Ознакомительная версия.
– Да где ты деньги возьмешь на всякие эти нововведения?! Да еще оборудование такое где достанешь?! Может, конечно, во Франции так и можно торговать, а у нас точно не получится, это я тебе говорю, а я на книгах всю жизнь просидел, – кричал Борис Львович, тоже директор. Магазин у него был огромный, а толку, с точки зрения Марины Николаевны, – нуль! Полмагазина он сразу сдал каким-то фирмачам, продававшим сомнительные джинсы и дамские лифчики и подштанники, а во второй половине, как в сельпо, у него причудливо сочетались книги, «изделия из пластмассы», то есть тазы, а также цветочные и детские горшки, канцелярия, мягкие игрушки, художественные альбомы и колготки.
– У тебя воровства будет не то что на миллионы, а на миллиарды каждый день! Какие-то рамки она придумала ставить, которые звенеть будут! Как же, станут они звенеть! И чего, чтоб они звенели, каждую штучку надо кодировать?! В компьютер заносить?! Да у нас вся бухгалтерия до сих пор на счетах считает, а когда я им про компьютер начинаю втолковывать – смеются! Видали, говорят, мы ваш компьютер, Борис Львович, в гробу! Мы лучше по старинке, на калькуляторах, так вернее будет! В нем, в компьютере этом, все данные пропадают, два экземпляра под копирку не сделаешь, в бланк ничего не впечатаешь, пока разберешься, какой стороной в устройство бумагу пихать, десять раз вспотеешь!.. Это ж тупая машина, Марина Николаевна! Кто только их придумал! Разве книги можно просто так по прилавкам раскладывать?! Да у тебя их все унесут, а те, что не унесут, все залапают, до дыр затрут! Торгуешь потихонечку, и торгуй себе, и так молодец, что не прогорела еще!
Но Марина решительно не собиралась прогорать и хвалить себя за то, что до сих пор не прогорела, считала бессмыслицей.
Кроме того, ее во всем поддерживал Матвей.
Он умел поддержать.
– Может быть, я ничего не понимаю в книжной торговле, – говорил он, – но зато я разбираюсь в организации работы. Любой. И знаю, как сделать так, чтобы люди были заинтересованы в том, что они делают. Если ты объяснишь людям, для чего затеваешь такую громадную переделку, и что ты хочешь от нее получить, и как все это будет на самом деле, у тебя все получится! И кредиты мы найдем, и народ за тебя встанет горой!
Но болезненное состояние, в котором жила страна в последние годы, перепутало все планы.
Наступило очередное обострение, и казалось, что этот кризис уж точно последний, страна его не переживет.
Сколько можно кризисов, каждый из которых кажется смертельным, последним исходом?..
В октябре, дождливым серым днем, когда темно уже с утра, и мутные желтые огни отражаются в мокром асфальте, и хочется пить чай, задумчиво греть руки о чашку и ни о чем не думать, танки пошли на Белый дом.
Марина прибежала на работу и кинулась сушить волосы, потому что позабыла зонтик и сильно вымокла, а к мэрии тем временем валом валил народ, и у всех были мрачные, напряженные лица, горящие глаза и какие-то транспаранты в руках.
– Это свои? – тихонько спросила у нее Катя, пока она сушилась в закутке на втором этаже. Фен бодро гудел, и Марина прядь за прядью подставляла под теплую струю. Волос было много, и она сердилась, что они никак не высохнут.
В залитое дождем серое окошко, бывшее у них как будто под ногами, было видно мэрию, толпу, транспаранты и даже, похоже, какие-то металлические заграждения, перетянутые колючей проволокой. Баррикады, что ли, будут возводить?..
– Нет тут ни своих, ни чужих, – мрачно сказала Марина из-за занавеси своих волос. – Какие чужие! Страна-то одна!
Катя вздохнула.
– Это я понимаю, Марина Николаевна. Только у нас теперь президент с парламентом воюет, так?
– Так.
– А мэрия на чьей стороне?
– Мэрия, – отчеканила Марина – на той стороне улицы. А мы на этой. Мы войной ни на кого не идем, у нас другие задачи!
Два года назад, в августе, она уже объясняла своим перепуганным «девушкам» про задачи, и уверяла, что танки не будут стрелять, и обещала, что все кончится хорошо, как будто это от нее зависело!..
В магазине весь день горело желтое электричество, и народ, собиравшийся на демонстрацию, то и дело забегал погреться. От гревшихся узнавали последние новости.
Говорят, что министр обороны вызвал в Москву Кантемировскую дивизию.
Говорят, что военные объявили, что не станут подчиняться «антинародным и преступным приказам», а это значит, контроль над армией потерян.
Говорят, что Хасбулатов призвал народ к оружию, и вроде бы где-то на Маяковской это оружие уже раздают.
Говорят, что к вечеру начнется.
