Ознакомительная версия.
О чем она говорила, Диего понял через несколько лет.
Другим мужчиной, с которым в доме считались, был Франсиско Гойя…
— По малолетству я плохо понимал, что происходит между мужчиной и женщиной, что помимо брачных уз, которые благословлены свыше, встречаются иные… — Диего расхаживал по комнатушке, слишком тесной для него. Казалось, он больше не замечал ни этой тесноты, ни неуместности своего нахождения в месте столь убогом. Ни единственного своего слушателя. — Конечно, я слушал разговоры… Слуги везде болтливы. Поначалу меня возмущало, что многие из них смеют осуждать Каэтану, другие же сочувствовали ей. Молодая и красивая, а супруг в спальню ее и не заглядывает. Разве удивительно, что двери этой спальни открылись для другого… Находились и те, которые утверждали, будто бы это истинная любовь, будто сам Господь соединил две души. Мечтатели, если хотите знать, я уже тогда видел, что Франсиско не способен любить никого, кроме себя…
— Каким он был?
— Что? — Этот вопрос заставил Диего вздрогнуть, очнуться, понять, что только что он исповедовался и отнюдь не священнику, обязанному тайну исповеди хранить.
— Каким он был тогда? — повторил вопрос Альваро.
— Самовлюбленным, амбициозным, болезненно самовлюбленным и амбициозным, — с расстановкой произнес Диего. — Он… сейчас мне кажется, что он прекрасно понимал, что в доме этом является никем, что в любой миг двери могут закрыться для него, и это понимание, оно заставляло его… Не знаю, как это назвать… Он требовал от слуг, чтобы те кланялись, приветствуя его, чтобы называли господином, хотя не имел титула. Ведь его отец был баском, а сам он и образования приличного не получил. Читал вслух, по слогам, писал и то с ошибками.
— Вы его не любите.
— Не люблю, — признался Диего. — И никогда не любил. Впрочем, взаимно… Мне было десять, когда я стал свидетелем их ссоры и слез Каэтаны. Моя тетушка, чтобы вы знали, редко плакала…
Каэтану Диего нашел в саду.
Он играл, когда услышал рыдания. Сперва Диего решил даже, что плачет служанка, которую отчитали за леность или нерасторопность. Но пробившись сквозь колючую стену розовых кустов, он увидел тетушку.
— Что произошло? — Диего разом позабыл про игру и про то, что он не только играет, но и прячется от наставника, который грозился Диего выпороть, и про прочие беды свои, что и бедами-то не были. — Кто посмел обидеть прекрасную донну? Я его заколю!
Шпага у Диего уже имелась, и пусть была мала, по его возрасту, но владел он шпагой неплохо. Так ему казалось.
— Это ты, малыш… — Каэтана вымученно улыбнулась. — Ничего, ничего не случилось…
— Вы плачете.
— Плачу. Женщины иногда дают волю слезам.
Быть может, другие женщины и дают, но Каэтана не похожа на других! Она особенная. Так Диего и сказал. И еще розу подарил, которую сорвал с куста, не испугавшись колючек.
— Ты милый мальчик…
Диего нахмурился.
Он себя полагал уже взрослым, а она — «милый мальчик»…
— Все хорошо, малыш. — Каэтана погладила его по волосам и, наклонившись, поцеловала в лоб. Диего запомнил прикосновение ее холодных влажных губ на всю жизнь. — Все хорошо. Это просто нервы…
Она наклонилась и подняла лист, скомкала и отшвырнула. Вновь подняла. Убрала в кошель. Отерла влажное от слез лицо платком.
— Все хорошо, — уже спокойно повторила она. — Спасибо тебе, малыш…
— За что?
— За то, что у меня есть ты, мой маленький рыцарь. Ты же никогда меня не предашь? Не предашь, — ответила Каэтана самой себе. — И не обманешь. А остальное не имеет значения.
Диего почти ей поверил. И поверил бы, если бы чуть позже не стал свидетелем иной сцены, которая многое прояснило. Все же в десять он понимал много больше, чем в пять…
На сей раз не в саду — в доме.
В мастерских Гойи.
Сюда не дозволялось заглядывать никому, дабы не побеспокоить Франсиско, и он ревниво следил за тем, чтобы правило это, им же придуманное, соблюдалось. Но Каэтана — хозяйка, и нет дверей в доме, которые были бы заперты для нее.
