Она подсела за столик к профессору Гуляеву.
– Можно с вами пообедать?
– С удовольствием! – Галантный Гуляев приглашающе махнул рукой. – Как моя Машенька? Есть ли проблемы?
Ирина Борисовна уже несколько лет, когда случалось нечто экстренное, лечила его дочь. Под экстренным подразумевались венерические заболевания. Машка у Гуляева была чрезмерно активной и никак не соглашалась использовать при многочисленных своих сексуальных контактах резиновые изделия. «А у меня тогда чувствительность снижается!» – заявляла она безапелляционно. «Тогда используй спермициды – в аптеке полно кремов и всяких свечек, – наставляла ее Ирина Борисовна. – Они тоже эффективны!» «Не успеваю…» – разводила руками девушка.
«Хорошо еще, что на аборт не приходит», – думала Маркевич. Отцу она подробностей не говорила, врачебную тайну соблюдала. Поэтому доверия Машки не потеряла, и та обращалась к ней регулярно.
– Вроде бы все нормально у Маши. Давно не была.
– Ну, спасибо вам за все, Ирина Борисовна, – улыбнулся Гуляев. – Мне пора бежать на совещание, ждут. Приятного аппетита!
Не успел профессор уйти, как к столику Маркевич подошла аспирантка Люба Корнеева.
– Можно к вам, Ирина Борисовна? Мне поговорить надо!
– Конечно! Присаживайся.
Корнеева поставила свой поднос и тут же начала быстро жевать. Глаза под очками были влажные.
– Что-то случилось? Ты плакала?
– Извините меня, пожалуйста. Но она опять швырнула мне в лицо диссертацию. Даже не читала, кажется… А у меня же сроки! Аспирантура заканчивается, уезжать надо домой. А я только все печатаю да презентации ей делаю.… Вот опять конгресс на носу, снова придется там работать, а я не могу больше, мне домой надо! – Корнеева не выдержала и разревелась.
Люба была толковой девушкой. Она иногда прибегала к Ирине Борисовне на прием, посидеть и поучиться. У Маркевич всегда кто-то сидел – клинические ординаторы, аспиранты, иногда приезжие доктора. После двух-трех приемов ей становилось ясно, что из себя представляет тот или иной доктор.
Корнеева приехала с Урала, пробивалась сама, без знакомств. Попала, к ее несчастью, в аспирантуру к Бацкой. С самого начала слишком старалась и показала все, что умела. А умела многое – грамотно писала, хорошо делала слайдовые презентации, четко работала с документами, была добросовестной, ответственной. И стала рабочей лошадкой. У нее физически уже не оставалось времени, чтобы принимать пациентов и собирать материал для диссертации. Сотрудники это видели и по возможности помогали. Люба частенько задерживалась в отделении допоздна, постоянно что-то готовила для заведующей.
А когда пришло время закончить работу в аспирантуре и защитить диссертацию, у той не оказалось времени, чтобы почитать написанную работу. Ирина Борисовна была уверена, что диссертация написана хорошо. Но помочь Корнеевой она не могла. Вмешаться означало сразу стать врагом номер один для Баскервиля. Не любила та, когда кто-то вмешивался в ее дела с аспирантами.
– Думаю, надо ей подарить что-то дорогое, отдать работу на проверку и сказать, что у тебя по семейным обстоятельствам нет больше возможности находиться здесь. Так делают все. Другого пути не вижу. А помочь с оформлением работы, я, конечно, могу. Только не говори никому.
– Спасибо! – шмыгнула носом Корнеева. – Принесу сегодня. У меня все готово.
Ирина Борисовна посмотрела ей вслед и подумала о своей аналогичной проблеме. Уже много лет она сама собирала материал для докторской диссертации. Сначала выбирала одну тему, потом – другую… Но заведующая их не утверждала, а потом отдавала другим соискателям.
Ирина Борисовна стала подумывать о смене работы и год назад даже получила хорошее предложение с одного места. Но Баскервиль об этом узнала (у нее повсюду были осведомители) и вызвала Маркевич к себе.
– У нас впереди много работы по подготовке конгресса.
– Да я, возможно, уйду из института… – тихо произнесла тогда Маркевич.
– Куда? Почему? А как же докторская? – ласково поинтересовалась Бацкая. Это был ее стиль. Поманить человека диссертацией, а потом цап – и в капкан! Работать на нее!
Ирина только улыбнулась про себя, будто слышала другие слова заведующей: «А кто же будет работать за меня по подготовке конгресса?»
– Но ведь докторской нет. Да и возраст у меня предпенсионный, – вздохнула Маркевич. – Пора подумать о более спокойном месте.
