— Алло, Коля, это Грязнов… Слушай, я сейчас встречался с Ильницким. Он мне кое-что рассказал. Ты ведь помнишь Игната Сычева?… Да-да, тот самый, что номера перебивал. Так вот… — Вячеслав Иванович пересказал Могильному историю, рассказанную Ильниц-ким. — У меня сейчас важное дело. Поэтому, будь добр, сгоняй в гараж к Сычу и потряси его хорошенько на предмет этой «мазды»… Да, прямо сейчас… Хорошо. Позвони мне потом.
Сычев был здоровенным сорокалетним мужиком с бицепсами Шварценеггера и умственными способностями десятилетнего ребенка. Когда-то он перебивал номера на угнанных машинах, за что и загремел на кичу. После отсидки, однако, Сыч взялся за ум и теперь зарабатывал себе на жизнь ремонтом машин. Руки у него были золотые, и клиентуры хватало. Возле сычевского гаража постоянно терлись подростки, которым Сыч давал разные мелкие поручения. А то и просто гонял их за пивом. Несмотря на отсутствие мощного интеллекта, хитрости и коварства Сычу было не занимать, что в полной мере проявлялось, когда он садился играть с кем-нибудь в карты. На зоне Сычева научили нескольким шулерским приемам, что позволяло ему с легкостью обыгрывать вольных «лохов». Но на крупные деньги Сыч никогда не играл, поэтому «лохи», по большому счету, оставались не в обиде.
И вот с этим человеком беседовал теперь капитан Могильный, сидя на скамейке возле гаража и потягивая из бутылки пиво.
— Пацанов я вам не сдам, — пробасил Сычев, отхлебнул из своей бутылки и вытер рот тыльной стороной ладони. — Если кого за это дело привлекать, так только меня.
— Погоди ты на рожон лезть, — спокойно сказал ему Могильный. — Пока я просто хочу узнать про эту «мазду» все, что знаешь ты.
Сычев недоверчиво покосился на капитана, снова приложился к бутылке, хрипло вздохнул и сказал:
— Сглупили пацаны, ничего не скажешь. Купились на легкую добычу.
— Как это было?
— Да как. Услышали они взрыв, выскочили из кафешки. Видят — «мазда» припаркована. А из «мазды» той голос слышится. Громкий. Как будто кто-то на кого-то кричит. Пацаны, понятное дело, подошли поближе — любопытные ведь. И видят — в окне открытом мужик сидит и в телефон, как сирена, вопит. Увидел пацанов, заткнулся и давай машину заводить. А она, как на зло, не заводится. Ну пацаны еще ближе подошли. А он, мужик этот, как только увидел, что они подходят, так из машины выскочил и к проходному двору побежал. Убежал — да так и не вернулся. Пацаны подождали-подождали, потом сели в машину и ко мне ее пригнали. Идиоты. Хотел я ее обратно отогнать, но побоялся. По городу тогда «план-перехват» объявили… А тут еще эта рация. — Сычев кивнул на рацию, лежащую перед Могильным на столе.
— Я хочу поговорить с этими пацанами, — сказал капитан Могильный.
Сычев покачал тяжелой головой:
— Не получится. Уехали они. В пионерлагерь.
— Скажи мне их имена.
Сычев усмехнулся:
— Этого вы из меня и клещами не вытяните. Да и незачем вам с ними говорить. Все, что знали, они мне и так рассказали. Лицо мужика они в темноте не разглядели. А место, где стояла тачка, я вам и сам покажу.
Насчет того, что правду из Сыча не вытянешь никакими клещами, — тут Сыч не преувеличил. Могильный по собственному опыту знал, что по упрямству с этим здоровяком не сравнится ни один осел. Кроме того, у него были свои понятия о чести, и их бы он даже под пытками не нарушил. В общем, переубедить Сыча не было никакой возможности.
— Ладно, — сказал Могильный. — С тачкой-то все в порядке?
Сычев кивнул:
— В порядке машинка. Можете хоть сейчас забирать.
— Руль небось тряпочкой протер?
Сычев хмыкнул и сказал:
— Протер. А вы хотели, чтоб я вам отпечатки моих пацанов оставил? Нет уж, — дудки.
Могильный вздохнул. Если Сыч решил стереть отпечатки пальцев, то не пропустил ни одного миллиметра, уж тут будьте спокойны. Бывают же на свете такие педантичные идиоты!
— Ладно. Машину я заберу. А насчет всей этой истории… Гляди, Сычев, если хозяин машины найдется и выяснится, что они ее попросту угнали — несдобровать ни тебе, ни твоим пацанам. Ты меня понял?
Сычев никак не отозвался на эту угрозу, лишь хмуро усмехнулся в ответ.
