– Он просто влил ей в рот полбутылки виски…
– …его поймали с яблоком, набитым снотворными таблетками.
– …выронил шприц прямо перед председателем…
– Интересно, а есть способ, которого еще никто не пробовал? – сказал я.
– Если только колдовство, – отозвался хорошенький мальчик. Все засмеялись.
– Ведь мог же кто-то придумать такой способ, – продолжал я небрежным голосом, – который невозможно обнаружить, и спокойно пользоваться им всю жизнь.
– Типун тебе на язык! – воскликнул жизнерадостный парень. – Тогда скачкам конец. Никто не сможет предсказать результат, букмекеры просто на уши встанут! – Он ухмыльнулся во весь рот.
Пожилой человечек был настроен менее весело.
– Такое и вправду бывает, – сказал он, с серьезным видом кивая головой. – Ведь есть тренеры, которые здорово насобачились в разных гадостях, можете мне поверить. Они по многу лет проделывают фокусы со своими лошадьми.
Но остальные с ним не согласились. Тесты на допинг покончили с такими тренерами: их лишили лицензий, и они вышли из игры. Хотя старое правило, конечно, не всегда было справедливо, ведь тренера автоматически дисквалифицировали, если у одной из его лошадей обнаруживали допинг. Это не всегда вина тренера, особенно если речь идет о допинге для проигрыша. Зачем тренеру портить лошадь, которую он много месяцев учил выигрывать? Но все сходились на том, что после отмены этого правила случаев допинга стало не меньше, а больше.
– Это и понятно, ведь теперь мошенник знает, что он портит не карьеру тренера, а одну лошадь на один забег. Ему вроде бы не так совестно. Конюху легче взять пятьдесят монет за то, что он подсыпет аспирину в корм, если он знает, что конюшню не прикроют и он не потеряет работу.
Они говорили и говорили, пересыпая свою речь и дельными замечаниями, и похабными шутками, но мне уже было ясно, что им ничего не известно о тех одиннадцати лошадях. Я знал, что никто из них не работал в интересующих меня конюшнях, а статей в газетах они либо не читали, либо читали с большими перерывами, а не все сразу, как я.
Разговор увял, перешел в зевки, и мы, болтая, отправились спать. Я мысленно вздохнул с облегчением, радуясь, что мне удалось пережить этот вечер, не привлекая к себе особого внимания.
В следующие два дня я старательно копировал поведение окружающих, так что дело обошлось без удивленных взглядов. Утром я вывел Спаркинг Плага из конюшни в паддок, прошел с ним по демонстрационному кругу, подержал, пока его седлали, снова провел по кругу, подождал, пока жокей сядет в седло, и вывел его на беговую дорожку, после чего вместе с другими конюхами наблюдал за скачками со специально отведенного для нас места.
Спаркинг Плаг победил. Страшно обрадованный, я встретил его у ворот и отвел в просторный загон для расседлывания победителя. Здесь я увидел полковника Беккета, который ждал, опираясь на трость. Он похлопал лошадь, поздравил жокея, который отстегнул седло и ушел в весовую, и иронически проговорил:
– По крайней мере, я частично окупил его стоимость.
– Хорошая лошадь, к тому же прекрасно подходит для нашего дела.
– Отлично. Нужно что-нибудь еще?
– Да. Как можно больше подробностей о тех одиннадцати лошадях – где их растили, что они ели, чем болели, в каких кафе останавливались водители фургонов, возивших их на соревнования, кто делал для них сбрую, кто менял им подковы… короче, абсолютно все.
– Вы это серьезно?
– Да.
– Но ведь у них нет ничего общего, кроме того, что им дали допинг.
– Мне кажется, проблема как раз и заключается в выяснении того, что дало возможность применить допинг именно к ним.
Я погладил морду Спаркинг Плага. После победы он был возбужден и беспокоен. Полковник Беккет посмотрел на меня своим спокойным и трезвым взглядом.
– Вы получите информацию, мистер Роук.
– Спасибо. Я позабочусь о Спаркинг Плаге… До конца сезона он вернет вам те деньги, которые вы за него заплатили.
– Увести лошадей! – закричал распорядитель. Полковник сделал рукой вялый прощальный жест, и я увел Спаркинг Плага обратно в конюшню ипподрома.
В общежитии в этот вечер было гораздо больше народу, и на этот раз я не ограничился направлением разговора на тему допинга, а попытался произвести впечатление человека, который не отказался бы от пятидесяти фунтов за известного рода услуги. Это принесло мне немало неодобрительных взглядов и один явно заинтересованный – от человека крошечного роста, чей огромный нос издавал монотонное сопение.
