— Подышу свежим воздухом.
— Не надышался? Я замерзла.
— Согревайся сама! — пробурчал грубо и ушел пошатываясь. Постоял немного у дверей.
Возле стойки не было никого, только двое в замшевых шортах сидели около дверей и несколько пустых кружек стояло перед ними. Мартинец выпил полкружки пива несколькими глотками и остановился, чтобы отдышаться. Грузный человек в шортах прошел мимо во двор. Иван допил пиво, прикинул, не опрокинуть ли еще кружку, но тут же раздумал. Не тянуло и возвращаться в комнату, где на роскошной кровати ожидала его Гизела. Вообще все опротивело.
Вышел во двор. Почему-то захотелось выплакаться. Ему давно уже не хотелось плакать, жил как в чаду: Гизела, Бетти, Герда, Лизхен — девушки и виски, девушки и джин, девушки и шампанское — вот и вся жизнь. Убивал в себе и воспоминания, и желания, и угрызения совести, ибо никак не мог забыть днепровский простор и Лавру над ним, золотой купол, отражающийся в вечных днепровских водах, — это видение преследовало его, но знал: никогда не увидит купола Лавры и никогда не будет купаться в Днепре. «Никогда» больше всего мучало его, не мог смириться с этим, потому и заливал горечь спиртным и шатался по городу.
Иван закурил и пошел к скамейке, которая стояла на берегу ручья, хотелось одиночества — оно бередило душу, но почему-то эта душевная боль приносила и успокоение, наверно, потому, что чувствовал себя в такие минуты еще человеком не совсем павшим, а стремящимся чего-то достичь в жизни.
Мартинец сел на скамейку и потушил только что зажженную сигарету. Посмотрел на звезды, на луну, поднимающуюся из-за деревьев, и почувствовал свою мизерность и никчемность в этом бесконечном мире. Снова захотелось плакать, но на скамейку рядом кто-то сел — запахло пивом и табаком.
Мартинец покосился на человека и узнал того типа в замшевых шортах, что пил пиво в баре. Начал подниматься, но человек спросил его:
— Сигарета есть?
— Пожалуйста... — Иван полез в карман, человек придвинулся к нему близко-близко, дыхнул перегаром, Мартинцу стало противно, отпрянул, но кто-то ударил его по голове, в глазах засверкали искры, и он потерял сознание.
— Ловко ты его, — похвалил Стефан. — С первого раза.
Богдан спрятал под пиджак железную трубу, обтянутую резиной.
— Насобачился, — ответил. — Поищите, пан Стефан, в карманах, и если нет ключей...
— Куда они денутся? — Стефан быстро обшарил карманы пиджака Мартинца, вытянул автомобильные ключи. — Подгоняй сюда машину.
Богдан настороженно оглянулся вокруг: с веранды их не могли видеть, и только бармен торчал за широким окном ресторана.
— Придвинься к нему, — зашептал. — Не упал бы.
— Быстрее!
Богдан направился к стоянке, а Стефан придвинулся к бесчувственному Мартинцу, обняв его за плечи.
Канареечный «пежо» затормозил около скамейки через минуту, и Стефан, убедившись, что бармен читает газету и ничего не видит, затянул Мартинца в машину.
— Давай, — выдохнул хрипло, — я тебя догоню.
«Пежо» с места набрал скорость, а Стефан метнулся к мощному серому «мерседесу». Он догнал «пежо» сразу за «Ручейком», пристроился в хвост, погасив фары. Через несколько километров слева от дороги показалась пропасть, Богдан остановил «пежо». «Мерседес» стал сбоку чуть ли не впритык. Богдан вышел из машины, осмотрелся.
— Кажется, здесь, пан Стефан? — спросил скорее для порядка, так как остановился в точно определенном ранее месте.
— Здесь, — пробурчал Стефан и перетянул все еще бесчувственного Мартинца на переднее сиденье. — Ну с богом!
Богдан снял машину с ручного тормоза, выкрутил руль налево.
— Взяли!
«Пежо» неохотно сдвинулся с места, но, постепенно набирая скорость, пересек шоссе и рухнул в пропасть.
— Слава тебе, господи, — перекрестился Богдан, — с благополучным концом вас, пан Стефан.
— Не забудь завтра утром позвонить Кочмару.
— Конечно. С него еще тысяча марок, а за тысячу я кому угодно горло перегрызу.
— Ну до этого не дойдет, он человек уважаемый и всегда рассчитывается точно.
— За выполненную работу, — добавил Богдан.
— А мы свое дело сделали... — Стефан для чего-то обтер руки об штаны и направился к «мерседесу».
