Мегрэ поднадоела сигара, он ткнул её раскаленным концом в пепельницу, а сам начал набивать трубку.
— Намерен навестить ее?
— Не исключено.
— Ты по-прежнему полагаешь, что доктор…?
Он запнулся, нахмурил брови.
— Слушай, а чем займемся сегодня вечером? Обычно в этот день недели я хожу к Верну сыграть партию — другую в бридж. Припоминаю, ты упомянул как-то, что Юбер Верну ждет нас вместе.
— И что?
— Думаю, а стоит ли, учитывая нынешнее состояние общественного мнения…
— Ты привык бывать у них каждую субботу?
— Да.
— Следовательно, стоит тебе не прийти к ним, как сразу же сделают вывод о том, что семейство находится под подозрением.
— Но если я разделю их компанию, то станут говорить…
— … что ты им составляешь протекцию, и все. Так об этом уже суесловят. Так что чуть более или меньше…
— Ты намерен меня сопровождать?
— Само собой разумеется.
— Если хочешь…
Бедняга Шабо уже настолько обмяк, что полностью отдавал инициативу Мегрэ.
— Пора и во Дворец правосудия.
Дом они покинули вместе; небо было все того же белого отлива, яркое, переходящее в голубизну — таким оно отражается в луже воды. По-прежнему шквалистый ветер туго обтягивал платьями фигуры женщин и на перекрестках улиц иной раз срывал шляпу с головы какого-либо мужчины, и тот бежал вслед за ней, смешно дрыгаясь.
Они расстались, разойдясь в противоположные стороны.
— Когда увидимся?
— Я, может статься, загляну к тебе в кабинет. А если нет, то встретимся у тебя за ужином. В котором часу бридж у Верну?
— В восемь тридцать.
— Сразу же предупреждаю, что я играть в него не умею.
— Ничего, сойдет и так.
Мегрэ шагал по тротуару — трубка в зубах, руки в карманах пальто, голова наклонена вперед, чтобы не слетела шляпа; судя по шевелению занавесок на окнах, за ним все время наблюдали. Комиссар ни в чем не кривил душой во время последнего разговора с Шабо. Именно так он и понимал сложившуюся ситуацию. И тем не менее сегодня утром, когда он вмешался в допрос Шалю, то повиновался какому-то внутреннему импульсу, а за ним стояло желание вытащить следователя из затруднительного положения, в которое тот попал.
Атмосфера в городе продолжала внушать тревогу. Напрасно люди делали вид, что занимаются, как обычно, своими повседневными делами — все равно во взглядах прохожих угадывался определенный страх, и они, казалось, непроизвольно ускоряли шаги, будто опасались, как бы откуда-нибудь вдруг не выскочил убийца. Мегрэ был стопроцентно убежден, что в другие дни хозяйки не группировались бы в кучки на порогах домов, тихо переговариваясь о чем-то как они это делали сегодня.
Его провожали взглядами, и комиссару казалось, что он читает на их лицах молчаливый вопрос. Предпримет ли он что-нибудь эффективное? Или же незнакомец и впредь будет безнаказанно убивать людей?
Некоторые робко приветствовали его, словно бы желая сказать:
— Мы знаем, кто вы. У вас репутация человека, который успешно завершал самые трудные расследования. И вы не позволите некоторым видным горожанам дать себя охмурить.
Он чуть было не заскочил в кафе «У почты» выпить пива. К сожалению, там уже оказалось не меньше дюжины посетителей, и все они повернулись в его сторону стоило Мегрэ приблизиться к двери, а у него не было никакого желания уже сейчас начинать отвечать на вопросы, которые ему непременно начнут задавать.
Чтобы попасть в квартал казарм следовало пересечь Марсово поле обширный пустырь, окаймленный недавно посаженными деревьями, которые зябко вздрагивали от порывов ветра.
Он пошел по той же улочке, что и доктор накануне вечером, той самой, на которой лишился жизни Гобийяр. Пройдя мимо одного из домов, он услышал громкие голоса, доносившиеся с третьего этажа. Здесь, вероятнее всего, и жил учитель Шалю. А сейчас к нему подтянулись дружки, дабы узнать новости, и они жарко о чем-то спорили.
Он прошел по Марсовому полю, обогнул казарму, повернул направо и стал рыскать взглядом в поисках большого запущенного дома, описанного ему Шабо. Действительно, таковой имелся — на безлюдной улице, между двумя пустырями. Сейчас уже было трудно угадать, что в нем размещалось раньше — то ли склад, или мельница, если не маленькая фабрика? На тротуаре играла стайка ребятишек. Другие, совсем ещё малыши с голыми попками, ползали по коридору. В приоткрывшуюся дверь просунулась голова женщины-толстухи со спадавшими на спину волосами, она о комиссаре Мегрэ уж точно ничего и никогда не слышала.
