЛОВНЫЙ РОЗЫСК ТЧК РЕЗКО ПРОТЕСТУЮ ПРОТИВ КЛЕВЕТНИЧЕСКИХ И НАНОСЯЩИХ ДЕЛОВОЙ УЩЕРБ СООБЩЕНИЙ ПЕЧАТИ ОСНОВАННЫХ НА ИНФОРМАЦИИ ИСХОДЯЩЕЙ ОТ УГОЛОВНОГО РОЗЫСКА ТЧК ЖИВ И ЗДОРОВ ТЧК НИКАКИХ ПОКУШЕНИЙ НА МОЮ ЖИЗНЬ НЕ БЫЛО ТЧК ПОСТАРАЮСЬ СЕГОДНЯ ЖЕ КАК МОЖНО СКОРЕЕ ПРИБЫТЬ БЕРНЕК ТЧК РИХАРД БРУМЕРУС
Гроль поднял глаза. Он сказал Грисбюлю:
— Это непонятно! Тот промолчал.
Гроль снова поднес телеграмму к глазам и сказал:
— Откуда отправлена? Ах, из Штутгарта! Ну так к полудню он здесь появится!
Он вздохнул и сунул телеграмму в карман. Биферли глядел на него блестящими стеклянными глазами.
Они стояли в клубящемся тумане, пятеро мужчин, из которых только один, Маран, не знал о том, что случилось.
Наконец Метцендорфер, который, прочитав телеграмму, казалось, собирался соскоблить у себя веснушку с левого крыла носа, сказал:
— Это может быть намеренной попыткой дезориентировать.
Грисбюль посмотрел на него как на сумасшедшего.
Метцендорфер прибавил:
— Заведомый обман, мало ли что. Кто поручится, что подпись под телеграммой подлинная? Мы это предполагаем, но уверенности у нас нет. И прибудет ли данное лицо… Это тоже могло для чего-то понадобиться.
— Не знаю, для чего, — сказал Грисбюль.
— Я тоже не знаю, — сказал адвокат, — но порой случаются самые странные вещи, такие, что и во сне не привидятся. Но если телеграмма соответствует действительности, то выходит… — Он умолк и посмотрел на Марана.
— Да, — подтвердил Гроль, — тогда выходит… — Тут он тоже умолк и посмотрел на Марана.
— Во всяком случае, никто из нас решить этого не может, — заметил Грисбюль, — стало быть, пойдем в дом!
Гроль кивнул, и все двинулись по чавкающему газону к входной двери. Возле все еще не запертого окна Грисбюль посмотрел на доктора Марана и сказал:
— Отсюда!
Тот опустил глаза и ничего не ответил. У двери Гроль сказал доктору:
— Постойте, пожалуйста, здесь!
Лицо Метцендорфера судорожно искривилось; он остался рядом с врачом.
Комиссар сделал глазами знак Грисбюлю. Тот медленно пересек комнату. Он склонился над трупом так, чтобы заслонить его от Марана. Он снял платок и, охватив обеими ладонями щеки убитого, немного повернул его голову. Лишь после этого он отошел в сторону.
Он смотрел на Марана. Метцендорфер смотрел на Марана. Гроль смотрел на Марана. Биферли смотрел на Марана.
А доктор Маран уставился на убитого. Он сделал глотательное движение. Вдруг он резко опустил голову, закрыл лицо руками и попытался подавить рыдание, в котором теперь затрясся.
Гроль кивнул. Он спокойно спросил:
— Вы знаете убитого, доктор Маран?
Тот все еще трясся в рыдании, не отрывая рук от лица. Наконец послышалось сдавленное «нет».
Комиссар опять сделал Грисбюлю знак глазами. Тот подошел к трупу и снова прикрыл его лицо.
— Пошли, — сказал Гроль, — загадку мы сейчас не разгадаем!
Он еще раз взглянул на Марана. Тот не шевелился — стоял и мучительно рыдал. Метцендорфер взял его под руку и осторожно вывел из дома, мимо сотрудника, который недоуменно глядел им вслед.
Туман пришел в движение — поднялся ветерок, и серые космы медленно потянулись вдаль. Но Грисбюль, который вел свою покашливавшую машину, нашел, что видимость лучше не стала.
Туман взбирался на горы. День оставался серым. Сперва они впятером поехали назад, в полицейский участок. По пути Метцендорфер попросил остановиться у авторемонтной мастерской. Он послал механика на виллу Марана — привести в порядок его, Метцендорфера, машину.
Гроль думал, как опознать труп. Никаких указаний на то, что убитый — не Брумерус, не было. Биферли только пожал плечами. Брумерус, видно, и правда, как утверждал Биферли, пользовался своей дачей весьма скрытно, если его почти никто не знал.
Сначала комиссар возлагал смутную надежду на несколько предметов, изъятых как вещественные доказательства и находившихся в участке. Но обследование их не дало никаких зацепок, и Грисбюль заметил, что Брумерус, пожалуй, единственный человек, который может что-либо прояснить.
Совершенно неожиданный поворот дела настолько увлек Грисбюля и комиссара, что они почти забыли о Маране, который сидел на жестком стуле в углу пыльной комнаты и тупо глядел в окно. Он совсем потерял голову: все, что он с трудом собрал, чтобы оправдать свой поступок, сразу рухнуло, как только он увидел незнакомое лицо.
Он хотел уверить себя, что он в некотором роде судья, мститель, а не просто убийца. Но жертвой оказался кто-то другой, — кто-то, кого он знать не знал, безмолвно лежал на полу, и несчастному уже не суждено дышать, видеть, воспринимать запахи, для него никогда уже не будет ни гроз, ни света солнца.
