Ознакомительная версия.
А Марте было надо больше. Зачем ложиться под потного мужика за банку пива? Зачем тратить усилия на нищую компанию студентов? Зачем плясать на глупых дискотеках, когда в городе полно шикарных ресторанов? Продавать себя стоит дорого.
И Марта сделала выбор. Оставила подруг, послала их ко всем чертям и ушла в автономный полет.
Будущее показало, насколько она оказалась права. Домино получила свой приз и отдавать его не собиралась.
…Марта неспешно варила кофе для корчившегося от страха Бориса, смотрела, как медленно поднимается шапка пены в джезве, и ждала из комнаты призыва — помоги! Спаси, помилуй, дай надежду!
Но Гольдман молчал.
Все с той же усмешкой Домино неторопливо разлила кофе по чашкам, остановилась ненадолго перед зеркалом — глаза блестят, румянец ровный, помада не размазалась, — поправила прическу и понесла поднос в комнату.
Увидев любовницу, Борис попытался выпрямить спину. Старый башмак старался выглядеть человеком.
— Я не могу, Марта, — выдохнул он и горделиво приосанился. Хотя в глазах стояла тоскливая мольба.
«Уговаривать не стану», — твердо решила Домино. Поставила поднос на столик и пожалела, что Гудвин так быстро сломался. Вид крови лишал Гольдмана воли.
— Хорошо, — покорно и слегка равнодушно отозвалась Марта. — Хочешь, я отвезу тебя в аэропорт?
Борис дернулся, взвыл и, обхватив голову руками, завыл:
— Я не могу, Марта!! Я не смогу смотреть ей в глаза!!
— Кому? — спокойно спросила Домино и отхлебнула кофе. Тонкая чашечка из фарфора ни разу не дрогнула в длинных пальцах.
— Девчонке-е-е-е!! — Гольдман раскачивался из стороны в сторону и буквально рвал на себе волосы.
— А где ты собираешься смотреть ей в глаза? — Марта невозмутимо поставила чашечку на блюдце и промокнула губы салфеткой.
— Ну… не знаю… — Гольдман, как завороженный, следил за ее движениями, — в кабинете следователя, на очной ставке…
— А-а-а, — протянула Марта. — Так ее не будет, Боря.
— Как это? — Борис Аркадьевич прекратил раскачиваться и удивленно посмотрел на собеседницу.
— А при чем здесь ты? Ты девчонку в глаза не видел. Борсетку стащили у меня и Ляльки. Мы с Лялькой и объясняться станем.
— Но ведь девчонка скажет…
— Да мало ли, что она скажет! Воровка, шантажистка и преступница! Она может выкручиваться как угодно! Следаки и не таких артистов видели. Но, Боря, пулевое ранение на плече у Вовы, а не у нее. Кому поверят? Мы, дорогой мой, потерпевшие.
— Вова тоже не ангел, — буркнул Гольдман, — в милиции на него досье заведут толщиной с «Войну и мир».
— Конечно, — кивнула Марта. — Досье. А кого, как не Вову, ко всяким воровкам посылать? Отца Серафима? Нет, Боря, все логично. В ментовке не дураки сидят, там знают, чем Вова в нашей конторе занимается. Он, Боря, щекотливые вопросы улаживает и за это деньги получает.
Гольдман вскочил на ноги и начал кружить по комнате. «Так-так-так», — бормотал Борис Аркадьевич, его щеки тряслись, губы шевелились почти без звука.
— Значит, ты предлагаешь… — начал он.
— Я, — жестко оборвала Домино, — ничего не предлагаю. Хочешь — отвезу тебя в аэропорт, хочешь — Ляльке позвоню. Выбирать тебе. Впрочем… я могу тебя и к девчонке доставить. Авось в тебя она не выстрелит. Договоришься. Откупишься.
В половине седьмого утра Марта поехала в шестую больницу. Распихав по белым халатам взятки, она прошла в палату Гудвина и, не смущаясь, разбудила спящего после операции под наркозом подельника.
— Подъем, Вова. Наши в городе. Боря сидит у меня и пишет заявление. Лялька тоже там, ждем только адвоката.
В глазах Гудвина плавал наркотический туман. Вова облизал сухим языком потрескавшиеся губы и просипел:
— Заяву отдавайте по твоему адресу… там мой старлей трубит. Я ему позвоню, скажу, чтоб постарался дело себе взять.
— Хорошо. — Марта поднесла к Вовиным губам чайничек и напоила водой.
— Лялька согласна?
— Угу. Любит она тебя, Вова, никак не пойму за что.
Гудвин довольно оскалился:
— Есть за что, Домино.
— С меня одного потребовала — никогда не называть Лялькой. Говорит, с детства кукольных имен не выносит.
— Боря как?
— Плачет. Птичку жалко.
Гудвин пристально поглядел на Марту, потом откинулся на подушку и, разглядывая белый больничный потолок, спросил:
— А тебе, Домино, не жалко девочку?
Домино поправила на Вове одеяло, погладила больного по волосам и тихо произнесла:
— А меня, Вова, жалел кто-нибудь?
