Феликс, позабыв о своем собственном положении, тихонько стоял в темной ванной, откуда было слышно каждое слово.
Советы миссионера не интересовали молодого человека, и он вновь выбрался на пожарную лестницу, чтобы продолжить отчаянную охоту за одеждой. Еще одно темное окошко ванной. Он, крадучись, пробрался к нему… Прислушался… Спрыгнул в комнату и испуганно застыл на холодных плитках паркета…
Комната была отделена от маленького салона одной лишь портьерой. В салоне кто-то как раз включил граммофон…
Miss Otis regrets she is
Inable to lunch to day
— Выключи ты эту проклятую музыку, — сказала белокурая, полная женщина в вечернем платье.
В этом номере жил фабрикант мороженого Хиллер со своею женой. Один из некоронованных королей Америки.
— Не указывай, что мне делать, Мей… — ответил он, продолжая повязывать галстук.
— Постыдился бы лучше! Что обо мне будет думать прислуга! Ты же флиртуешь с горничной. А еще американский миллиардер!
Хиллер, насвистывая, надел смокинг и поправил узел галстука. Его жена сорвала с головы украшенную алмазами заколку ценой в верных десять тысяч и швырнула ее в граммофон.
— Отвечай мне!.. — закричала она тоном базарной торговки. — Я тебе не комнатная собачка! Ясно?!
Хиллер с равнодушным видом закурил сигарету.
— Не кричи, пожалуйста, — ответил он скучающе, — ты не за стойкой бара.
— Подлец! Если тебе не нравится, что я была кассиршей, надо было жениться на какой-нибудь аристократке. Да только кто пошел бы за такого базарного зазывалу? Из тех, что кривляются перед ларьками… Ты и сейчас остался тем же, что и был: мелким лавочником! Несмотря на все твои миллионы.
Хиллер, насвистывая, посмотрел на часы. Граммофон продолжал свое:
Miss Otis regrets she is
Inable to lunch to day
Его жена швырнула на пол вазу, и ее пухлое, начавшее уже увядать, кукольное личико исказилось от ярости.
— Мерзавец! Зазывала! Тебе бы в тюрьме сидеть!
— Пожалуйста, без скандалов, — негромко сказал Хиллер, — потому что…
— Ударишь меня?!.. Ты на это способен! Фу!.. Рыцарь для горничных.
— Слушай, Мей, прекрати-ка это… Горничная ничем не хуже, чем шофер… Мой собственный шофер. Ты думаешь, что я совсем уж идиот?…
— Мерзавец! Я тебя засажу в тюрьму за клевету… — И она рванула с себя великолепное парижское платье, разодрав его чуть не напополам…
…Феликс поспешно сбежал.
Снова по нему хлестал дождь, а издалека глухо доносилось сквозь ливень, что:
Miss Otis regrets she is
Inable to lunch to day.
…Он снова был в ванной. Оттуда он осторожно пробрался в темную спальню. И…
…Из соседней комнаты кто-то вошел. У него хватило времени лишь на то, чтобы прижаться к стенке за шкафом. На пороге стояла горничная в аккуратном чепчике, залитая светом из соседней комнаты. Там сидели три женщины. Молодая и красивая графиня Ольга Петрова — известная теннисистка, Урсула Гугерсгейм, по крайней мере, семидесятилетняя вдова барона фон дер Фрюварта, и Хельга Йоринс — шведка, автор многих работ по метафизике, основательница индийского движения Обновления Душ. Сухопарая седая женщина в черной блузке с высоким воротником и пенсне, Хельга Йоринс (основательница движения Обновления Душ) как раз говорила горничной:
— Вода в ванной должна иметь сорок градусов…
Бежать Феликс не мог, потому что горничная вошла в ванную. Зашумела вода. Гостьи начали прощаться.
— Я пришлю вам эту настойку, — сказала Урсула Гугерсгейм (вдова барона фон дер Фрюварта). — В такую сырую погоду человек должен беречься от ревматизма.
— Это так мило с вашей стороны… — ответила Хельга Йоринс — Спасибо… Примите, дорогая, в знак благодарности мой скромный труд «Величие и бессмертие женской морали».
— Спасибо. Вы тоже идете, графиня?
— Задержусь еще на минутку. Мисс Йоринс обещала, что разрешит мне выбрать несколько книг… В такую погоду, когда нельзя ни поиграть в теннис, ни выкупаться в море, чувствуешь себя просто ужасно. Может быть, хоть хорошая книга выручит меня.
Петрова была настоящей красавицей. Белокурая, с тонким лицом и спортивной фигурой. В сером костюме из английской шерсти она напоминала героинь пьес Ибсена. Мягкой, ритмичной походкой она подошла к книжной полке и, помахивая сумочкой, висящей на пальце заложенной за спину руки, начала разглядывать корешки.
