— Значит, у нее здесь нет друзей, которые могли бы меня с ней познакомить?
— Гаона тебе помогать не станет — это крепкий старик. Когда-то давным-давно он хотел стать политиком, но во время выборов страсти разгорелись не на шутку. Однажды ночью ему выстрелили в спину и попали в позвоночник. Он сам дополз до дома, хотя ползти пришлось целых четыре мили. Полз всю ночь, разодрал руки в кровавые лохмотья, но так и не сказал, кто в него стрелял. Так что если бы я хотел доверить свой секрет адвокату, то из всех юристов в мире выбрал бы Альфредо Гаону.
— Кстати, о друзьях миссис Витрье. Брюс Банди случайно не в их числе?
Вначале Энелио задумался, затем оживился.
— Я видел этого Банди несколько раз. Он живет здесь уже три-четыре года. Здесь таких, как он, целая группа, впрочем, небольшая. Никто не обращает на них внимания, если только они сами не лезут на рожон. Но если кто-нибудь из них начинает приставать к мальчишкам на рынке и зазывать их к себе домой, то полиция запросто может сильно осложнить ему жизнь… Ха, то, что ты так быстро разнюхал, что Банди и эта француженка — друзья, означает, что ты очень опытен в таких делах, а?
— Обычно я действую, как ребенок, ворвавшийся комнату, где полно игральных автоматов. Я хватаюсь все рычаги подряд, жму на все кнопки и обычно рано или поздно узнаю все, что надо. Например, именно так я обнаружил, что Банди — друг леди Ребекки Дайвин-Харрисон, а уж она-то Эву Витрье в грош не ставит.
Он подозрительно посмотрел на меня, неуверенно усмехнулся, потом расплылся в улыбке и, наконец, расхохотался, запрокинув голову.
Засмеявшись вволю, он перевел дыхание и покачал головой.
— Теперь я понимаю, амиго, что у тебя не всегда такие черные круги под глазами. А эти лиловые отметины на шее вовсе не родимые пятна. Теперь мы с тобой члены одного клуба. Черт возьми, в этом клубе полно народу, а я сам вступил в него — дай бог памяти — лет пятнадцать назад, и представь себе, леди Ребекка выглядела в то время точно так же. У нее была отличная машина, и как-то однажды она спросила, нет ли у меня желания сесть за руль и покатать ее? Я был молод и считал, что с одинаковой легкостью могу покорить все что угодно — и машину и женщину. Впрочем, наверное, лучше учиться скромности, когда молод. Целых четыре дня я жил в другом мире. А спустя эти четыре дня меня отвергли, и я вернулся в нашу реальность слабый, как новорожденный котенок, близкий к истощению. Да, приятель, она — настоящая легенда. Muy guapa[7]. Женщина до мозга костей, и даже слишком, на мой взгляд. Клуб у нее большой, но поверь, она выбирает новых членов с величайшей осмотрительностью. Никто не может напроситься туда самостоятельно, он может быть только приглашен. Когда-нибудь, Макги, когда нас будут вывозить на солнышко в инвалидных колясках с ногами, укрытыми пледами, мы будем вспоминать об этом и улыбаться беззубыми стариковскими порочными улыбками. Она, конечно, сумасшедшая, но это вполне приемлемое сумасшествие, а?
— Если я сумею восстановиться, то дам тебе знать.
— Не бойся, это дело поправимое. Иногда мне хочется проверить, все ли было так, как я запомнил. Но она потрепала меня по щеке и сказала: «Нелио, ты очень милый мальчик, и я очень тебе благодарна, но я уже давно перевернула страницу, куда ты вписан. Это большая книга, и у меня просто нет времени перечитывать отдельные страницы, если я собираюсь дочитать ее конца». Сначала я жутко обиделся и пришел в ярость, но позже все понял. Она вошла и в мою книгу и составила новую главу.
Я рассказал ему о переезде Рокленда к Брюсу Банди и об их столкновении.
— Бекки сказала мне, что я здорово заставил Брюса понервничать, но из ее рассказа я так и не понял — почему, так что самое интересное еще впереди. Она ждет, что я зайду к ней сегодня вечером выпить и пообедать. И тогда она выдаст мне еще одну порцию информации. И я чувствую, что к тому времени, когда я наконец узнаю все, ей не останется ничего другого, как похоронить меня в своем саду. Думаю, будет гораздо проще нажать покрепче на Банди и заставить его расколоться… Ну ладно, пора честь знать. Я отнял у тебя слишком много времени.
— Нет, мне осталось доделать кое-какие мелочи, и на сегодня хватит.
Когда я поднялся на террасу отеля, большинство столов было уже занято. В дальнем углу я заметил Майера, сидевшего с каким-то грузным мужчиной в светло-коричневом костюме и желтой спортивной рубашке.
