Вирхов самодовольно засопел.
– А я думал, она хотела сообщить нечто о несчастном случае в Воздухоплавательном парке. Что-то о коте...
– Я кота там не видел. Вот что значит природная наблюдательность!
– Поэтому-то патент на открытие бюро и получила фройляйн Муромцева, а не вы и не я. Если сегодня увидите Марию Николаевну, не сочтите за труд передать ей мои извинения – вчера не смог внимательно выслушать. Готов встретиться с ней в любой удобный для нее час.
– Непременно, Карл Иваныч, – заверил старинного друга доктор Коровкин, – тем более, она надеется как можно быстрее завершить дела и выехать на дачу.
Вирхов догадывался, что на дачу стремится и его собеседник – там находится красавица Брунгильда Николаевна, за которой не один год ухаживает нерешительный доктор.
– Молодость, легкомыслие, любовь, – вздохнул Вирхов, – понимаю...
Положив трубку, следователь улыбнулся– и ему не мешало бы выбраться из петербургской духоты на денек-другой к финскому взморью, повидать симпатичную Полину Тихоновну. Как жаль, что судьба не свела их раньше, когда он был молод, имел бравый вид, решительный характер и шевелюру без проплешин. О такой рассудительной, заботливой, миловидной спутнице жизни можно только мечтать!
– Не пора ли нам побеседовать с мадемуазель Прынниковой? – Вирхов глянул на письмоводителя, который тут же вскочил и устремился к дверям. – Если дамочка все еще бузит, не приводите.
Но Дарья Анисимовна Прынникова, известная в «аквариумных» кругах как Дашка-Зверек, явилась пред светлые очи следователя в образе самого кроткого и смиренного создания, хотя и изрядно помятого, – ее черные кудельки совершенно потеряли форму, красное платье обвисло. Усаживаясь на предложенный ей стул, она запричитала:
– Господин следователь, я ни в чем не виновата. Обидеть бедную девушку может каждый, а вот защитить некому.
– Насчет бедности вы поскромничали, – ласково отозвался Вирхов, подыгрывая важной свидетельнице. – Ваши украшения говорят о другом.
– Вы о серьгах? – обиженно пропела Дашка. – Так бриллианты фальшивые, подделки. В Американском Доме бриллиантов Тэт купленные... Господин Оттон не осмелился бы дарить порядочной даме из высшего света такую дрянь, а мне – пожалуйте.
Помятая дива закрыла ладошками узкое личико с размазанными по щекам румянами, тоненькие пальчики ее были усеяны перстнями.
– И перстни поддельные? – спросил участливо Вирхов.
– Почти все, – с неохотой призналась Прынникова. – Рубин, конечно, не сиамский, но крупный, настоящий, хорошо со сцены виден. Петя подарил. И сердолик натуральный, хотя и простенький – матушкин подарок. Топаз тоже фальшивый. А изумруд дорогой, от Студенцова. – Красотка перекрестилась. – Вот Павел Мироныч вчера обещал осыпать бриллиантами. Да не верю я ему. Жалованье небось мизерное. Да и наследства не предвидится.
Черные лукавые глазки выжидательно уставились на следователя.
– Вы правы, голубушка, – Вирхов сочувственно вздохнул, – от него гор золотых не ждите. Жизнь ваша нелегкая, не стал бы вас томить, да вы вчера сами здесь заснуть изволили.
– Перебрали немного, – легко согласилась Дарья, – я вчера не пела в «Аквариуме», свободна была. Думала бедной матушке в Углич письмо писать, да ваш красавчик увлек меня в ресторан. Хотелось развеяться. Степана жалко, не пропащим он человеком был.
–О Степане я и хотел с вами побеседовать, Дарья Анисимовна. – Вирхов приступил к существу дела. – Слышал, он оказывал вам знаки внимания.
– Не только знаки, – с готовностью уточнила Дарья, – он своей жизни без меня не мыслил. Я его уж так увещевала: прекратил бы кутежи, помирился бы с отцом, продолжил бы дело...
Дива говорила горячо и искренне, хитрая гримаска сошла с ее подвижного лица, и оно, несмотря на стершийся грим и безжалостный дневной свет, показалось Вирхову если не красивым, то очень миловидным.
– Слышал, он хотел бежать в Америку? – осторожно вступил Вирхов.
– Бывало, нашептывал мне, да все под хмельком... взаимной страсти домогаясь. Ни за что погиб! Судьба... – Дарья вздохнула с досадой. – Думал, отец Онуфрий усовестит его папашу. Дар желал преподнести.
– А почему он выбрал Воздухоплавательный парк?
– Не знаю, господин следователь, Степан человек природный, импульсивный, нетерпеливый...
