— Выходи на улицу.
— Хорошо.
«Фиат» Максима стоял за углом в переулке. Рутковский отошел в сторону, чтобы Луцкая случайно не увидела его из окна, закурил. Ждать пришлось недолго: около Стефиного подъезда остановилось такси. Из него вылез большой пожилой человек с палочкой — пошел, чуть прихрамывая, к парадному. Сомнений не было: Щупак, или Хромой дьявол, — так назвала его Стефа, когда услышала о приезде пана Модеста в Мюнхен. Тогда же Рутковский осторожно поинтересовался у Кочмара, кто такой Щупак. Тот лишь покачал головой и повторил слова Стефы: Хромой дьявол. Оказывается, так называли Щупака в СБ за хитрость и коварство, его боялись даже коллеги по службе безопасности, не говоря уже о руководителях разных рангов, — сердце Щупака не знало милосердия, за самую малую провинность определял лишь одно наказание — смерть и, говорят, любил сам лично исполнять приговоры.
Щупак исчез в парадном, и Рутковский пошел к машине. Перед глазами стояло лицо Щупака: грубые, будто вырубленные топором, черты, глубоко посаженные глаза под узкими бровями, тяжелый подбородок — точно, такой не знал пощады и просить ее у него, наверно, было невозможно.
Хромой дьявол...
Рутковский достал из чемодана в багажнике портативный магнитофон, нажал на кнопку. Смотрел, как крутится бобина, и представлял разговор Луцкой со Щупаком. Вероятно, тот сидит в кресле, Стефа примостилась на тахте, курит сигарету, забывая сбросить пепел, обжигается и сдувает его с брюк. А рядом на тумбочке среди разной дребедени лежат его часы. Да, настоящие ручные часы: никто не знает, что в них вмонтированы микрофон и передатчик, и сейчас на портативный магнитофон в «фиате» записывается разговор Луцкой и Щупака. Может быть, и что-то пустое, но навряд ли Щупак будет беспокоить Луцкую из-за пустяков в субботний день да еще и у нее на квартире.
Бобина крутилась, Рутковский вывел «фиат» так, чтобы видеть такси Щупака — пан Модест не отпустил машину, это свидетельствовало, что его разговор с Луцкой не затянется. И правда, Щупак вскоре вышел из парадного: Рутковский выключил магнитофон и глянул на часы: визит длился около двадцати пяти минут. За удочками ехать не было смысла, Максим поднял капот автомобиля, сделав вид, что копается в моторе. Увидев, как вышла из подъезда Луцкая, помахал ей испачканной рукой.
— Не было контакта, — пожаловался, — едва нашел неисправность. Дай ключи, нужно помыть руки.
Часы лежали на прежнем месте, Рутковский спрятал их и аккуратно вымыл руки. Спустился на улицу — Стефа сидела за рулем и явно теряла терпение: ведь нужно было еще заехать за удочками.
— Чего хотел от тебя этот старый хрыч? — лениво поинтересовался Максим.
— Пустое. Мог подождать и до понедельника. Обычная канцелярская бюрократия, — ответила уклончиво.
— Чем старее человек, тем больше внимания уделяет своим маленьким делам.
— Угу... — подтвердила Луцкая. — Нечего делать, только время отбирает.
Они приехали на свое место около ручья в полдень. Стефа взялась разводить костер, а Максим, прихватив удочки и магнитофон, пошел рыбачить. Отошел за километр, вода здесь перекатывалась через огромные отшлифованные валуны. Рутковский приготовил удочки, но не закинул: присел под дерево, оперся на шероховатый ствол и включил магнитофон. Бобина задвигалась, она крутилась и крутилась, а звук не появлялся, только шуршала пленка. Максим подумал, что микрофон испортился, но зазвонил звонок и послышались не совсем ясные звуки — видно, пан Модест здоровался со Стефой в передней. Потом Луцкая, как Максиму и представлялось, преувеличенно патетично высказала свое восхищение по поводу визита Щупака — наконец, наверно, уселись так, как и предполагал Рутковский, потому что Стефу было слышно яснее — устроилась на тахте ближе к микрофону. Но и Щупака он слышал вполне прилично: присланная Центром аппаратура работала безотказно, и Максиму все время казалось, что он находится там же, в комнате Стефы, и Щупак только чудом не замечает его. Этот эффект присутствия ощущался настолько, что хотелось вмешаться в беседу, задать наводящий вопрос или уточнить неясное, вместо этого Максим иногда останавливал магнитофон и еще раз прослушивал наиболее интересные места.
Щ у п а к. Я потревожил тебя, Стефа, только потому, что приехал сюда по неотложному делу.
С т е ф а н и я. Конечно, пан Модест, я поняла это сразу и попросила вас сюда, так как сможем поговорить не таясь. У нас на Цеппелинштрассе...
