реальность и свою роль в ней?
– Именно. Вот почему это состояние можно отнести к невменяемости, мисс Шарп.
– Но разве вы не говорили, что фиксация Джейкоба на криминалистике толкнула его на то, чтобы использовать смерть Джесс Огилви для создания собственной сцены преступления?
– Говорила.
– И разве такая продуманность действий и точный расчет не предполагают, что он прекрасно сознавал, что делает, в тот момент?
Доктор Ньюком пожимает плечами:
– Это теория.
– Вы также упомянули недостаток эмпатии. – Хелен подходит к месту свидетеля. – Вы сказали, что это одна из характерных особенностей людей с синдромом Аспергера.
– Верно.
– Вы считаете это эмоциональным критерием или когнитивным?
– Эмоциональным.
– А недостаток эмпатии выявляют в ходе проверки на невменяемость, доктор?
– Нет.
– Верно ли, что определяющим для признания невменяемым по закону является то, отличал ли обвиняемый правильное от неправильного в момент совершения деяния?
– Да.
– Это эмоциональный критерий или когнитивный?
– Когнитивный.
– Значит, отсутствие эмпатии означает, что человек холодный, бессердечный, не испытывающий сожалений, – говорит Хелен. – Но это не обязательно ведет к тому, что он не сознает сущность и последствия своих действий.
– Часто одно сопутствует другому, – говорит доктор Ньюком.
– Правда? – спрашивает Хелен. – Наемный убийца расправляется со своими жертвами без малейшего сожаления, но это не делает его невменяемым, только психопатом.
Джейкоб снова толкает меня локтем, но я уже и без того поднимаюсь на ноги.
– Протестую! Есть, помимо красивых слов, у мисс Шарп какой-нибудь вопрос?
– Вы позволите? – говорит доктор Ньюком, обращаясь к судье за разрешением. – Мисс Шарп, кажется, пытается провести параллель между человеком с синдромом Аспергера и психопатом. Однако люди с синдромом Аспергера не демонстрируют такого внешнего обаяния, как психопаты, и не манипулируют другими. Чтобы справиться с этим, им не хватает владения навыками межличностного общения, что обычно делает их жертвами психопатов, а не хищниками.
– И все же за Джейкобом числится несколько агрессивных поступков, не так ли? – уточняет Хелен.
– Мне об этом неизвестно.
– Разве он не ссорился с Джесс за два дня до ее смерти? Эту ссору слышали работники пиццерии Мамы С.
– Да, но это не была ссора с применением физического насилия…
– Допустим, а как насчет отстранения его от занятий в прошлом году за попытку придушить свою одноклассницу?
Пустые листки веером ложатся на стол передо мной, и я отодвигаю их в сторону.
– Подожди, – сквозь зубы говорю я Джейкобу и подаю знак судье: – Протестую…
– Я переформулирую. Вам известно, что Джейкоба отстраняли от занятий за нападение на девочку из его класса?
– Да, я помню, доктор Мурано упоминала об этом. И кажется, толчок к этому был такой же: межличностные отношения, развитие которых не вполне совпало с намерениями Джейкоба. Он почувствовал себя униженным и…
– Сорвался, – довершает за нее прокурор. – Верно?
– Да.
– И поэтому была убита Джесс Огилви.
– По моему мнению, да.
– Скажите мне вот что, доктор, – продолжает Хелен Шарп. – Джейкоб все еще был вне себя, когда расставлял по алфавиту коллекцию CD-дисков в доме Джесс после ее смерти?
– Да.
– А когда перемещал ее тело на триста ярдов, в кульверт позади дома?
– Да.
– И когда сажал ее, аккуратно заворачивал в лоскутное одеяло и складывал на коленях ее руки?
Доктор Ньюком едва заметно кивает.
– И через несколько дней, когда он приехал к телу Джесс и набрал номер девять-один-один, чтобы полиция нашла ее, он продолжал злиться?
– Ну… – тихо говорит психиатр, – я полагаю, да.