Говорят, гражданская война – та самая, после которой случилась революция, – именно так и начиналась.
От прибегавших с улицы пахло дождем, дымом и жженой резиной. В скверике за памятником Юрию Долгорукому жгли костры, черный дым стлался по улице, застилал серое небо.
К вечеру стало понятно, что готовится что-то и впрямь очень серьезное и страшное. Танки – может, как раз Кантемировская дивизия, кто ее знает, – стояли по всей улице, люди плотным кольцом окружали каждый. В толпе шумели угрожающе, кричали «Не пропустим убийц!» и еще «Солдаты! Вас обманывают!» Мальчишки-танкисты в мокрых шлемофонах смотрели с брони вниз, в толпу, и ощущение катастрофы, того, что мир вот-вот порвется, как кусок никому не нужной вчерашней газеты, и под гусеницами танков пропадет, погибнет вся прежняя жизнь, нарастало с каждой минутой.
К вечеру стало ясно, что инкассация не приедет, и вся выручка останется в магазине.
Чего-то в этом роде Марина и ожидала.
Конечно, куда ехать! Да еще за деньгами! Машину не пропустят демонстранты, а отвечать потом за чужие деньги, да еще, может, собственной жизнью – кому это нужно?
Охранники, которых Марина про себя называла «вахтеры», тосковали с самого утра, как видно боялись, что директриса заставит ночью дежурить. А как дежурить ночью, когда и днем страшно! И чего дежурить, зачем, когда все, все гибнет, рушится, горит синим пламенем! Разве кому-нибудь когда-нибудь понадобятся книги, если война уж почти началась?!
Самый молодой из «вахтеров», сорокапятилетний Сергей Васильевич прямо среди дня ушел с работы «на баррикады», объявив, что его место там, где народ сражается за свободу, а вовсе не в подсобке книжного магазина.
– Я вас уволю, – сказала Марина совершенно спокойно.
Спокойствие давалось ей нелегко, но кто-то должен быть сильнее всех, это она точно знала с тех самых пор, как однажды на Приполярном Урале их маленькая группка заблудилась в пурге, и несколько часов все были уверены, что это – смерть. Они шли, монотонно переставляя лыжи, пригибаясь от ветра, почти вслепую, потому что снег лепил в глаза, и каждый думал, что идет... в смерть. Другой дороги нет. Другая дорога потеряна, и найти ее в такую пургу невозможно. Тогда им повезло, с ними пошел их самый первый инструктор Виталий Иванович, который и идти-то не собирался, а пошел, потому что любил ребят именно из этой группы. Тот, кто должен был отвечать за них в этом походе, отвечать ни за что не мог, у него началась почти что истерика, и его приходилось уговаривать двигаться, иначе бы он упал и замерз. Не то что Виталий Иванович все время рассказывал анекдоты и пел зажигательные песни, но он как будто совершенно точно знал, что еще немного усилий, еще немного монотонных движений, еще немного пурги, мороза и снега в лицо – и они выберутся. Самое главное сейчас не сдаться, не упасть в снег, не разрешать себе отчаиваться, и тогда все обойдется. У Виталия Ивановича не было в этом никаких сомнений, хотя, став старше, Марина поняла – были, и еще какие!..
Но он вел их, и довел всех живыми до рая – охотничьей сторожки, где были стены, дрова, в общем, спасение!..
Кто-то должен делать вид, что сильнее всех, иначе выход только один – упасть замертво, умереть еще до того, как смерть придет на самом деле.
Перед самым входом в магазин «Москва» в бочке жгли какие-то бумаги. В скверике за Долгоруким, смотревшим на московскую смуту с высоты пьедестала и веков, которые отделяли его от нынешней суеты и возни, ломали деревья и тоже совали в бочку, и Марине ужасно жалко было этих деревьев, погибавших в огне.
Под вечер директриса всех отправила по домам, а сама осталась в магазине – охранять.
– Ты ненормальная, – устало сказал ей Матвей, когда они закрыли двери за последним сотрудником, – ты хоть понимаешь, что может здесь начаться?
За стенами как будто шумело море, рокотало приливом. Там двигалась, ревела и бунтовала многотысячная толпа.
Марина упрямо молчала.
Бабушка и мама всегда ругали ее за упрямство.
«Вредная какая девка! – в сердцах говорила бабушка. – Никогда по-человечески не сделает, все по-своему! В походы какие-то все налаживается уйти! Мать сказала: ни за что не пущу, так она обманом ушла! Нам соврала, что с подружкой на юг едет, и еще подговорила кого-то из Ялты телеграмму прислать, жива, мол, и здорова! А сама фьють!.. Только ее и видели! Уже в горах каких-то скачет! А там, в горах этих, кто только не пропал! Самое место там девушке, в горах-то!»
Ознакомительная версия.
