- Но... Но... - бормотал я. - Как она могла узнать?
- Я задала ей тот же вопрос, поскольку была удивлена не меньше вашего. А все оказывается просто: ее уведомил служащий мэрии в Сен-Флуре, тот, что высылал вам свидетельство о рождении.
Ни слова не говоря, подошла Аньес.
- Вы были тут? Вы ее видели? - спросил я ее.
Она кивнула.
- Она почти сутки провела в поезде, - вновь начала Элен. - В дороге были случаи саботажа. Она очень устала... Бернар, не хотелось бы вмешиваться в то, что меня не касается, но, в конце концов, раз уж ваша сестра пустилась в такой нелегкий путь, значит, вы ей небезразличны. Не могли бы и вы с вашей стороны после стольких лет забыть прошлое? Поймите меня: это ваша сестра, Бернар.
- Бесполезно уговаривать меня.
- Какой вы жестокий! - воскликнула Аньес.
- Почему она ни разу не написала мне в Германию?
- Но она знать не знала, что вы были в плену.
Мои нервы сдали. Пришлось сесть.
- Мой бедный друг, - сказала Элен. - Я так и думала, что вы будете потрясены. Но что я могла сделать? А теперь, если вы откажетесь ее видеть, как мы будем выглядеть?
- Вы не можете так поступить, - вмешалась Аньес. - Примите ее... хотя бы ради нас.
Бернар, я уверен, уступил бы. Мне же, если я подчинюсь, конец. Я взглянул на часы: было десять утра. Вряд ли Жюлия вернется раньше полудня. В моем распоряжении два часа. Что придумать? Как отразить удар?
- Она очень мила, - продолжала Элен. - Должна признаться, она мне очень понравилась.
"Мила" в ее устах означало "сносна". Жюлия, конечно, не относилась к разряду тех неотразимых людей, людей из "хорошего" общества, водиться с которыми одно удовольствие, но Элен, по ее излюбленному выражению, сделает все, что положено. Следовательно, если я - хорошо воспитанный человек, а не какой-нибудь мужлан, я тоже должен любезно принять Жюлию.
- Ладно, - тихо согласился я.
- Спасибо, Бернар.
- Вы подсказали ей, где остановиться?
- Да. В "Отель де Бресс", на площади Карно. До войны нам представился случай оказать услугу хозяину. Но если хотите, мы можем предложить Жюлии остановиться у нас.
- Как долго она намерена пробыть в Лионе?
- Не знаю. Мы перекинулись всего парой слов.
Хладнокровие медленно возвращалось ко мне, передо мной забрезжила возможность уловки. Но прежде всего необходимо продолжить игру. Подозрительную непреклонность проявлять нельзя.
- Там посмотрим, - сказал я, изобразив улыбку. - Узнаю Жюлию. Ее импульсивную натуру! Бесцеремонность... Согласитесь, она могла известить о своем приезде. Нельзя же сваливаться как снег на голову.
- Перенесем чемодан в вашу комнату, - предложила Аньес.
- С этим, может быть, не стоит торопиться, - возразил я. - Поскольку сестра в "Отель де Бресс", я хочу сейчас же повидаться с ней.
- Дайте ей время устроиться! - воскликнула Элен. - Только что вы и слышать о ней не желали, а теперь готовы бежать!
Я поднял чемодан. Элен и Аньес пошли со мной. По дороге одна из них захватила вешалки, другая - колодки для обуви.
- Все же, я думаю, лучше приготовить бабушкину комнату, - решила Элен. - Хорошего же она будет мнения о нашем гостеприимстве, если мы позволим ей ночевать в гостинице!.. И не спорьте, Бернар. Это никого не стеснит.
Время шло. Если Жюлия вернется... Я вновь стал терять голову. Моим единственным шансом, последней отчаянной ставкой было признаться во всем Жюлии. У меня было ощущение, что уж она-то меня поймет. Судя по тому немногому, что поведал мне о ней Бернар, Жюлия не была кисейной барышней. Когда она узнает обо мне, о том, почему я скрываюсь у Элен, она согласится молчать. Или даже поможет. Я заранее был согласен на все ее условия. В конце концов, я был лучшим другом ее брата. А она не разлюбила его, судя по тому, что не раздумывая примчалась, стоило ей узнать, что он жив. Жюлия могла меня спасти... при условии, что я увижусь с ней наедине. В противном случае катастрофа. Она войдет и скажет: "Добрый день, месье". Я почувствовал, как от лица у меня отливает кровь. Элен распаковывала чемодан. Аньес, стоя у нее за спиной, смотрела на меня; казалось, предсказанный ею приезд Жюлии веселит ее; возможно, она в какой-то мере догадывалась о моем затруднительном положении и была не прочь утвердить свою власть. Вдруг, словно желая еще больше смутить меня, она сказала:
- Ваша сестра нисколько на вас не похожа, Бернар. У нее гораздо более выраженный овернский тип лица, чем у вас.
- Верно, - отозвался я. - Вот уже более пятнадцати лет я слышу об этом.
