— Меня больше волнует вот эта грязная тварь! — брезгливо сказал Ортега, указывая пальцем на террориста, который, отдышавшись, пришел в себя и теперь сидел, глядя на нашу компанию горящими глазами.
У него было довольно привлекательное, с правильными чертами лицо, темные густые волосы и матовая кожа. Над верхней губой пробивались тонкие усики.
— За этого подонка пусть волнуется его несчастная матушка, сеньор Ортега! — добродушно прогудел Мигель.
Они обменялись с Ортегой быстрыми взглядами, и я была готова дать в тот момент голову на отсечение, что они прекрасно знают друг друга и понимают с полуслова. Это меня насторожило, но то, что произошло дальше, ввергло в состояние полного шока.
— Здесь сквозит, — недовольно произнес Мигель, — давно пора прикрыть люк.
С этими словами он внезапно наклонился и сгреб симпатичного террориста в охапку. Тот попытался сопротивляться и даже выкрикнул с интонациями боли:
— Революция не простит вам моей гибели!
Но с таким медведем, как Мигель, ему было не справиться. Борьба оказалась очень короткой — послышался хруст сломанной кости и надрывный вопль молодого человека. Он сразу обмяк, и громила без труда подволок его к люку.
Все остальные застыли, не в силах поверить в то, что собирался сделать Мигель. Все, кроме одного человека — Ортеги, который вдруг забыл о своей королевской спеси, сорвался с места и, подскочив сзади к несчастному террористу, с остервенением пнул его каблуком щегольского башмака.
— Сдохни, собака! — выкрикнул он с ненавистью.
От его удара террорист вывалился из самолета и с замирающим криком исчез в темноте ночи. Мигель с удовлетворенной ухмылкой накатил люк на свое место и запер его. Ортега, раздувая ноздри, уселся на откидное сиденье и обвел нас мрачным пылающим взглядом.
— Эти псы застрелили двух моих парней, — объявил он, грозно встряхивая длинными волосами, блестящими, как вороново крыло, — хотели сделать Карлоса Сесара Ортегу предметом своего грязного торга! В нашей стране такие оскорбления не прощаются, сеньоры!
Мы подавленно молчали. Даже Доули, который тоже в какой-то мере мог считать себя отомщенным, был потрясен. Но вряд ли любые наши аргументы могли иметь сейчас вес. Эти люди превыше всего ценили силу, а сила целиком была на их стороне, особенно если учитывать, что в их руках было сосредоточено и все огнестрельное оружие. Поэтому никто не решился прокомментировать случившееся.
Валентин Сергеевич вообще находился в полуобморочном состоянии — он, едва живой, сидел на откидном сиденье напротив разгневанного Ортеги, не решаясь поднять глаза. Выглядел он при этом чуть получше парня, который остывал на металлическом полу, но, пожалуй, похуже белокурого Анхела. Вдобавок он очень не понравился Ортеге.
— Почему-то я до сих пор не слышал голоса этого вонючего гринго, — недобро заметил тот, останавливая на Быкове тяжелый взгляд.
Это замечание могло бы добить бедного Валентина Сергеевича окончательно, но, к счастью, он его не понял. В грохочущей коробке самолета повисла неприятная пауза.
Доули, который вполне прилично владел испанским, попробовал разрядить напряжение. — Надеюсь, сеньоры, наш лайнер для курящих? — громко спросил он и, достав из кармана пачку «Кэмела», любезно протянул ее Ортеге.
Наркобосс проигнорировал этот жест и вопросительно обернулся к Мигелю. Тот пожал могучими плечами и примирительно заметил:
— Все в порядке, сеньор Ортега! Я летел вместе с этим парнем из Нью-Йорка. Не могу поручиться на сто процентов, но мне кажется… — Тут он наклонился к уху Ортеги и что-то негромко ему сказал.
Тот задумчиво почесал переносицу и взглянул на Быкова с уже доброжелательным интересом.
— Почему же у него такой вид, словно он прошел сквозь канализацию? — укоризненно проворчал он.
Мигель, тяжело ступая, обошел его и присел рядом, откинув скрипучее сиденье. Они принялись о чем-то негромко переговариваться, причем я не раз и не два ловила на себе их не слишком деликатные взгляды.
Такой оборот событий совершенно меня не устраивал. Я догадывалась, о чем толкует мой бесцеремонный соотечественник. Не следовало ожидать, что в колумбийской сельве собрались одни недоумки. Мигель наверняка заодно с Ортегой, и сейчас они скорее всего обсуждают причины удивительного совпадения, которое свело в одном самолете троих русских, каждый из которых по-своему подозрителен.