– А кто предложил ехать на праздник?
Дарья нахмурила узкий лобик, сосредоточенно помолчала.
– Там весело, народу много. Все хотели. Кто первый сказал – не помню.
Вирхов чувствовал непритворное желание словоохотливой красотки помочь следствию.
– А что вы говорили вчера об общем друге Степана?
– Когда мы в экипаже ехали, он что-то плел мне о лучшем друге, дескать, без него не видать ему футляра деревянного. Я и пошутила – который друг лучший? А он сказал – наш общий. Не протрезвел, видно. Плохо соображал.
– Общий друг – кто это? Не господин ли Глинский?
– Что вы! Платон на Степана смотрел свысока, лишь в компании терпел, все потешался. Степан скорее о Густаве говорил.
– О господине Оттоне? – Вирхов поднял плоские белесые брови. – Вы думаете, в футляре было что-то... необычное?
– Густав социалист и насмешник. Он мог всучить Степану сюрприз. У него дома такой есть. Но почему вас интересует футляр? – удивилась шансонетка.
Вирхов уклонился от прямого ответа: неужели сейчас явится из музыкальных уст с размазанной помадой искомая истина?
– Футляр с золотым крестом на крышке, какие там сюрпризы?
– Как какие? – Дарья всплеснула руками. – Нажмешь на незаметную кнопочку – и из-под крышки черт выскакивает!
– Когда я служил в артиллерии, – заговорил осторожно Софрон Ильич Бричкин, когда за госпожой Брюховец захлопнулась входная дверь, – был у нас кухмистер, кормил нас весьма неплохо, но опытные мои товарищи утверждали, что продукты он подворовывает. Потому что любимой приправой к обеду у кухмистера были жалобы на разжиревшего при нем кота Пыжика, что без спросу лакомится сметаной, мясом и прочими яствами. Без преувеличения, котяра вымахал величиной с доброго поросенка. И знаете, что наши шутники сделали? Достали где-то здоровенную свинью, обмотали ее черной шкурой, а на морду нацепили разрисованную кошачью маску из папье-маше – не лень же было возиться! И запустили это чудовище к повару, когда он спал...
– Зачем вы меня пугаете, Софрон Ильич? – уныло откликнулась Мура. Ее попытки вытащить забившегося под стол принесенного ею кота не увенчались успехом: он злобно фыркал и не хотел покидать надежное убежище. – Вы думаете, нам придется отправляться на тайное собрание масонов?
Втайне Мура надеялась, что Софрон Ильич подтвердит ее крепнущее убеждение, что мадам Брюховец – сумасшедшая, хотя опрошенные ее помощником подруги-котовладелицы и отзывались о ней как о даме приятной и респектабельной. Но Бричкин только тяжело вздохнул.
– Туда не так-то просто проникнуть.
– Но что-то надо делать! – воскликнула Мура и заходила из угла в угол. –Клиентка потребует отчета! Завтра утром нагрянет снова!
– Отчет мы ей предоставим, не сомневайтесь. Сейчас же сяду за составление, – уверенно заявил Бричкин, доставая из ящика стола папку с чистой бумагой.
– Вы хотите фальсифицировать расследование? – остановилась Мура и пристально поглядела на помощника, окунавшего железное перо в деревянной ставке в бронзовую чернильницу, принесенную из дома Муромцевых.
– Но вы, Мария Николаевна, только что проделали то же самое, –виновато улыбнулся помощник. – Пытались убедить клиента, что принесенные вами кот и камень именно те, что требовалось разыскать.
Мура смутилась. Да, нехорошо, что она встала на путь обмана, но что же делать? Все окрестные коты предъявлены клиентке, все подвалы, чердаки, крыши и помойки обследованы. Она уставилась на бронзовую чернильницу: миниатюрный сфинкс на мраморной подставке, голова служила крышечкой. Если она поймает кота, то солидный гонорар позволит прибрести американскую пишущую машину с видимым шрифтом и легким ходом. Великолепный «Ундервуд» придаст ее бюро солидности.
– А как же вы будете писать отчет? Вам что-либо известно о петербургской масонской ложе?
– Вы забываете, сударыня, что я не один год проработал в «Обществе трудолюбия для образованных мужчин». Туда поступали фактически все газеты и журналы. И я подбирал вырезки для разных чудаков. Кто-то интересовался сплетнями об артистках, кто-то хотел все знать об автомобилях, кто-то о масонах...
– Вы помните, кто интересовался масонами?
– Разумеется. Но важнее, что я помню содержание публикаций. В одной газетенке писали, что в масонской ложе состоит и министр финансов Витте, и преступник Николай Морозов, и известные марксисты, и некоторые светила нашей петербургской науки.
