на панораму парка, реки, домов, сгрудившихся на том берегу.
— А во-о-он там ты, родная, живешь! — беспечно махнул рукой Павел.
— Боже мой! — сказала Мария; лодка заскользила вниз… вниз… вниз…
На балконе многоэтажного дома работал человек в тряпичном обвислом трико. Это был муж Маши-Марии. В ржавых скобах на стене покоились лыжи, его и сына. Муж выбирал из столика в большую хозяйственную сумку бутылки-банки-склянки. В приоткрытую дверь заглянул сын.
— А мама где?
— Чего?
— Я есть хочу… А ты чего делаешь?
— Хочешь на мороженое заработать?
— Ну? — повел плечом сын.
— Сдай эти банки, бутылки…
— Да ну-у! — разочарованно протянул. Ростик.
— Мороженое… на карусели… качели…
— Я что, маленький?
— Ну, не знаю… Я за труды еще…
— А сколько? — живо поинтересовался Слава.
— Ох, пороть тебя некому, — вздохнул отец. — Тысяча рублей. Нормально?
— Ну, ладно, давай…
— Да, хорошая у тебя коммерция получается. — Встряхнул сумку со стеклотарой. — Дотаришь?
— А тыщщща?
— Ох, пошли, спекулянт!
Он направился в коридор, тащил пока сам хозяйственную сумку; сын — впереди. Из кармана плаща выудил мятые ассигнации.
— Надеюсь, сын, на добрые дела?
— Ага, — глупо ухмыльнулся Ростик.
— Слава, смотри у меня, — открыл дверь. Вспомнил. — А мама-то где?
— А я знаю? — и потащился, стеклянно гремя, к лифту.
— Не болтайся, — сказал отец. — И не поздно…
— Ла-а-адно. — Дверь лифта открылась.
— Маму, нашу знаешь, — предупреждал.
Сын исчез в кабине лифта; и через секунду она с трудолюбивым гулом… вниз… вниз… вниз…
Они сидели друг против друга, мужчина и женщина. Они сидели в лодке аттракциона «Колесо обозрения», и казалось, что они беспечны и веселы. Лодка покачивалась в трех метрах над землей — загружалась следующая.
— Я тебя люблю, — сказал Павел, держа руки на ее коленях. — Ты самая… самая…
— Папа! — вскричал детский голос.
Павел заметно вздрогнул, глянул вниз: беспокойно мельтешили дети, их папы, мамы. Маша проследила за его взглядом.
— Ты что, Паша?
— Нет-нет… показалось, — храбро улыбнулся. — Опять на край неба…
— Все выше и выше?…
Лодка поплыла вверх. Двое в ней держались за руки, смотрели на панораму парка, реки, домов, грудившихся на том берегу. Павел выворачивал голову в сторону своего дома, потом, когда лодка заскользила вниз, сказал:
— Черррт!
В квартиру ворвалась сумасбродная, смеющаяся девичья ватага — Ася и ее подружки. Все жевали жевательные резинки и галдели.
— Папа? Мама? — крикнуладочь. — Урррра! Никого нет!
— Урррра! — закричали подружки.
Громко и дурно завизжал магнитофон. Ася и ее подружки начали кривляться, дурачиться, скакать по гостиной.
Это был шабаш молодости, щенячьей радости, вселенской беззаботности. И вдруг — одна девочка словно споткнулась… Вторая остановилась… Третья…
— Вы что, девочки-красавицы? — не поняла Ася. — У нас праздник или… — И осеклась оглянувшись.
В дверях спальни стояла мать. Была сонна, спокойна. — Ася, проводи девочек…
— Мама!..
— Я кому сказала… И выключи… эту дрянь!
В гнетущей тишине уходили подруги. Хлопнула входная дверь. Мать позвала дочь:
— Иди сюда, пожалуйста.
Та пришла с несчастным видом, уставившись себе под ноги.
— Ася, сколько тебе лет?
Дочь вздохнула.