— Кстати, — продолжил Могильный, — у тебя там в гараже «мерс» стоит доисторический. Откуда он у тебя?
— Купил, — нехотя ответил Сычев. — Полтора года назад.
— За сколько?
— За пять тысяч.
— Баксов?
— Угу.
— Откуда деньги?
— Деньги честные. Комнату в Подольске продал, бабкину. Можете проверить.
— Гм… — Могильный недоверчиво покосился на раритетный «мерседес». — Эта тачка раз в десять больше стоит.
— Это теперь. А полтора года назад она была просто ржавой развалиной. Вот она — ее добавочная стоимость. — Сыч показал Могильному огромные, растопыренные ладони. — Все через эти руки. И только через них. Полтора года над ласточкой этой колдовал, изо дня в день по винтику собирал.
— Ладно, — миролюбиво кивнул Могильный. — Колдуй дальше. Но помни — я за тобой слежу.
— Да уж это как водится, — философски отозвался Сыч.
В то время пока капитан Могильный выуживал из Сычева сведения о брошенной «мазде», следователь Генпрокуратуры Владимир Поремский, которого Турецкий включил в следственную бригаду, стоял в холле первого гуманитарного корпуса МГУ и разглядывал книжки, разложенные на лотке.
Больше всего здесь было философии, которую Володя еще со студенческих лет не понимал и не любил. Слишком уж далеки от жизни были все эти Гегели и Канты. Слишком убедительны, красивы и идеальны были их построения. Впрочем, Поремский никогда не знал философию настолько хорошо, чтобы рассуждать о ней.
Л. Шестов. «Апофеоз беспочвенности» — прочел он на одном из корешков. Название показалось Поремскому забавным. Он взял книжку и наугад раскрыл ее.
«Чтоб сделать человека поэтом, его вовсе не нужно «развивать» в общепринятом смысле. Может быть, следует от него прятать книги. Может быть, нужно произвести над ним какую-нибудь операцию, которая в наших глазах угрожает ему только опасностью или даже гибелью — проломить ему голову или выбросить его с четвертого этажа…»
Поремский закрыл книжку и посмотрел на обложку. «Философское наследие» — гласила обложка. Володя хмыкнул. Вот ведь какая философия бывает. А ведь верно рассуждает гражданин Л. Шестов. Часто очень хорошо «развитый», образованный и воспитанный человек оказывается на деле тупицей и пошляком, а порой какой-нибудь увечный алкаш, сшибающий мелочь возле пивного киоска, ляпнет тебе такое, что и годы спустя вспомнишь. Потому что увечному алкашу есть что сказать об этой жизни.
Поремский открыл книгу в другом месте.
«Люди часто начинают стремиться к великим целям, когда чувствуют, что им не по силам маленькие задачки. И не всегда безрезультатно…»
Весьма и весьма неглупая мысль, решил Поремский. И пролистнул страницы дальше.
«Пусть с ужасом отшатнутся от нас будущие поколения, пусть история заклеймит наши имена как имена изменников общечеловеческому делу — мы все-таки будем слагать гимны уродству, разрушению, безумию, хаосу, тьме!»
Этот яростный призыв Поремскому совсем не понравился. Он нахмурился и запихнул книжку на место.
За два последних дня Володя Поремский узнал о Геннадии Кизикове все, что можно было узнать, опрашивая его коллег по работе, его начальника и даже школьных учителей. Парень практически не пил, не курил, всю жизнь занимался спортом, отстаивая на соревнованиях честь родной школы. В Чечне показал себя храбрым и умелым бойцом, за спины друзей не прятался, хотя и под пули без причины не лез. Одним словом, образ получался почти идиллический. Оставался один вопрос: как такой идеальный во всех отношениях парень решился на убийство сразу нескольких человек? Причем на убийство подлое, можно сказать — из-за угла. Никто из опрошенных Поремским людей не смог толково ответить на этот вопрос.
Сегодня ему предстояло встретиться с сестрой киллера, Ларисой. Полтора дня она ускользала от встречи, ссылаясь на занятость. Но сегодня Поремский поставил вопрос ребром: или беседа «на пленэре», или допрос в прокуратуре. Девушка оказалась разумной и выбрала первый вариант.
— Владимир Поремский? — услышал Володя у себя над самым ухом звонкий женский голос.
Он повернулся и увидел высокую, темноволосую девушку с худым лицом и большими, карими глазами. Девушка смотрела на него с улыбкой.
— Я ведь не ошиблась? — снова спросила она.
— Нет, — сказал Володя. — А вы — Лариса?
— Так точно. Приятно познакомиться. — Девушка протянула руку.
Пожатие у нее было крепким, почти мужским.
— Как вы меня узнали? — спросил удивленный Поремский.