- Оставь Бернара в покое, нечего его раздражать, - сказала Элен и принялась разбирать вещи. Аньес относила их на кровать, расставляла ботинки рядком. Два новых костюма довольно-таки элегантного покроя, галстуки, белье, пуловер, несессер свиной кожи с туалетными принадлежностями...
- Вы ни в чем себе не отказывали, - с ноткой уважения заметила Элен. Вот ваш бумажник.
Это был черный кожаный бумажник с двумя серебряными инициалами Б.П. Я раскрыл его, в нем была пачка банкнот - десять тысяч франков. Проворные руки сестер доставали из чемодана все новые предметы: бритву в чехле, сафьяновые домашние туфли, носовые платки... Элен развернула пальто; по движению губ, которое она сделала, было видно, что она оценила вещь.
- Бедняжка Бернар, к сожалению, вы утонете в своих костюмах. Мне кажется, они стали очень велики вам, - тихо сказала Аньес.
- Не имеет значения, - отрезал я, теряя терпение.
- И все же! - запротестовала Элен. - Вам лучше не выглядеть смешным, а уж выделяться не следует и подавно. Ну-ка, примерьте этот темно-серый пиджак. Ну же, доставьте мне удовольствие, Бернар!
Пробило половину одиннадцатого. Помимо моей воли у меня перед глазами так и стояло: Жюлия выходит из отеля и направляется к нашему дому.
- С ума сойти, до чего вы похудели! - удивилась Элен. - В плечах еще ничего, но пуговицы нужно будет переставить. Пройдитесь-ка немного, Бернар... Что скажешь, Аньес?
- Скажу, что Бернар производит впечатление переодетого человека. Пиджак словно с чужого плеча.
- Да нет же! Вечно ты преувеличиваешь!
Они суетились вокруг меня, снимали мерку, прикидывали. Я ненавидел и ту и другую. Не будь нелепой затеи с женитьбой, не было бы и письма в Сен-Флур, с которого все началось. Удел Бернара, суливший счастье ему, уничтожал меня. Я скинул пиджак.
- Ну все, я, с вашего позволения, пошел!
- Обождите, Бернар! - воскликнула Элен. - Помогите мне еще перевернуть матрац на бабушкиной постели. Это минутное дело.
От нетерпения, злости, страха мне не стоялось на месте. Казалось, стоит прислушаться, и я услышу за окном шаги Жюлии. И вдруг у меня возникло еще одно опасение: повстречав Жюлию на улице, я ее, вероятней всего, не узнаю. Нужно во что бы то ни стало застать ее в гостинице. В противном случае по возвращении я буду разоблачен. Бежать! Но Элен сообщит о моем исчезновении. К тому же более-менее продолжительный разговор обо мне двух сестер в присутствии Жюлии приведет к тому, что мой обман откроется. В чем только меня тогда не обвинят!
- Подай простыни, Аньес... Натягивайте с той стороны, Бернар. Бог мой, какой вы неловкий! А еще считаете себя ловкачом!
- Вы сказали, площадь Карно, я не ошибаюсь?
- Правильно. Сразу за поворотом налево.
- Ну все, я пошел, - сказал я. - Скоро одиннадцать.
- Второй завтрак будет в половине первого. Не опаздывайте, - бросила мне вслед Элен.
Я опрометью скатился с лестницы и побежал к набережной. По пути мне попадалось довольно много прохожих, я вглядывался в брюнеток, помня, что Жюлия чуть постарше Бернара и у нее овернский тип лица - довольно неопределенная примета. С чего начать? До того как признаться, что я выдаю себя за ее брата, я должен известить ее о смерти Бернара. Чтобы описать ей свое положение и завоевать ее симпатии, в моем распоряжении чуть больше часа. Ну что ж, ничего другого не остается. Дело мое швах. И какая сила в мире помешает Жюлии расплакаться при известии о смерти Бернара? Она явилась сюда веселая, улыбающаяся, а от моих слов лицо ее побледнеет, глаза станут красными от слез. Нет, все это безумие. Не знаю даже, зачем я продолжал двигаться по направлению к гостинице, настолько очевидным казалось мое бессилие что-либо объяснить. Пройдя поворот, я увидел вертикальную вывеску: "Отель де Бресс". Жюлия там! В полнейшей растерянности я остановился у входа. Конечно, я буду внушать ей, что Бернар приказал мне занять его место, но она почувствует, что это ложь. Если же я скажу, что мне хотелось освободиться от самого себя, избавиться от своего прошлого, от того испорченного, капризного, несчастного ребенка, каким я был, если я скажу, что моя жена утонула прямо на моих глазах и я намеренно не помог ей, если я признаюсь Жюлии во всем - в самых затаенных своих муках, в попытках что-то создать, в терзающих меня угрызениях совести, в своем несовершенстве словом, всего себя выставлю напоказ, почему это должно ее тронуть? Почему она должна стать моей сообщницей? Разве, напротив, я не внушу ей ужас?
