— И что это за улики такие? — огрызнулась я.
— Ночь была дождливой. — Инспектор Стивенсон оттянул пальцем воротник рубашки. — Похоже, что если на теле и были какие-либо следы похитителя Эйдена, то их смыло. В слюне также никаких следов не обнаружили.
Я и сначала-то не знала, как быть, а теперь, когда в голове был полный хаос от всей этой информации, я тем более не представляла, что делать. Сделала несколько глотков воды.
Пришёл черёд Стивенсона рассказывать. Он посмотрел мне в глаза терпеливым, пристальным взглядом учителя, что-то объясняющего ребёнку:
— Результаты медицинского обследования Эйдена и те обстоятельства, при которых его нашли, позволяют предположить, что в течение последних десяти лет Эйдена держали в заключении — скорее всего, в небольшом помещении со скудным освещением. Доктор Шаффер считает, что отметины у него на лодыжках указывают на то, что какое-то время он сидел на цепи.
К горлу снова подступила тошнота, но на этот раз я смогла подавить позыв. На цепи. В заключении. Как животное в клетке. Я изучала психологию и прекрасно понимала, как это может отразиться на ребёнке, достаточно вспомнить о детях-маугли или девочке, выросшей в курятнике. Все они походили на зверей и были психически изуродованы, практически не могли выполнять элементарные действия и, без сомнения, были совершенно потеряны для общества, оказываясь неспособными в него интегрироваться.
— Но это же… это… — Джейк потёр глаза, словно не веря им. — Это же дико! Кому может прийти в голову так издеваться над ребёнком?!
— Это мы и намерены выяснить, — заверил Стивенсон. — Потому что кем бы ни оказался этот изувер, он должен сидеть в тюрьме.
7
Когда я была ребёнком, я видела совсем иные кошмарные сновидения, нежели те, что стали мучить меня во взрослом возрасте. В них я плутала по лабиринту узких запутанных туннелей, следуя за маленьким пятнышком света, маячившим где-то впереди. Это сияющее, искрящееся оранжевое пятно чем-то манило меня, и я с удовольствием шла к нему, воспринимая это как некую игру. Но по мере продвижения вперёд туннель начинал сужаться, а яркое оранжевое сияние — тускнеть. Я всё больше приближалась к панике и бежала уже не за пятнышком света, а унося ноги от кого-то очень страшного и желающего меня погубить. Я всё бежала и бежала, сворачивая в один проход за другим, и проходы эти становились всё уже, а потолок — всё ниже. Пространство продолжало сжиматься, пока стены не начинали скрести по моей коже — и вот уже я вынуждена встать на четвереньки и ползти в кромешной тьме…
Я всегда просыпалась ровно перед тем, как застрять.
Сколько себя помню, не было для меня большего страха, чем сидеть взаперти. Именно поэтому ещё в школе я открыла клетку и выпустила на волю морскую свинку, а папу заставила вернуть подаренную клетку с кроликом. Поэтому я даже в общественном туалете оставляю дверь на щёлочку приоткрытой.
Так что теперь мысль об Эйдене, посаженном в тесный чулан и прикованном цепью, словно зверь… Эта мысль пробудила во мне какую-то первобытную материнскую ярость. Мне хотелось найти того, кто это сделал, и разорвать его на части зубами и когтями, как бешеная тигрица, — уверена, я смогла бы.
Есть много проницательных выражений о гневе отвергнутой женщины. Отвергнутой. Вы серьёзно?! Да никогда на свете гнев ревнивицы не сможет конкурировать с неистовством матери! Я провела пальцами сквозь волосы и ощутила, что именно сейчас, в этом дурно пахнущем кабинете, напиталась той яростью, которой буду питаться и которая будет держать меня на плаву в течение следующих нескольких недель.
— Какие шаги вы предпринимаете для поимки этого человека? — спросила я.
— Мы прочёсываем тот район, где нашли Эйдена, и опрашиваем свидетелей. Но… дело щекотливое, Эмма, и вы знаете, почему. Стоит нам зашевелиться поактивнее, пресса тут же пронюхает. Стоит только вызвать в полицию одного очевидца, они сразу поймут, что что-то происходит. Вам нужно подготовиться к тому, что будет дальше.
Я не удержалась и зарылась лицом себе в ладони. Испытывала ли я радость? Могла ли позволить себе быть счастливой от того, что Эйден жив? Способна ли я вообще чувствовать счастье в такой момент? И должна ли?
— Ублюдки, — пробурчал Джейк. — Мало они после потопа резвились! Чуть родителей Эммы в могилу не отправили раньше времени.
— Нужно позвонить Соне и Питеру, — сказала я. — Они бабушка и дедушка Эйдена. Им надо взглянуть на него, особенно учитывая то, что СМИ снова могут устроить грязную вакханалию.
— Это правильно, — согласно кивнул Стивенсон. — Эйдену сейчас очень нужно, чтобы рядом с ним были любящие родители, бабушка и дедушка.
Инспектор не сказал этого напрямую, но я знала, о чём он думает: он надеялся, что Эйден с помощью родственников выйдет из своего состояния и заговорит. На сегодняшний день расследование этого дела становилось для полиции приоритетным, особенно с началом его освещения в прессе. Мой пустой желудок рядом с растущим плодом судорожно сжался.
— Можно я ещё раз посмотрю на него? — попросила я.
— Разумеется, — улыбнулся доктор Шаффер. — Но сначала мы должны поговорить о том, что нужно сделать, чтобы помочь Эйдену поправиться. Случай очень необычный, прецедентов не существует. Эйдена держали вне общества в течение десяти лет, и теперь ему нужна помощь, чтобы снова влиться в него.
— Я понимаю, — сказала я, комкая подол платья в левой руке.
— Мы считаем, что лучше всего было бы оставить Эйдена под наблюдением в больнице ещё на несколько дней. При его поступлении мы не были в курсе ситуации, в противном случае Эйдена поместили бы в карантин, чтобы он не подхватил инфекцию, к которой у него, возможно, не выработался иммунитет. Однако он контактировал с несколькими медсёстрами и посетителями и, похоже, ничем не заболел. Тем не менее нам необходимо поговорить о том, какие прививки ему делали до похищения, чтобы решить, нужно ли сделать какие-то ещё перед тем, как он вернётся домой.
— Конечно. — Я продолжала теребить несчастное платье, злясь, что моему сыну вообще нужно какое-то специальное обращение.
— С социальной службой связались незамедлительно, так что вам