Утром в умывальной он подошел к соседней раковине и проговорил одной стороной рта:
– Ты это всерьез вчера говорил, что мог бы показать стойло за пятьдесят монет?
Я пожал плечами.
– А почему бы и нет?
Он украдкой оглянулся. Мне захотелось расхохотаться.
– Я бы мог свести тебя кое с кем, кого это заинтересовало бы… За пятьдесят процентов.
– Думай, что говоришь, – нагло сказал я. – Пятьдесят процентов! Да за кого ты меня принимаешь?
– Ладно… тогда за пятерку, – хмыкнул он, сдаваясь.
– Ну, не знаю…
– Это достаточно справедливо, – тихо сказал он.
Он ошеломленно уставился на меня.
– И меньше, чем за шестьдесят, я на это не пойду, раз уж ты берешь себе пятерку.
Он явно не знал, смеяться ему или плюнуть. Я оставил его с его сомнениями и, усмехаясь, вышел, чтобы увезти Спаркинг Плага обратно в Йоркшир.
В пятницу вечером я снова сидел в пивной в Слоу и через всю комнату обменивался зверскими взглядами с Соупи.
В воскресенье половина конюхов взяла выходной, чтобы поехать в Бернсдейл на матчи по футболу и дротикам. Мы выиграли оба матча, и дело закончилось морем пива и дружеским похлопыванием по спине. Но все внимание к моей персоне со стороны бернсдейлских обитателей свелось к замечаниям, что я новенький и явно угрожаю их шансам на выигрыш лиги. Несмотря на то, что рассказывал Октобер о случаях допинга в этой деревне, среди них не было никого вроде Соупи и никого, кто заинтересовался бы твердостью моих моральных устоев.
Всю следующую неделю я ухаживал за своими тремя лошадьми, читал отчеты о скачках и размышлял – с нулевым результатом. Пэдди держал себя холодно, и Уолли тоже – видимо, Пэдди доложил ему о моих отношениях с Соупи. Неодобрение Уолли проявилось в том, что он заставлял меня делать больше положенной мне доли дневной работы, поэтому каждый день, вместо того чтобы отдыхать после ленча до четырех часов, когда начиналась вечерняя работа в конюшне, я должен был подметать двор, дробить овес, резать солому, мыть машину Инскипа или окна в пустых стойлах. Я делал все без звука, рассудив, что если в будущем мне понадобится срочно поругаться и уволиться, ежедневные одиннадцать часов работы послужат достаточным основанием для недовольства.
Как бы то ни было, в пятницу я снова отправился со Спаркинг Плагом на соревнования, на этот раз в Челтенхем, причем компанию мне составлял не только водитель фургона, но и Гритс со своей лошадью и старший разъездной конюх.
В конюшне ипподрома я узнал, что в этот вечер жокей-чемпион прошлого сезона давал обед и все присутствующие намерены отпраздновать это событие, посетив городские танцы. Поэтому мы с Гритсом, устроив своих лошадей, поужинав и приведя себя в порядок, тоже отправились на автобусе в город и купили входные билеты. В большом зале громко и старательно играл оркестр, но танцующих было пока немного. Девушки стояли кучками, разглядывая также державшихся вместе молодых людей, и я вовремя удержался от удивленного замечания – ведь Гритсу это казалось вполне естественным. Я увел его в бар, где конюхи с ипподрома уже смешались с местными жителями, и взял ему пива, сожалея о том, что ему придется стать свидетелем моего поведения. Бедняга Гритс, он разрывался между преданностью Пэдди и явным расположением ко мне, а я намеревался окончательно его разочаровать. Мне хотелось все ему объяснить. Искушение провести спокойный вечер было сильно. Но разве я мог упустить неповторимую возможность только для того, чтобы временно сохранить уважение одного глуповатого конюха, как бы он ни был мне симпатичен? Надо было отрабатывать десять тысяч фунтов.
– Гритс, найди какую-нибудь девушку и потанцуй. Он медленно улыбнулся.
– Я здесь никого не знаю.
– Не имеет значения. Любая будет рада потанцевать с таким отличным парнем. Пойди и пригласи.
– Не хочу. Я лучше побуду с тобой.
– Ладно. Выпей еще кружку.
– Я еще эту не допил.
Я обернулся к стойке, на которую мы опирались, и со стуком поставил свои едва начатые полпинты на прилавок.
– Я сыт по горло этим лимонадом, – яростно заявил я. – Эй, бармен, двойное виски!
– Дэн! – Гритс был расстроен моим тоном, значит, я выбрал его правильно. Бармен налил мне виски и взял деньги.
– Не уходи, – громко сказал я ему, – налей сразу еще порцию.