О гибели Мартинца на станции поговорили день-два и забыли: не нужно водить машину пьяным, особенно по горным дорогам. Никто не сомневался в официальной версии — несчастный случай, кроме Рутковского. Но Максим молчал. Молчал на работе, ничего не сказал и полицейскому инспектору, который вел расследование и хотел иметь показания человека, который одним из последних видел погибшего. Но что поделаешь: видно, такой уж был предназначен Ивану путь...
Кочмар день-два посматривал на Максима подозрительно, но Рутковский никак не выказывал своего отношения к случившемуся, вел себя, как и подобает в таких случаях: печалился, но не очень — разве можешь в молодые годы до конца понять всю трагичность смерти? Тем более что наконец в Мюнхен вернулись Юрий с Иванной, и Максим ни о чем не думал, кроме списков Лакуты. Обозначенные там люди оказались живыми, и семеро из них дали согласие продолжать сотрудничество с ЗЧОУН[3].
Лодзен приехал к Сенишиным вместе с Рутковским в первый же вечер после их возвращения. Курил одну за другой сигареты и был явно возбужден.
— Списки — это превосходно! — повторял. — Некоторые из информаторов согласились работать с нами, и дело это перспективнее, чем казалось. Молодец, пан Сенишин, и мы не забудем вас.
Юрий с Иванной пошли на кухню, а Рутковский сказал Лодзену:
— Списки еще у Лакуты... и неизвестно...
— Завтра будут у нас — Полковник стал серьезным. — Вечером свяжитесь с Луцкой, пусть предупредит Лакуту. Завтра нужно встретиться. С ним вы начали это дело, вам и заканчивать. — Нагнулся к Максиму, сказал тихо, будто его могли услышать на кухне: — Завтра утром уточним детали...
Вечером Рутковский связался не только с Луцкой, но и с Олегом. Они встретились в дешевом ресторанчике Швабинга и быстро уточнили детали завтрашней операции. А утром, едва Максим успел сесть за свой стол, в комнату заглянула Катя и, округлив глаза, что свидетельствовало об удивлении и уважении, сообщила:
— Вас, пан Рутковский, просит мистер Лодзен.
В комнате воцарилась тишина, и Максим почувствовал, как все взгляды скрестились на нем: и в самом деле, на радиостанции знали, что утром полковник занимается почтой или решает самые важные дела, и если вызывает кого-нибудь, то не ради того, чтобы дать обычное указание...
Рутковский поднялся медленно, поправил — галстук, намеренно небрежно пожал плечами. Даже спросил у Кати дерзко:
— Не сказал, для чего?
Глаза Кубиевич еще больше округлились от страха, она замахала руками, и Максим вышел из комнаты, зная, что все разговоры будут вестись лишь вокруг этого необычного вызова.
Полковник достал из сейфа небольшой плоский портфель, открыл его и положил на стол. Подозвал Максима, открыл портфель.
— Здесь шестьдесят две тысячи триста долларов, — сообщил небрежно, будто речь шла об очередной зарплате Рутковского. — Но расписку возьмете с этого мошенника за семьдесят пять. — Лодзен остро взглянул на Рутковского — тот сразу сообразил, что к чему, но ничем не проявил ни своего удивления, ни смущения.
— Слушаюсь, господин полковник, — только и ответил.
Самое важное осталось позади, и Лодзен сразу повеселел.
— Где назначена встреча? — спросил.
— Там же, в «Регина-Палас».
— В котором часу?
— В двенадцать.
— Поедете один?
— Думаю, так будет лучше.
— Ну о’кэй, — быстро согласился полковник, и Рутковский еще раз убедился, что Лодзен, конечно, не выпустит отель из своего поля зрения.
Максим взял портфель. Полковник дружелюбно похлопал его по плечу, предупреждая:
— Я жду вас не позднее часа.
— Конечно, зачем мне задерживаться?
Рутковский пошел, помахивая портфелем. Надеялся, что агенты из службы охраны станции еще не взяли его под свой надзор, в противном случае должен был любой ценой оторваться от них — как раз сейчас, когда до встречи с Лакутой осталось три часа и есть время раскрутить все так, как договорился с Олегом.
Красный «фиат» стоял с самого края стоянки: Рутковский приехал сегодня немного раньше, чтобы занять как раз это выгодное место. Максим рванул машину, не жалея мотора, — смотрел, не двинулся ли кто-нибудь вдогонку. В это время движение здесь уменьшалось — где-то из-за угла выскочил «фольксваген», но шел медленно и скоро остановился. Максим сразу повернул направо. Был у него точно разработанный маршрут: на всякий случай выучил его и обкатал — крутые, неожиданные повороты, погоню, по крайней мере, заметил бы сразу.
Кажется, никто его не преследовал...