Гудвин скосил глаза на Марту:
— Тебя пожалеешь…
— А ты попробуй. Если девчонка сильная, выдержит. Из зоны вытащу, денег дам. Захочет, на работу устрою.
— К себе? — усмехнулся Гудвин.
— Могу и к себе. Пусть служит Боре напоминанием лучших дней.
— Перебор, Домино, — бросил Вова.
— Согласна. Но и жизнь, милый, штука не простая. Научит смеяться сквозь слезы.
— Может, и мне поможешь? На Ляльке оженишь? — внезапно озлился Гудвин.
Марта улыбнулась:
— Много чести. Тебе.
— Смотри, Домино… я вольный ветер… меня Лялька уже того… в Кашине мужем назвала.
Домино нахмурилась. Главбух «Гелиоса» была ее единственной подругой в этом городе.
— Вова, обидишь Лялю — мы враги. Не посмотрю на раны и заслуги. Я, дорогой, свою совесть в детстве с соплями съела.
— Заметил, — сквозь зубы просипел Гудвин. — Но и ты, Домино, учти. Я тоже не фраер…
Марта внимательно посмотрела на бледное, в каплях испарины лицо мужчины. Сквозь наркотический туман проступил иной, точнее, прежний Вова Гудвин — неприрученный зверь, готовый к атаке. Несколько дней, проведенных в одной упряжке, ничего не изменили, Вова не был готов подчиняться, мгновение — и оскалит зубы.
И ломать окровавленного зверя бесполезно. Голову ему дурманит уже не наркоз, а страх остаться в капкане. Только отвернись — и вцепится в горло.
Словно учуяв неуверенность Марты, Гудвин прохрипел:
— Ты мне фуфло не заправляй… я тебе не фраер, — повторил с угрозой, — мне тебя загасить как на стену пописать… Ты Ляльке скажи…
— Ничего говорить не буду, — оборвала его Марта, — не ко времени. Сам потом разберешься…
— Знаю я, как потом все будет… — хрипло проговорил Гудвин. — Ты у нас за чужой счет баба шустрая… Но и я не пальцем деланный, учти…
Ох как не вовремя затеял Вова выяснения — кто кому Вася! Не до Ляльки сейчас, дела надо делать.
— Проехали, Вова, — примирительно сказала женщина и погладила руку сообщника. — Сейчас я тебе быстро обрисую, чего и как Боря говорить будет…
— Мне это без интересу, — перебил Гудвин. — Я барабанить не буду. Пусть другие поют, ворам…
— Ба! — воскликнула Марта. — Сколько пафоса! Когда это ты, Вова, вором-то успел стать?! На малолетке, что ли?
Если бы у Гудвина хватило сил, он бы ударил Домино. Но капельница на правом локте впилась иглой, а левая, заштопанная сторона была как мертвая. Вова лишь саданул взглядом по накрашенным губам и дал себе слово не спустить насмешки.
Два страшных человека смотрели друг на друга и понимали, что нуждаются в согласии.
— Извини, Вова. — Домино отвела глаза, вспыхнувшие злобой под ресницами, опустила голову и прошептала: — Помнишь, как Князюшка говорил: блатного пожалеть — только обидеть. Если ты, Вова, назвался вором, то терпи. Не жалься. Можешь молчать, заяву не писать. Пулю из стены извлекут и дело по факту возбудят. Никуда девчонка не денется… Лучше дай телефончик твоего старлея, я ему сама позвоню. Вдруг девушка, как Моника Левински, белье не стирает, а там твои следочки. Подстраховаться надо. Так что давай своего лейтенанта страшного…
Часть вторая. НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ИЗ ЖИЗНИ КАПИТАНА ТАРАСОВА
НАШЕ ВРЕМЯ
Капитану Михаилу Валерьевичу Тарасову казалось, что перед ним разыгрывают многоактовый любительский спектакль с прологом, эпилогом, сложным сценарием и плохими актерами. Врали и не попадали в смысловую интерпретацию — все. От уборщицы до коммерческого директора.
И несоответствие усилий крайне раздражало Тарасова — ведь дело не стоило выеденного яйца! Просто курам на смех, что за дело.
Тарасов — половина оперативного состава звала его просто Валерыч — с удивлением выслушивал от свидетелей очередную байку, делал пометки в блокноте и крепко чесал в затылке. Мыслей от массажа волосяного покрова не добавлялось, однако руки бывали заняты.
В деле фигурировало девять свидетелей — трое мужчин и шесть женщин, — все служащие крупной фармацевтической фирмы «Гелиос». Первый акт трагикомедии фигуранты разыграли в головном офисе аптекарского хозяйства. Непосредственно на рабочем месте, так сказать.
Михаил Валерьевич пролистал блокнот с записями, наткнулся на рисунок кошачьей мордочки и пририсовал острым ушкам пушистые кисточки. Из лукавой киски получилась рысь. Хищная, хитрая и опытная — Марта Игоревна Гольдман — коммерческий директор «Гелиоса».
Ознакомительная версия.