Что же касается Диего, то он уже давно научился обходить запертые двери.
И в мастерские он последовал за Каэтаной. Почему-то не хотелось выпускать ее из виду.
— Ты обещал! — Голос Каэтаны, нервный, дрожащий от гнева, проникал сквозь двери. — Ты клялся мне, что больше никогда к ней не вернешься!
Диего сумел подобраться к двери, уже не запертой, приоткрытой — и встал у створки. Его не было видно, да и Каэтана, как и Франсиско, слишком увлечены были ссорой, чтобы обращать внимание еще на что-то, на кого-то…
— Ты говорил, что любишь меня! — Она швырнула в лицо Франсиско комок бумаги. — А меж тем твоя жена снова беременна!
— С женщинами это случается. — Франсиско не стал уклоняться от обвинений, лишь сделал шаг и наступил на злосчастное письмо. — Не понимаю причины твоего гнева.
— Не понимаешь?! Хочешь сказать, что не ты отец ребенка!
— Надеюсь, что все-таки я…
— Значит, ты не отрицаешь, что вновь… Что ты… — Она задохнулась от возмущения, и Диего с трудом удержался, чтобы не броситься к своей донне.
— Каэтана. — Франсиско, напротив, был оскорбительно спокоен. — Не понимаю, что именно тебя столь возмутило? Она моя жена перед людьми и Господом. И вполне естественно, что он благословляет наш брак…
— Ненавижу! — Это слово она выдохнула ему в лицо.
— Разве?
— Ты…
— А ты, моя возлюбленная? Свет моей души? Скажи, могу ли я упрекать тебя за то, что ты состоишь в браке с этим… существом?
Голос Франсиско сочился ядом.
— Хосе…
— Распутник. И содомит. И если об этом узнают…
— Ты не посмеешь!
— Конечно, я не посмею. Я и в мыслях далек от того, чтобы навредить тебе, моя любовь. Я живу от встречи до встречи с тобой. Я дышу тобой, зная, что никогда не сумею надышаться. Я существую единственно, чтобы восхищаться твоею красотой…
— Но твоя жена…
— Всего-навсего женщина, перед которой у меня имеются обязательства. И, дорогая моя Каэтана… Ты же позволишь называть тебя своею? Я знаю, что не имею на то права, но видит Господь, мечтаю, чтобы ты принадлежала мне, и только мне!
Он был страстен и пылок, и уши у Диего загорелись, потому как этот разговор совершенно точно не был предназначен, чтобы он его слышал.
— Я забочусь о тебе…
— Это как же?
— Разве тебя не пугают слухи, которые, подобно крысам, расползаются по Мадриду? Злые языки порочат твое имя, твой светлый образ… Они готовы обвинить тебя в супружеской неверности.
— И что мне до слухов?
— Быть может, и ничего. Но ты сама знаешь, сколь завистливы твои так называемые друзья. Они готовы вот-вот отвернуться… И королевская чета… Королева ненавидит тебя за красоту.
— Пускай.
— Ты не должна давать и малейшего повода усомниться в твоем благочестии. Нет, Каэтана, я беспокоюсь о тебе, и только о тебе… Моя жена — лишь средство, она никчемная пустая женщина, только и способная, что рожать детей. И пока она рожает, все думают, будто я верен ей, и только ей…
— Теперь вы понимаете, что за человек он? — Диего устал ходить, он присел на кровать и сгорбился. — Ему удалось уговорить тетушку, уверить ее в своей любви. Нелепость какая! Но она, ослепленная им, готова была верить всему. Их роман длился многие годы, особенно после смерти тетиного мужа, но…
— Герцог и вправду был содомитом?
Альваро прикусил язык. Вряд ли смерть герцога, случившаяся годы тому, имеет отношение к делу. И Диего вполне способен разгневаться на этакое любопытство, но тот лишь вздохнул:
— Да и, понимаете, в его смерти отчасти виновен я… Я не был красивым ребенком в том смысле, в котором понимают красоту — волосы кучерявые, лицо чистое… Я уже упоминал, что переболел оспой, и она оставила на лице следы. Сейчас отметины тоже заметны, но куда меньше, чем в детстве. Пожалуй, многих удивляло, что тетушка держит при себе столь некрасивого пажа. Франсиско и вовсе не мог смотреть на меня без отвращения. У него же очень развито чувство прекрасного. И я это чувствовал…
Ознакомительная версия.