– Тогда скажите, доктор, когда Джейкоб вышел из этого состояния? – спрашивает Хелен Шарп.
Эмма
– Они врут! – жарко говорит Джейкоб, как только мы остаемся одни. – Они все врут!
Я следила за ним и видела, как во время перекрестного допроса психиатра он с каждой минутой все сильнее сжимается от напряжения. Хотя Джейкоб передал Оливеру множество записок, тот не попросил перерыв, пока Хелен Шарп не поставила финальную точку. Честно говоря, не знаю, что случилось бы, если бы Джейкоб не позволил мне пойти с ним во время перерыва, злясь на меня за вчерашнее, но, очевидно, я меньшее из двух зол за столом защиты, а потому мне дано позволение войти в сенсорную комнату отдыха, а Оливеру нет.
– Мы обсуждали это, Джейкоб, – говорю я. – Помнишь? Что объявление тебя невменяемым ничего не значит, это просто дает присяжным повод для признания тебя невиновным. Это инструмент, все равно что сказать школьному начальству про твой синдром Аспергера. Ты от этого не меняешься… учителям становится проще понять твой стиль обучения.
– Мне нет дела до защиты, – возражает Джейкоб. – Меня волнует, что́ эти люди говорят о моих поступках.
– Ты знаешь, как устроен закон. Бремя доказательства вины лежит на обвинении. Если Оливер найдет свидетеля, который сплетет другой сценарий произошедшего, тогда у присяжных возникнут обоснованные сомнения и они не смогут признать тебя виновным. – Я беру Джейкоба за руку. – Малыш, это все равно что дать кому-нибудь книгу и сказать, что в ней может быть не одна развязка.
– Но я не хотел, чтобы она умерла, мама. Я не виноват. Я знаю, это был несчастный случай. – Глаза Джейкоба полны слез. – Мне ее не хватает.
Дыхание застывает у меня в горле.
– О, Джейкоб, – шепчу я. – Что ты сделал?
– Я все сделал правильно. Так почему мы не можем сказать об этом присяжным?
Я хочу заблокировать его слова, мне сейчас давать показания, а значит, я не смогу солгать, если прокурор спросит, что сказал мне Джейкоб о смерти Джесс. Мне хочется бежать со всех ног, чтобы слышать только шум крови в ушах, а не его признание.
– Потому, – говорю я, – что иногда самое трудное – это услышать правду.
Оливер
Вот что мне известно.
Перед последним сенсорным перерывом Джейкоб был весь на нервах и едва сдерживался.
Теперь мы снова на заседании суда, Эмма на месте свидетеля, и она вся на нервах и едва держит себя в руках.
Уточнив для суда, кто она такая и в каких отношениях находится с Джейкобом, я подхожу к месту свидетеля, крутя в пальцах ручку, и как будто случайно роняю ее. Наклоняясь за ней, шепчу Эмме:
– Дыши.
Что могло случиться за те пятнадцать минут, что они с Джейкобом отсутствовали?
– Кем вы работаете, мисс Хант?
Она молча смотрит на свои колени.
– Мисс Хант?
Эмма вскидывает голову:
– Не могли бы вы повторить вопрос?
«Соберись, дорогая», – думаю я.
– Ваша работа. Чем вы занимаетесь?
– Раньше я писала колонку с полезными советами, – тихо говорит она. – После ареста Джейкоба меня попросили взять отпуск.
– Как вы начали заниматься этим?
– Не было другого выхода. Я была матерью-одиночкой с грудным младенцем на руках и трехлетним сыном, у которого вдруг развился аутизм. – Голос Эммы постепенно набирает силу и становится более уверенным. – В мой дом постоянно приходили психиатры, которые пытались не дать Джейкобу совершенно уйти от меня. Мне нужна была работа, но я не могла выходить из дому.
– Как поставили диагноз Джейкобу?
– Джейкоб был совершенно здоровым и счастливым младенцем, – говорит Эмма и смотрит на сына. Мгновение она не в силах продолжать, потом качает головой и добавляет: – Мы сделали ему прививки, и