Урсула Гугерсгейм (вдова барона фон дер Фрюварта) вышла из комнаты в сопровождении мисс Йоринс.
Феликс продолжал стоять неподвижно. То, что он видел в соседней комнате, все больше делало его похожим на изваяние с вытаращенными глазами.
Графиня Петрова быстро оглянулась, выдвинула один из ящиков комода и сунула в сумочку две небольшие вещицы. Затем, обнаружив под стопкой белья пачку банкнот, она прихватила изрядную долю их. Закрыв ящик, она вынула пудреницу и начала приводить в порядок лицо… Для женщин это иногда бывает отличным средством успокоиться.
Воровка…
Вернулась мисс Йоринс.
— Выбрали что-нибудь, дорогая?
— Да, вот эту и эту, — ответила Петрова, показывая наугад на две книги. — Спокойной ночи.
— Это действительно великолепные вещи, — сказало седая теософка, беря в руки одну из подобранных книг. — Чудесно! Вы, оказывается, умеете читать по арабски?…
— Я… когда-то… занималась… Спокойной ночи…
— До свидания. Графиня вышла.
— Ванна готова, — сообщила горничная и, поклонившись ушла.
Мисс Йоринс направилась в ванную. Салон был теперь пуст.
Феликс с отчаянием огляделся по сторонам. Что накинуть на себя, чтобы можно было выскочить в коридор? Покрывало с кровати!.. Из ванной слышался плеск воды… Старуха скоро вернется!
Бр — р-р!..
Он схватил покрывало и прыгнул на кровать, стараясг прикрыться им… Кто-то идет!
Поздно!.. Кошмар…
Вошел слуга с настойкой и оторопело застыл перед зрелищем, представшим ему в свете, пробивавшемся из соседней комнаты.
Феликс стоял на кровати на четвереньках!.. Лакей выронил настойку и метнулся назад в коридор, бормоча:
— Гадость… Что же это… Неслыханно. Вот это да!
Потом у него начался приступ икоты. Еще много недель беднягу передергивало при одном воспоминании об увиденном.
Мисс Йоринс так никогда и не смогла понять, почему Урсула Гугерсгейм (вдова барона фон дер Фрюварта) перестала здороваться с нею и при встречах смотрела куда-то в пространство над ее седой головой…
Было около одиннадцати часов. Мод еще читала, когда в дверь постучали.
— Войдите.
В комнату ворвалась диковинного вида дама. На ней была старомодная кофейного цвета блузка, нижняя юбка из темной тафты и лаковые туфли. Лицо с геометрической точностью было разделено на две половины, одна из которых заросла густой щетиной.
— Тс-с… Мне надо переодеться… Одежду я принес с собою… — В руках у странного создания был узел, из которого торчал конец шпаги.
Мод зажала руками рот, чтобы не расхохотаться во весь голос.
— Характерно для вас, — с горечью проговорил Феликс. — Вам бы только хихикать в самых драматических ситуациях.
— Откуда вы явились?
— Может быть, сами узнаете по костюму?…
Он исчез в ванной и через мгновенье вернулся в форме командира линкора Дикмана. Рукава были коротки, брюки доходили только до щиколоток, а один из эполетов отлетел при первом же движении.
— Теперь мне надо кончить бриться, — сказал мрачно Феликс, сумевший пронести сквозь все невзгоды бритву с надписью «Сидни Крик», мыло и универсальный ключ.
— Да, вид у вас с половиной бороды ошеломляющий.
— Я так и думал, когда шел сюда, что лучше мне уж сразу умереть. Я хотел понравиться вам, а выгляжу до половины освежеванным козлом…
Он привлек девушку к себе.
— Мод… вам будет легче, ее та я скажу, что знаю о вас все… И все равно люблю вас…
Девушка стояла перед ним, печально опустив голову.
— Я рада… тому, что вы сказали это… И, может быть, если когда-нибудь… А, ладно…
— Слушайте, Мод… Вы можете бежать вместе с князем в Америку, я тоже приеду туда…
— Поздно. Я все равно пропала — заявит на меня Декер или выдаст Боркман… Самое лучшее, что я могу сделать, это ценой своего доброго имени спасти несколько хороших людей… Отдайте мне, пожалуйста, тетрадь.
— Те-традь…
Мод с испугом посмотрела на растерянное лицо Феликса.
— Что… с тетрадью?!
— Она… осталась в сто втором… в моем костюме рассыльного… она была в кармане… а они забрали его…
— Вы не можете… снова забрать ее?… — прошептала девушка.
— Они унесли одежду в канцелярию… Тетрадь была в куртке…