— Как ты себя ведешь?… Отвратительно!.. Что за подружки?
— Мы не знали, что ты…
— Мы же с тобой обо всем договорились… Ты взрослый человек и сама отвечаешь…
— Ну, ма…
— Что?… Откуда такая безответственность?… — спрашивала мать, качала головой. — Ну, вся в отца! Вся в него…
Дочь, насупившись, слушала мать, но на самом деле она прислушивалась к притягательному шуму улицы — там гомонил праздник, а с порывами ветра из городского парка налетала невнятная оптимистическая песня.
Они сидели друг против друга, мужчина и женщина. Они сидели в лодке их аттракциона, которая качалась в трех метрах над землей — загружалась следующая.
— Не устала, милая?
— Не устала, милый.
Он целовал ей руки. Внизу прибойно шумел парк. Гремела очередная популярная песня. Потом сквозь праздничный гам они услышали детские крики:
— Мама! Папа!
Оба вздрогнули; она отняла от его губ руки. Он с осторожной подозрительностью взглянул на нее.
— Что, родная?
— Нет, ничего. — Пыталась скрыть свои чувства. Открыла сумочку. Вымученно заулыбалась. — А у меня наши маски есть… Давай в масках?… Долго будем помнить…
— Ух ты! — восхитился он. — Спрячемся от этого… безумного-безумного-безумного мира…
Суматошно надели друг другу эти маски: картонные круглые очки с бульбой-носом. Взглянули на себя, на мир, их окружающий, облегченно засмеялись.
Лодка снова поплыла вверх… вверх… Все выше-выше-выше… Где только солнце, небо и свободный воздух…
— А я тебя такую, — смеялся он, — тоже люблю!
— А я тебя тем более, — смеялась она, — такого люблю!
Они были счастливы, эти двое, в слепящем солнечно-небесном зените. Они были счастливы, эти двое, в бесконечном, свободном пространстве. Они, трагически блуждающие в поисках праведного пути друг к другу, были счастливы, как вдруг… застонал металл… заскрежетали механизмы Чертова колеса…
— Ну, вот! Приехали, — усмехнулась она.
— Зато мы выше всех! — успокоил.
— Падать будем долго-долго, — пошутила, осторожно выглядывая из-за кормы.
— Быстро-быстро, — отшутился, тоже глядя вниз. — Ооо! Наш старый знакомый, специалист по колесу… Помнишь?
— Это было сто лет назад, — вспомнила.
— Ты хорошо сохранилась, любимая…
— Ты тоже, любимый…
Смотрели друг на друга. Смотрели друг на друга. Смотрели.
— Маска-маска… — проговорил он и протянул к ее лицу руку.
— …я тебя знаю, — договорила она и тоже протянула руку к его лицу.
Они сняли со своих лиц эти дурацкие, нелепые, маловразумительные маски… и…
Он увидел перед собой нелюбимое, недружественное лицо жены.
Она увидела перед собой нелюбимое, бесцветное лицо мужа.
Как наваждение! Как проклятие! Как месть за их грешные мысли и желания.
Он и она страшно закричали и, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, выпали из летучей…
падали вниз… словно спасаясь от бесконечной, бессмысленной, безысходной жизни.
Они падали-падали-падали вниз-вниз-вниз-вниз-вниз-вниз…
А на весь парк, город, на всю планету гремела радостная, общественно полезная, жизнелюбивая песня:
Над страной весенний ветер веет!
С каждым днем все радостнее жить!
И никто на свете не умеет
Лучше нас смеяться и любить!
Они падали, падали, падали, и никакая сила не могла остановить это свободное падение. Потому что они падали в вечность.
Когда-то был вечер. Там, за рекой, играл невидимый духовой оркестр. Среди темных деревьев крутилось неповоротливое колесо обозрения. Над люльками лодок висели разноцветные фонарики, и казалось, что птицы летают над светлой от огней рекой.
— Птицы летают над рекой, — сказала женщина.
— Да, красиво, — согласился мужчина. — Как наши с тобой души…
