Ознакомительная версия.
– Тогда, собственно, мы с ним и поговорили впервые, как следует, – фыркнул Михаил. – Да и то обошлись парой фраз.
– Значит, вы очень дальняя родня?
– Строго говоря, мы вообще не родственники, – признался мужчина. – Есть точка соприкосновения, да и то весьма условная. Знаешь, у меня такое впечатление, что ты все не решаешься задать мне один вопрос… Я этот вопрос сегодня на всех лицах читаю, во всех глазах. Все хотят спросить, и никто не отважился. Унаследую ли я квартиру и прочее имущество покойного? Им ведь при всей его бытовой наивности нажито было немало!
– Ну и?.. – прервала повисшее молчание женщина. – Унаследуешь что-то?
– Ни шиша! – легко и, как ей показалось, радостно, ответил Михаил. – Именно потому я могу спокойно всем смотреть в глаза. Мне от его смерти выгоды никакой, напротив, одни неудобства. Придется новую квартиру искать. И уж конечно, никто мне не сдаст жилье за такие смешные деньги, как бедный дядя Вадик.
– Зачем тебе съемная квартира? – поинтересовалась Елена. – Разве своей нет?
– Знаешь, после развода и раздела имущества я решил больше не обрастать собственностью, – все в том же легкомысленном тоне ответил тот. – И чувствую себя замечательно, сплю спокойно. У меня, по правде, из имущества только машина, да и на той езжу по доверенности. Остальное все напрокат.
– Кстати, о машине! Соседки почему-то не вспомнили твой «ниссан», хотя не заметить его трудно, согласись. Я и тебя им описывала, и все напрасно. Это что, местный всеобщий заговор?
Мужчина коротко хохотнул:
– Ты, я вижу, провела целое расследование! Значит, тетушки не узнали меня с твоих слов? Интересно было бы послушать, как ты меня описала… Может, я сам бы себя не узнал. А машину я всегда оставлял на платной парковке, через два дома. Заметила, как заставлен тамошний двор? Ведь это ад кромешный, иголку не втиснешь, там паркуются все соседние учреждения. Жильцы сколько раз жалобы, петиции писали, хотели въезд во двор ограничить, и я тоже подпись ставил за дядю Вадика – бесполезно. Мораль простая – всем жить надо! Ну, так что, ты не созрела для свидания?
И когда женщина повторила отказ, Михаил наконец попрощался. Вновь подкравшись к окну, Елена следила за тем, как его машина выползает на проезжую часть и медленно покидает двор. У нее было странное чувство, будто она только что избежала некоей опасности, но в чем она могла заключаться, Елена не знала. Внезапно явилось ощущение, что продолжается прошлая ночь. Вновь она стояла у растворенной настежь форточки, ловила губами сырой, пахнущий весной воздух, и снова у нее перехватывало горло от тошного, необъяснимого страха, тесно связанного с образом мужчины, чей голос только что звучал в трубке.
«Я еще не согрешила, а уже расплачиваюсь – кошмарами, сорванными нервами, головной болью! – подумала она, закрывая форточку и включая наконец свет. – Да еще этот труп, да еще Руслан сходит с ума, а ребенок задает неудобные вопросы… Долго врать не получится, если я не помирюсь с мужем. Помириться, бросить Мишу, все забыть?!»
Елена придирчиво спросила себя, возможен ли такой исход, ведь страстной любви, ради которой идут на самые тяжелые жертвы, она не испытывала. Ее влечение к Михаилу было вызвано душевным голодом, скукой обыденной жизни, в которой не было ни тени романтики, ни щепотки той соли, без которой все кажется пресным. «Могу ли я бросить его?»
И ответ, всплывший из глубин ее души, поразил женщину парадоксальностью. «Да, я могла бы все бросить, разорвать… До нынешнего дня. До того момента, когда увидела пятна на паркете, услышала про труп, упала в обморок. Только сегодня, именно сегодня мы с ним оказались связаны, и чужая, не нами пролитая кровь связала нас теснее, чем все свидания, ужины, разговоры по душам, новогодние подарки и поцелуи…»
* * *
На следующее утро женщина, как обычно, встала по звонку будильника. Она торопливо приняла душ, намазала ломтик хлеба плавленым сыром и уселась перед телевизором с чашкой кофе. Елена с грустью думала о том, что сегодня пятница, а так как вчерашний отгул, взятый ради свидания, придется отрабатывать в воскресенье, то выходных у нее на этой неделе вовсе не будет.
«Если бы я могла предугадать, чего ради просила отгул! Просто не могу поверить, что вчера все это случилось! Похоже на дурной сон!»
Но она думала так лишь потому, что вчерашние события никак не укладывались в привычную схему ее жизни. В их реальности женщина нимало не сомневалась, и реальность эта тут же о себе напомнила – еще прежде, чем Елена успела доехать до места работы. Увидев на дисплее зазвонившего телефона незнакомый городской номер, она сразу поняла, кто ей звонит и по какому поводу.