Щ у п а к. Да, у вас микрофон на микрофоне. А наш разговор полностью конфиденциальный, и я надеюсь...
С т е ф а н и я. Пан мог бы обойтись без предупреждения.
Щ у п а к. Я уверен в тебе, Стефа, но специфика нашей работы требует такой строгой конспирации, что и лишнее напоминание никогда не помешает.
С т е ф а н и я. Возможно. Да вы могли проверить меня на деле, и не раз!
«Ого, — подумал Рутковский и еще раз прокрутил это место. — Выходит, моя Стефа сотрудничает с секретными оуновскими службами и пользуется их доверием. В конце концов, что же здесь удивительного? Недаром видел ее с Богданом, и проверка удавкой — ее рук дело».
Нажал кнопку и слушал дальше.
Щ у п а к. У нас нет претензий к тебе, Стефа, и мой приезд сюда — лучшее доказательство этого.
С т е ф а н и я. Можете рассчитывать на меня, пан Модест.
Щ у п а к. Не ждал другого ответа.
С т е ф а н и я. Слушаю.
Щ у п а к. Это история старая и начинается еще с войны. Конечно, ты понимаешь, что, свертывая свою деятельность на Западной Украине и в восточных воеводствах Польши, мы оставляли там своих людей.
С т е ф а н и я. Агентуру?
Щ у п а к. Были у нас самые секретные агенты, и список их в одном экземпляре хранился у пана Лебедя. Были и списки преданных нам людей, информаторов, сочувствующих.
С т е ф а н и я. Подождите, пан Модест, не связан ли ваш приезд сюда с убийством Лакуты и его контактами с полковником Лодзеном?
Щ у п а к. Я всегда знал, что ума тебе не занимать.
С т е ф а н и я. Лакута что-то продал американцам?
Щ у п а к. Продал, и мы узнали об этом через своих людей в ЦРУ.
С т е ф а н и я. Что?
Щ у п а к. Не спеши. Один из списков наших информаторов пропал. Он исчез в первые послевоенные годы, когда в Польше проводилось заселение западных воеводств. Туда переехало много украинцев из Жешувского и Люблинского воеводств, и наши люди уточняли списки информаторов. Отвечал за эту работу родственник пана Зиновия, его дядька Иосиф Лакута. Польская служба безопасности выследила его, пан Иосиф погиб, отстреливаясь, на каком-то хуторе, и считалось, что списки либо были сожжены Иосифом Лакутой, либо попали в руки польской контрразведки. И вдруг через столько лет попадают в ЦРУ. А полгода назад умер брат Иосифа Лакуты, отец пана Зиновия...
С т е ф а н и я. Значит, списки сохранялись у отца Зиновия Лакуты, и он, разбирая бумаги отца, нашел их?
Щ у п а к. Думаю, что было именно так.
С т е ф а н и я. И продал Лодзену?
Щ у п а к. На свою голову.
С т е ф а н и я. Вы не вышли на след Богдана и Стефана?
Щ у п а к. По предварительным данным, они в Австралии. Найдем.
С т е ф а н и я. Шкуры!
Щ у п а к. Дело не в них.
С т е ф а н и я. В списках? Но я же поняла, что они у американцев. В надежных руках, и вы все равно передали бы их ЦРУ?
Щ у п а к. Ты права, но есть небольшая деталь. Пану Лебедю известно, что к спискам Лакуты, а там насчитывалось более шестисот фамилий информаторов, был подколот еще лист, и самый важный. Семь фамилий, вот так, семеро наших доверенных людей, известных только Иосифу Лакуте, и у четырех из них сохраняются ценности расформированных куреней.
С т е ф а н и я. Со мной можно и без дипломатии, пан Модест. Разбитых и уничтоженных... Какое это теперь имеет значение?
Щ у п а к. Имеет, и очень большое. Американцы должны поверить, что мы не разбиты и уничтожены, а временно ушли в подполье. Поняла?
С т е ф а н и я. Будто они ничего не понимают...
Щ у п а к. В ЦРУ все понимают. А политикам глаза замылить не мешает. Но вернемся к спискам. Этих семерых Лакута не передал Лодзену.
С т е ф а н и я. Он вел переговоры с Лодзеном через...
Щ у п а к. Я знаю через кого, и, если тебе трудно...
С т е ф а н и я. Почему трудно? Через Максима Рутковского. Он работает у них на радиостанции, и мы встречаемся.
Щ у п а к. Что это за птица?
С т е ф а н и я. Моя информация может быть необъективной.
Щ у п а к. Я верю в твой разум.
С т е ф а н и я. Богдан со Стефаном проверяли его.
Щ у п а к. И он выдержал испытание?
С т е ф а н и я. Вы же знаете Богдана!
Щ у п а к. Да, аргументы, пожалуй, весомые. Но дополнительный список мог прилипнуть к его рукам.
С т е ф а н и я. Откуда мог знать, кто такие?