– Почему нет? Готовьте документы на срочную апробацию. Тему запланируем по гербалайфу. А параллельно готовьте конгресс.
Тема была совершенно не по профилю, но Бацкая настояла. Видимо, ей она была нужна по другим причинам. Именно тогда, год назад, у Маркевич возникла настоящая зависимость от Баскервиля, а работы стало невпроворот.
* * *
В течение дня всех сотрудников НИИРа вызывали к оперативнику на беседу по поводу смерти Чеснокова. Настала очередь Ирины Борисовны.
– Оперуполномоченный старший лейтенант Бычков, – представился молодой мужчина лет тридцати с внимательными серьезными глазами и длинным тонким носом. – Вы знали Чеснокова лично?
– Да. Хороший специалист, давно работает в институте. Работал…
– Были ли у него конфликты с кем-то?
– Нет. Я с ним вообще-то нечасто общалась. Пару раз ездили вместе в командировки.
– Располагаете ли вы сведениями, которые могут быть связаны с его смертью?
– Нет. Я давно его не видела. На общие конференции он редко приходил.
– С кем в НИИРе у него были более близкие отношения?
– Извините, не знаю, помочь не могу. Многие сотрудники могли к нему обращаться. Только дело это интимное, когда касается родственников или знакомых. Не все расскажут…
– Спасибо. Это мой телефон, если вспомните что-то интересное, пожалуйста, позвоните, – старший лейтенант протянул ей свою визитку.
Выходя в коридор, Ирина Борисовна лоб в лоб столкнулась с Афифой.
«Подслушивала?» – мелькнуло у нее в голове.
По пути в ординаторскую Ирина Борисовна набрала сына.
– Алло, Никита, как дела? Ты уже дома или в школе? Занят? Извини. Но у тебя все нормально? Хорошо, обнимаю, пока.
Судебно-медицинский эксперт Козинец позвонил после трех часов, когда Водопьянов просматривал отчет за прошлый месяц. Полковник не любил бумажную работу. Никогда. Однако отчет следовало сегодня отправить начальству. По старой привычке такие документы он всегда проверял сам. Ребята его работали вполне грамотно, исправлять ему обычно приходилось немного.
– Приветствую, Василий Федорович, позвольте доложить первые данные экспертизы.
– Ну, наконец-то! Жду с нетерпением!
– Отравление действительно метанолом. Яд обнаружен в бутылке из-под «Белуги» и в стакане емкостью двести граммов. В графине обычная вода. По всей вероятности, Чесноков залпом выпил полный стакан. Потому и реакция наступила так быстро. На стакане обнаружены отпечатки трех лиц: самого Чеснокова, старшей медсестры Шориной, личность третьего устанавливаем. На бутылке отпечатки Шориной и жертвы. Одежда – майка, сорочка, пиджак – спереди были влажными, как если бы ему в лицо плеснули водой или он сам облился. Следов насилия нет.
– Где можно достать метанол? Какова смертельная доза?
– Сейчас его везде навалом, антифризы и всякая другая химия. Метиловый спирт – он же древесный спирт, метанол, карбинол – бесцветная, воспламеняющаяся жидкость, запах которой напоминает обычный спирт. Хорошо смешивается с другими органическими растворителями. Подмешать можно куда угодно. Спутать с обычной водкой легко. Летальная доза колеблется в широких пределах. Иногда довольно и пятнадцати миллилитров, а иному и поллитра мало. Общепринятая летальная доза – около тридцати миллилитров. Токсическую дозу трудно установить, так как важное значение имеет индивидуальная чувствительность организма к яду. Иногда дело ограничивается только слепотой, да и то временной. Существует молниеносная форма интоксикации. Наступает после приема внутрь большой дозы яда, как раз этот самый стаканчик водки двести миллилитров мог быть достаточной дозой. У пострадавшего обычно развивается состояние оглушенности, затем кома, коллапс. Даже на помощь позвать может не успеть. Смерть Чеснокова вполне могла последовать через два-три часа после приема спирта. Хотя это бывает не часто при таком отравлении, – размышлял Козинец. – Чаще наблюдается нарастающая симптоматика.
– Что могло усилить действие яда?
– Отравление может наступать не только при внутреннем употреблении, но и при воздействии на кожу и при вдыхании его паров. Если Чесноков подышал им, то после выпивки процесс отравления ускорился. Из-за того, что метиловый спирт водорастворим, после всасывания он быстро распределяется по всем тканям. Это – яд с выраженными кумулятивными свойствами, поражающий преимущественно сердечно-сосудистую и нервную системы. Обладает сильным наркотическим действием. Какой-нибудь дополнительный аллерген тоже мог усилить реакцию на метанол.