Майер отрекомендовал его как Уолли Маклина из Янгстауна, штат Огайо. Карие глаза мистера Маклина с любопытством посмотрели на меня из-за толстых линз очков в черной пластмассовой оправе. Майер сказал, что Уолли продал свое дело и находится в Оксаке с первого августа, разыскивая свою дочь Минду.
— Я не просто разыскиваю свою дочь, мистер Макги, — заявил он — Я пытаюсь понять нынешнюю молодежь. В январе она мне написала, что собирается поехать с друзьями в Мексику. Что-то вроде этого. И больше ни слова. Я обратился в университет Майами с запросом: не оставляла ли она своего мексиканского адреса, но они написали, что она перестала посещать занятия еще в прошлом голу еще до начала лета. Прошлым летом она приезжала домой погостить дней на десять, и с тех пор я ее не видел. Я посылал моей девочке деньги каждый месяц. А теперь — даже не знаю, куда ей их посылать, где она и что с ней!
Знаете, мистер Макги, мне было очень трудно принять такое решение. У меня было четыре магазина в крупных торговых центрах, приносившие приличный доход. Всю жизнь мне приходилось вкалывать. Конни умерла три года назад. Я удивился даже, ради чего, черт возьми, я всю жизнь тянул лямку? Когда моя девочка приехала домой, нам даже не о чем было поговорить. Она злилась по любому поводу. А уж то, что она не сказала мне, что бросила колледж… получается, что она солгала мне. Когда я принял окончательное решение продать дело, мне пришлось изрядно повозиться, чтобы выручить за него нормальные деньги. Я рассуждал как? Самое дорогое для меня на свете — это моя дочь, Минда. И если я не смогу добиться с ней взаимопонимания, то все остальное не имеет значения. Если бы я по-прежнему занимался только своими магазинами, мы так бы и жили в разных мирах. Она не смогла или захотела бы жить в моем мире, и поэтому мне пришлось сделать этот первый шаг ей навстречу.
— И вы, мистер Маклин, рассчитываете найти ее в ближайшее время?
— Называйте меня просто Уолли. Да, я твердо убежден, что рано или поздно она сюда вернется. Она приедет, а я тут как тут.
— Где она?
— Где-то в Мехико, но в этом городе шесть миллионов населения… Как вас называют друзья?
— Трэвис. Или просто Трэв.
— Трэв, вы моложе меня, но старше этих детей. В последнее время я довольно много с ними общался и в результате существенно изменил мое мировоззрение. Раньше меня дико раздражали эти сопляки с длинными волосами, усами и бусами. Я считал их какими-то фанатиками, наркоманами или просто придурками. Терпеть не могу рок-музыку и все эти песни о свободе. Хорошо. Допустим, некоторые из них действительно самые настоящие психи, слишком далеко зашедшие из-за таблеток и наркотиков, грязные, тупые, больные, а порой и опасные как дикие звери. Но на самом деле большинство из них вполне нормальные ребята. Им не все равно. Они хорошенько пригляделись к нашему миру и он им не понравился. Им не нравится наше общество, полностью погрязшее в коррупции политики и правительство, которые заботятся только о своей шкуре; да и все мы, позволившие превратить себя из живых существ в обыкновенные учетные единицы в электронных мозгах компьютеров, которыми забита эта чертова страна. Они хотят уйти подальше от всех этих механизмов, которые спровоцировали Вьетнам, породили нищету, трущобы и узаконили воровство и убийства. Но как спастись от этого? Очень просто — вы должны показать всем, что выступаете против истэблишмента, и тогда никому не придет в голову заподозрить вас в причастности к его структурам. По внешнему виду и поведению вы сможете узнать тех, кто думает так же, как и вы. Это сразу отпугивает «приличных» людей. Вы выступаете против мании вещизма и поклонения денежному мешку и живете, сократив потребности до минимума — едите простую пищу, ночуете где придется. Вы говорите и пишете такие слова, которые шокируют общество, и превращаете секс во что-то легкодоступное и естественное. Таким образом, вы мало помалу, а может быть, и одним махом разрываете все эти призрачные путы и начинаете все сначала, но намного проще и достойнее, не делая больших проблем из денег, межрасовых отношений, секса или войн. Раньше я не понимал, какое отношение к этому имеет «трава», таблетки и ЛСД, но потом до меня дошло. Они принимают наркотики, потому что верят, что каждый имеет право вытворять с собой все что угодно, если только это не приносит вреда другим. Понимаете, Трэв? Они как бы говорят: «В этом мире все устроено так паршиво, что мне от него ничего не нужно. И не надо говорить, что я ломаю свою жизнь, только потому, что я не даю вам завладеть собой. Я весь принадлежу только себе и делаю с собой все, что захочу. А мои желания — это как раз все то, что вы презираете. Так что оставьте при себе ваши ценные замечания о тех вещах, в которых вы ничего не сечете».