— Чего вы ищите?
— Мадемуазель Сабати.
— Луизу?
— Да, кажется, так её и зовут.
— Тогда обогните дом и заходите с черного хода. Поднимитесь по лестнице. Упретесь в дверь, она одна, других нет. Там и живет Луиза.
Комиссар сделал все в точности так, как ему посоветовали, задел походя баки для мусора, перешагнул через отбросы, в этот момент во дворе казармы пропела труба. Дверь, о которой ему говорили, была распахнута. Крутая, без перил лестница привела его на этаж, на другом, чем остальные квартиры, уровне, и он постучался в окрашенную голубым филенку.
Сначала никто не ответил. Стукнул вновь, посильнее, услышал женские шаги, передвигались в старых туфлях со стоптанными задниками; он был вынужден ещё раз двинуть кулаком пока изнутри не послышался голос:
— В чем дело?
— Мадемуазель Сабати?
— Что вам надо?
— Поговорить с вами.
И добавил на всякий случай:
— Я от доктора.
Она опять куда-то удалилась, наверное, накинуть на себя что-то более подходящее случаю. Когда наконец дверь открылась, выяснилось, что женщина была одета в домашний с цветастыми узорами халат из плохо выделанного хлопка, под которым, кроме ночной рубашки, по-видимому, ничего больше не было. На голых ногах болтались шлепанцы, черные волосы взлохмачены.
— Вы спали?
— Нет.
Она недоверчиво осмотрела его с ног до головы. Позади нее, с крохотной лестничной площадки, просматривалась комната, пребывавшая в полнейшем беспорядке, хозяйка так и не приглашала его зайти.
— Что он велел мне передать?
При этом она повернула голову чуть в сторону, и стали виден синяк вокруг левого глаза. Отнюдь не первой свежести. Уже начавший желтеть.
— Не бойтесь. Я ваш друг. Всего лишь хотел бы немного поговорить с вами.
Она все же решилась пропустить незнакомого ей мужчину, но надо полагать, только потому, что внизу на ступенях лестницы появились двое-трое мальчишек, наблюдавших за происходившим.
Квартира состояла из спальной с неудобной кроватью — это он углядел ещё на пороге, — и кухни. Там, на столе лежал раскрытый томик какого-то романа, рядом стояла чашка с остатками кофе с молока, на тарелке лежал кусочек масла.
Луизу Сабати нельзя было назвать красавицей. В черном платье с белым передником она, должно быть, выглядела всегда утомленной, как это типично для большинства горничных в провинциальных гостиницах. И все же в ней проглядывало что-то привлекательное, нечто почти патетическое таилось в её лице с темными, полными внутренней напряженности глазами.
Она освободила для него стул.
— Вас послал действительно Ален?
— Нет.
— Ему неизвестно, что вы тут?
Произнося эти слова, он бросила испуганный взгляд на дверь, сам и не собиралась садиться, держалась сторожко, в полной готовности оказать сопротивление.
— Не надо меня бояться.
— Вы из полиции?
— И да, и нет.
— Что случилось? Где Ален?
— Вероятно, у себя дома.
— Вы уверены в этом?
— А почему должно было бы быть иначе?
Она прикусила губу так сильно, что выступила кровь. Было заметно, что она очень нервничает, причем болезненно. На какое-то мгновение у Мегрэ промелькнула даже мысль, уже не принимает ли Луиза наркотики.
— Кто вас навел на меня?
— Вы давно любовница доктора?
— Кто-то смолотил языком, да?
Он напустил на себя самый благодушный, какой только смог вид, впрочем, принуждать себя выказать ей симпатию надобности у Мегрэ вовсе не было.
— Вы только что встали? — спросил он вместо ответа.
— А вам-то какое дело?
Они говорили с легким итальянским акцентом, почти незаметным. На вид чуть более двадцати лет, под плохо скроенным. Халатом угадывалось гибкое тело, лишь грудь, надо полагать, весьма вызывающая, несколько потяжелела.
— Вы не против сесть рядом?
Женщина не могла найти себе места. Лихорадочно дергаясь из стороны в сторону, она выхватила из пачки сигарету, закурила:
— Вы уверена, что чего доброго не нагрянет Ален?
— Вы страшитесь этого? Почему?
— Он ревнив.
— Но у него нет никаких оснований ревновать ко мне.
— Он видит соперника в каждом мужчине.
И добавила странновато прозвучавшим голосом:
