Мурзин вдруг вспомнил: нечто похожее говорил Миронов в ту роковую ночь. Только тот о предательстве говорил зло, а Сергей теоретизировал, искал объяснения.
- Ты вроде как оправдываешь? - удивился он.
- Просто анализирую, пытаюсь понять.
- Понять перевертышей?!
- Порой трудно отличить невинные намерения от враждебных...
- В былые времена!.. - резко выкрикнул Мурзин.
- Чтобы прогнозировать, нужно уметь анализировать, - столь же резко прервал его Сергей. - Может быть, мы потому и не сумели предвидеть сегодняшние беды, что не научились всесторонне оценивать былое... Но ты все же слушай до конца-то, слушай. Традиции территориальной общины стали помехой, когда началось образование государства. Когда подпирают недобрые соседи, без государства, без единовластия не обойтись. Сначала-то думали сами выбрать. Потом поняли: нужен третейский судья. И пригласили...
- Варяжская теория давно разоблачена.
- Это сложный вопрос, не будем сейчас о нем. А вот татарское нашествие всех убедило: нужен сильный владыка, нужно единовластие, иначе хана государству. И появился царь. Это была историческая потребность. Но традиции вольной общины все были живы. И сказывались ведь, ослабляли государство. И потому цари вели с ними борьбу. Царь Иван, Петр, даже Сталин...
- Ну, тут, пожалуй, другое.
- Ясно, что другое, но ведь и это тоже. Не культ личности, а единовластие. И было сопротивление...
- Какое сопротивление? Колхозы - полная ломка, а где сопротивление?
- Колхозы народ принял. Потому что в их основе были все те же традиции территориальной общины. Живи как все трудись, как все, и ты - свой. Извращений была пропасть, но корневой-то смысл именно такой...
Слушая Сергея, Мурзин думал о том, что положение государства и в самом деле критическое, если все уповают на сильную руку. Он встал, поправил половичок у кровати, все не дававший ему покоя, подошел к окну, сказал, не оборачиваясь:
- А может, ну их, теоретизирования? Сломать все и...
- Не выйдет, - живо отозвался Сергей. - Даже растение, иссеченное, передает свою боль подвою, и новый росток получается уродливым или погибает вовсе. А то ведь люди, общество. Не-ет, надо осмыслить, понять.
Мурзин промолчал. Перед ним, за окном, застыли в безветрии березы, белыми саркофагами замерли стандартные пятиэтажки, над которыми недвижно провисли пуховики облаков. И бетонка, убегающая к дальней лесополосе, была пустынна в этот час, ни машин, ни пешеходов. Сонное царство, ожидающее неведомо чего.
- Ну, поймем, а дальше что? Нет, надо делать, де-лать. Хоть что-нибудь. Каждый в меру своих сил. Вот ты, к примеру, мог бы помочь не только разговорами.
Сергей пристально посмотрел на Мурзина.
- Сашок, я ведь тебя знаю. Что ты задумал? Если пришить кого, то я пас. Куренку голову отрубить не могу. Жена тут привязалась: на даче сарай пустует, разведи кроликов. И ведь все подсчитала, бизнесменка липовая, какой приплод, почем кроличьи шапки. И знаешь, на чем погорел ее бизнес? Я спросил: а кто шкуры с кроликов драть будет?..
Мурзин сел напротив Сергея, откинулся на стуле.
- Гляжу на тебя, слушаю и удивляюсь. Умница ведь, а лопух лопухом. Да оглядись, неужели не видишь, что нынешние властипредержащие всех нас за дураков держат. И так будет до тех пор, пока не разозлимся.
- По-моему, все уж разозлились. Вот будут выборы...
- К выборам готовиться надо.
- Что ты предлагаешь?
- Тебе в Германию надо поехать.
- В командировку, что ли?
- Считай, что так.
- И командировочные дашь?
Мурзин покачал головой.
- Все будут пиво пить, а мне лапу сосать?
- Ехать придется за свой счет. Или за мой. Пусть это будет первой нашей жертвой во имя Отечества. Минину и Пожарскому люди последнее отдавали...
- Та-ак, первая жертва ясна. А вторая?
- Ну вот, кажется, понял.
- Понял, понял, давай выкладывай.
- Выложу. Только налей сначала. Ты поговорил, теперь я буду говорить...
Мурзин рассказывал о документах, припрятанных у кого-то в Германии, расхаживая по комнате. То и дело подходил к кровати, поправлял коврик, все время не дававший ему покоя. Что-то с этим ковриком было связано, о чем следовало поразмыслить. Это была интуиция, а к ней, таинственной незнакомке, он привык относиться всерьез.
- Ты посиди, - сказал Мурзин, прервав себя на полуслове. - Ничего пока не трогай, я сейчас.
- А закусывать можно? - удивился Сергей.
- И выпивать. Хотя, чего ж без меня? Погоди.
Он вышел и позвонил к соседке. Валентина Ивановна вышла в одном халатике, раскрасневшаяся, с мокрыми волосами, - видно, мылась.
- Кто был этот электрик? - спросил он. Наш?
- Новенький, я его раньше не видела.
- Когда он у меня счетчик смотрел, вы были возле него?
- Я ему табуретку принесла, а потом забрала.
- И ни на минуту не отходили?
- Только за квитанциями бегала. Когда он начал ругаться. А что? - Она побледнела. - Что-нибудь пропало?
- Все в порядке. Я так.
Вернувшись, Мурзин остановился на пороге и опять стал осматриваться. Беспокойство, возникшее в нем, когда увидел сдвинутый коврик, и приглушенное Серегиной болтовней, теперь переросло в чувство тревоги. Сергей вскочил, собираясь растормошить непонятно отчего вдруг загрустившего друга-приятеля, но Мурзин прикрикнул на него так,что тот опешил.
- Сиди, не двигайся. Не нравится мне это.
- Что?
- Не знаю. Сиди.
Он знал, как и где может быть спрятан жучок для подслушивания, перетрогал все, что только можно, ничего не нашел и остановился возле кровати. Внимание привлекла подушка. Обычно, заправляя постель, он просто бросал ее, по курсантской привычке поддергивал за уголки и так оставлял. Теперь же она была аккуратно положена, а два из четырех углов наволочки вмяты внутрь.
- Тебе в туалет не надо? - спросил он Сергея.
- Нет, а что?
- А я часто бегаю. Простатит проклятый.
- Говорят, он у половины мужиков. Особенно у тех, кто с бабами редко спит. А у тебя что, до операции дошло?
- Пока нет, но по ночам часто вставать приходится.
- Ну, напомнил. Схожу, пожалуй.
Он встал, потянулся и вышел в прихожую. Мурзин кинулся за ним, закрыл дверь и, вернувшись к кровати, осторожно приподнял подушку. Под ней лежала пачка "Мальборо".
Курил Мурзин мало - две-три сигареты в день, - но никогда "Мальборо". Из принципа. И теперь он смотрел на эту пачку с удивлением и, что уж от себя-то скрывать, - со страхом тоже.
- Ого! Закурим?
Неслышно подошедший сзади Сергей, протянул к пачке руку, и Мурзин не рассчитанным резким движением схватил эту руку, вывернул.
- Не трогать!
- Ты что, сдурел?!
- Без рук останешься, - с ледяным спокойствием сказал Мурзин.
Он позвонил знакомому военкому, попросил срочно прислать пиротехника.
- Сапера? - удивился военком. - Домой? Что у тебя?
- Думаю, тот случай, когда, как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть.
- Может, милицию?
- С милицией погоди.
- Тогда я сам приеду.
- Давай.
Не отводя глаз от коробки, Мурзин попятился к столу и сел.
- Такие вот дела, друг Серега.
- Значит, это ты меня на всякий случай в туалет-то спровадил?
- Мало ли что. Жалко ж дурачину. А ты Родине нужен.
- Что?! Ну, хохмач!..
- Я серьезно. Ты все усек, что я тебе говорил? Оформляй визу, да побыстрей. Выпей на посошок и - с Богом.
- Прямо сейчас ехать?!
- Прямо сейчас. Не надо, чтобы тебя тут видели.
8
... Отринь гордыню, не мни себя Богом. Потому что тебе мало дано. Но в том малом, что тебе дано, ты обязан быть Богом. Ибо ты создан Богом по образу Его и подобию.
Отринь гордыню. Но и самоуничижение тоже отринь. Богу не нужны ничтожества, унижающие себя. Даже постом и молитвой. Пост и молитва для того, чтобы ты не забывал о своем предназначении исполнять волю Бога. Чтобы в том малом, что тебе дано, ты творил, созидал, обогащая себя и людей, мир. Не распознать, загубить это малое, данное тебе, и есть неисполнение Божьей воли...
Сатана говорит: "Ты червь". Божественность, заложенная в тебе, настаивает: "Ты - подобие Бога!"
Гордостью живи, но не гордыней. Будь творцом и учись в каждом видеть творца. И делай, делай, а не рассуждай. Рассуждение - лишь преддверие к делу. Помни Евангелие: "Молитва без дел - мертва". И не откладывай на потом, не забывай урок Гамлета: "Погибают замыслы от долгих отлагательств"...
Сергей мог бы дальше продолжать свою "умственную физзарядку", как он ее называл, но решил, что этого на сегодня достаточно, и вылез из-под одеяла.
Солнце уже оседлало подоконник, а это значило, что времени - не меньше девяти. Жена спала, пухлая рука ее лежала на цветастом пододеяльнике. Захотелось поцеловать эту руку, повыше, у плеча, но он знал, чем это кончится, и заставил себя отвернуться. Сунул ноги в шлепанцы, тихонько закрыл дверь, прошел на кухню, затем на балкон, откуда, с седьмого этажа, открывались замечательные виды, созерцание которых вдохновляло не меньше, чем утреннее самовнушение.