– Приехать прямо сейчас? – растерялась Елена, отходя к стене подземного перехода метро, чтобы не мешать потоку пассажиров, стремившихся попасть на станцию. Сегодня, против обыкновения, она воспользовалась городским транспортом, так как после вчерашних приключений чувствовала себя разбитой и не решилась сесть за руль. – Я опоздаю на работу!
– Мы вам дадим справку, где вы были, если надо, – пообещал молодой мужской голос.
– А нельзя подъехать после работы? – Елена всеми силами старалась оттянуть неприятный момент в смутной надежде, что в суматохе следствия про нее попросту забудут. Она вовсе не считала себя таким уж важным свидетелем, поскольку ничего не видела. Однако молодой человек, вероятно, помощник следователя, резко заметил:
– Желательно, чтобы вы приехали сейчас же. В ваших же интересах.
– В моих… – пролепетала женщина и сдалась. Зловещая и загадочная фраза, смысла которой она предпочла не уточнять, выбила ее из колеи. По указанному адресу Елена добралась в самых растерзанных чувствах, в тысячный раз спрашивая себя, в чем ее могут подозревать?
Приняли ее без проволочек. Вскоре она уже сидела в безликом кабинете, обшитом деревянными панелями, вероятно, еще в восьмидесятых годах, когда такая отделка считалась верхом роскоши. О восьмидесятых тут говорило многое. Еще с той поры сохранились огромные, от пола до потолка, окна с толстыми мутноватыми стеклами, за которыми раскинулась урбанистическая панорама – железнодорожные пути и дымящие фабричные трубы… В кабинете стояла полированная, тусклая от времени и плохого ухода мебель, над письменным столом висел большой портрет Дзержинского. На портрет Елена взглянула с изумлением. Вчерашний следователь, неразборчиво представившись, перехватил ее взгляд и с улыбкой кивнул:
– Красота, а? Я тут ретро собираю, мне ребята со всего района подарки привозят. Отличные вещи списывают, представьте, а я считаю, это нехорошо. Вот мне их и везут, знают, что я ценитель. Как у вас дела? Опомнились после вчерашнего?
– С трудом, – призналась Елена, усаживаясь на стул с потрепанной обивкой, красноречиво поставленный перед письменным столом.
– А у нас тут столько разговоров об этом. Телевидение уже раструбило, видели сюжет?
– Я криминальные новости не смотрю.
– И правильно, нервы целее будут. – Мужчина заглянул в чайник, стоявший на низком подоконнике, и, долив воды из пластиковой канистры, включил его. Чайник, как заметила Елена, был вполне современный, а не алюминиевый агрегат со съемным проводом, его вымерший прародитель. – Дело уже назвали убийством месяца! Может, даже к концу года позиций не сдадим. У меня вот такого случая на руках еще не было. Убивать убивают, что и говорить, но вот чтобы головы отрезать… Похоже на месть, как вы считаете?
Елена решительно отказалась что-либо «считать», отрицательно помотав головой. Следователь понял ее движение по-своему:
– Вот и я думаю, что это неоднозначно. Сам почерк очень уж экзотический, голову долой… Прямо казнь какая-то, в восточном стиле.
Женщина продолжала отмалчиваться, благоразумно рассудив про себя, что чем меньше она скажет, тем больше услышит. Хозяин кабинета тем временем готовил чай. Опустив пакетики в два стакана, залив их кипятком и открыв сахарницу, он вдруг застыл, задумчиво глядя в окно. Казалось, его внимание было поглощено зрелищем медленно ползущего товарного состава, исчезающего в распахнутых вдали воротах фабричного двора. Тяжелое громыхание поезда слышалось даже здесь, на высоте двенадцатого этажа. Наконец он подцепил алюминиевыми щипчиками два куска рафинада и, опустив их в свой стакан, пробормотал:
– Месть не месть, но профессора еще и ограбили…
– Квартиру ограбили? – вырвалось у Елены.
– Да, и там было что взять, скажу я вам! – Окончательно очнувшись, мужчина поставил оба стакана на стол и придвинул гостье сахарницу. Держался он в высшей степени непринужденно, как будто Елена просто зашла к нему выпить чаю и поболтать. Этот допрос она представляла себе совершенно иначе.
– Мне вчера вечером положили на стол опись пропавшего имущества, и внушительный получился список. – Следователь говорил доверительно, будто радуясь случаю с кем-то поделиться информацией. – В основном там значится золотишко, разные камушки, в том числе бриллианты. Это профессор покойную жену баловал, дарил ей немало. И воры, понятно, шкатулку с драгоценностями выгребли подчистую! Странно, что на нее не позарились, эта шкатулка сама по себе драгоценность. Слоновая кость с нефритовыми вставками, старинная индийская вещица, профессор привез жене с какой-то конференции. Но публика попалась, видно, бывалая. Сообразили, что, если засветиться с такой штукой в антикварном или ломбарде, сразу заметут, потому что вещь в своем роде единственная. А золото, камушки всегда можно так по скупкам рассовать, что никто не дернется. Желаете списочек почитать?
Ознакомительная версия.