Многое зависело теперь от того, в какой точке этой экзотической страны пилоту удастся посадить свой крылатый гроб. Если удастся посадить вообще. Если все мы окажемся в каких-то диких местах, будущее мое не назовешь завидным.
Но, кажется, та же мысль беспокоила и вельможного босса. Через некоторое время он прервал секретную беседу и, с раздражением посмотрев в сторону кабины пилота, бросил:
— Может быть, пообещать что-нибудь этому человеку? Мне не хотелось бы, чтобы он уронил нас куда-нибудь в ущелье…
— Он и сам этого не хочет, — заверил его Мигель, но тем не менее поднялся и сообщил: — Пойду побеседую — как там наши прогнозы…
Мигель протопал в нос самолета, а я села на скамейку между Доули и Валентином Сергеевичем. Быков посмотрел на меня и попытался улыбнуться — губы у него дрожали. Я ободряюще кивнула ему и обернулась к англичанину.
— Вы не решились закурить в присутствии таких особ? — спросила я по-английски. — На вас не похоже.
— Я потерял зажигалку, — с сожалением сообщил Доули. — А просить огня у таких головорезов слишком рискованно. Могут неправильно понять, — ухмыльнулся он.
— Да, здесь они не стесняются, — кивнула я. — Если бы вы мне не сказали, я бы ни за что не подумала, что этот сеньор питает слабость к импрессионистам. Скорей бы уж поверила, что он пьет человеческую кровь.
По металлической трубе гулял ветер, врывающийся в расстрелянные иллюминаторы. За его шумом сеньор Ортега не мог уловить, что беседа идет о нем, тем более что мы старались говорить тихо.
— Да, он человек многогранный, — подтвердил Доули. — Кстати, то же самое можно сказать и о всех присутствующих. — Он хитро посмотрел на меня. — Разумеется, в положительном смысле. Вы тоже удивили меня. То, что мне удалось сохранить присутствие духа и даже добраться до самолета, все-таки имеет некоторые предпосылки — я служил в морской пехоте, да и позже побывал во многих переделках. Но то, что сотворили вы, невольно наводит на некоторые размышления…
— Знаете, — сказала я, многозначительно посмотрев ему в глаза. — Размышлять я не могу вам запретить, но настаиваю, чтобы любые размышления насчет моей персоны вы хранили в самом дальнем уголке мозга, договорились? Я не люблю публичности.
— Я об этом догадался, — медленно сказал Доули. — Можете положиться на меня, слово джентльмена. Тем более, возможно, у нас с вами сходные интересы…
— Интерес у меня один — добраться к своему брату, — отрезала я. — Он и так уже сходит, наверное, с ума от тревоги.
— Да, вероятно, — сказал Доули. — Но все-таки он сейчас в лучшем положении, чем родственники того бедолаги, что спит вечным сном на полу нашего самолета. Вашему брату есть на что надеяться.
— Пока, — заметила я.
Вернулся Мигель и с мрачным видом опустился на сиденье. Автомат, болтающийся у него под мышкой, был похож на детскую игрушку. Мигель обвел нас немного злорадным взглядом и провозгласил:
— Горючее на исходе. Начинает светать. Мы в двадцати милях от Аякучо. Пилот говорит, что попробует посадить машину на маисовое поле. Это единственная и последняя возможность, поэтому нам осталось совсем немного, чтобы привести в порядок свои земные дела… — Он коротко хохотнул, весьма довольный своей шуткой и, сунув руку в боковой карман пиджака, достал оттуда короткую сигару и зажигалку.
Репортер покосился на зажигалку с затаенной завистью, но не шелохнулся. Его неожиданно выручил не кто иной, как сам сиятельный Ортега. Словно проснувшись, он посмотрел по сторонам каким-то необычным смиренным взглядом и тоже достал из кармана своего золоченого пиджака изящную пачку с тонкими сигарами. Поднявшись со своего места, он церемонно предложил сигары всем поочередно. Раненый юноша и я отказались. Доули и Быков испытывать судьбу не стали и приняли подношение. Правда, из дрожащих рук Валентина Сергеевича сигара тут же выпала и закатилась в какую-то щель. Ортега слегка усмехнулся и вернулся на свое место. Мигель поднес ему огня, а потом прикурил сам. Наконец он небрежно перебросил зажигалку Доули.
Салон наполнился табачным дымом, который, впрочем, быстро сдувало ветром, рвущимся из иллюминаторов. Как я догадывалась, мужчины испытали огромное облегчение — теперь они спокойно могли смотреть смерти в глаза. Мы с некурящим Валентином Сергеевичем были лишены даже такой немудрящей поддержки. Другое дело, что смысл всех речей ускользал от моего земляка, и вряд ли его в этот момент беспокоило будущее. Он все еще терзался недавними воспоминаниями.
