Уверенность Жанны в том, что беседа эта необходима, таяла с каждым шагом. И когда горничная ушла, верно, рассудив, что, что бы там гостья ни задумала, ее это не касается, Жанна отступила.
Птица?
Не так уж и страшно… Дети, случалось, подбрасывали в стол и мышей, и жабу живую, огромную… а дохлая птица — всего-навсего неприятность. В мусорное ведро ее отправить… ну или, наплевав на все правила приличий, вовсе из окна выбросить.
Кирилл же…
Постучать Жанна не успела, как и уйти из этого, заповедного, крыла, когда дверь открылась, едва не стукнув ее по лбу.
— Привет, — только и сумела сказать она.
— И тебе здравствуй, — ответил Кирилл. — Что случилось?
— А… с чего ты взял, что что-то случилось?
— Ну… — он пожал плечами. — Мне кажется, что просто по мне соскучиться ты не успела.
Вместо ответа Жанна протянула записку.
— Даже так… — Кириллу хватило одного взгляда. — Под дверь подсунули?
Она покачала головой и, вздохнув, призналась:
— Птицу дохлую подбросили… на стол… грача. Большого такого, черного… а в клюве вот… и… мне, наверное, стоит уехать, но…
— Проходи, — Кирилл посторонился, пропуская Жанну. — Гостем будешь…
— Спасибо, я и так, кажется, слишком… загостилась.
— Заходи. — Он явно не привык к отказам и, взяв за плечи, подтолкнул Жанну к двери. — Чаю попьешь, успокоишься. А заодно и поговорим.
Отказаться от приглашения не выйдет, это Жанна осознала ясно. И дверь за спиной закрылась с глухим звуком.
— Садись куда-нибудь…
…Здесь не было ни приторной белизны, ни хрома.
Огромные окна. Тяжелые гардины. Бархат и атлас. Ковер восточный, узорчатый.
Напольные часы с боем.
И Кирилл, который в этот традиционный, если не сказать устаревший, интерьер вписывался чудеснейшим образом.
— Твой отъезд ничего не изменит. — Он сел в кресло, которое больше походило на трон.
— Почему?
Жанна устроилась на диванчике.
Неуютно.
Она лишняя в этой комнате, но… если уйти отсюда, то придется вернуться к себе, а там дохлый грач и, может быть, не только он.
— Потому что ты уже появилась, — сказал Кирилл так, будто эта фраза объясняла все. Для него, быть может, и объясняла, но не для Жанны.
— Не понимаю…
— Алиция Виссарионовна тебя видела. И признала. И даже если ты сейчас соберешь сумки и исчезнешь, ты останешься в ее памяти. И, что куда хуже, в ее планах. Это понимают все, кроме тебя. Ты можешь бежать, но она своего решения, какое бы оно ни было, не изменит.
Кирилл вздохнул и стиснул кулаки.
Ему обидно, наверное. Он ведь жил в этом доме и работал на износ, как для себя, а получалось, что вовсе не для себя, что, несмотря на все старания, ему не стать наследником. И быть может, именно его удел — компенсация и благодарность.
Почетная отставка.
— Тогда зачем это все?
— А здесь вопрос сложный — зачем… Первая версия: чтобы ты нервничать начала. Где нервы — там истерика. Алиция Виссарионовна на дух истеричек не выносит.
Нервы? Истерика?
Нервы у Жанны были, она помнила, что были… и нервы эти отзывались на боль бессонницей. Сначала, когда родителей не стало… потом Илья… и, наверное, больно было не столько из-за того, что он обманул, втравил ее в дело с кредитом, сколько потому, что Жанна позволила себе поверить, что может быть счастлива.
— Держишься, — удовлетворенно произнес Кирилл. — И это хорошо…
Держится. И злится. За Жанной такое водилось прежде. Злость, которую она испытывала, была чувством иррациональным, не поддающимся объяснению. Она не туманила разум, но, напротив, делала его ясным. Злость подсказывала правильные вопросы.
И чутье обостряла до предела. И сейчас это самое чутье говорило, что Кирилл не все рассказал.
— А вторая версия? — Жанна провела ладонью по обивке дивана.
Неровная.
Плотная ткань, гладкий шелк вышивки. Птицы и цветы, цветы и птицы… сельская пастораль какая-то.
— Вторая… — Кирилл смерил ее внимательным взглядом. — Со второй сложней… Быть может, эта вторая версия мне и вовсе примерещилась…
Замолчал. И эта пауза — негласное предложение отступить, принять как данность первый, весьма логичный, удобный даже вариант.
— Излагай, — велела Жанна. А ее собеседник вдруг усмехнулся:
— Ты похожа на нее сильней, чем мне показалось вначале. Правда, я не уверен, что это хорошо… Она порой… совершенно невыносима.
— Ты про Алицию Виссарионовну?
— Да.
— Ты ее любишь?
— Сложный вопрос… Было время, когда я ее ненавидел. А теперь… не знаю. Она то, что есть. И она сделала меня таким, каков я есть. И пока я не знаю, сказать ей спасибо за это или проклясть… поэтому давай-ка лучше к делу вернемся. Твои родители умерли три года тому назад, верно?
— А какое это имеет отношение…
— Просто ответь.
— Да.
— А четыре года тому назад повесилась мать Игорька… два года назад… у Николаши имелась сестра-близнец. Валентина. — Кирилл произнес это имя странным тоном. И подлокотники стиснул, сильно, до побелевших пальцев. — Она… мы приятельствовали… Она была очень талантлива. Химик… Ей пророчили блестящее будущее… приглашали в Оксфорд… и она приняла бы приглашение, потому что… да не важно, главное, что Алиция Виссарионовна ее любила. Любовь у нее своеобразная весьма, но у Вали хватало сил отвоевать право на свою жизнь… И пояс достался бы ей, тут и думать нечего.
— Что случилось?
Жанна уже знает что, и Кирилл, болезненно скривившись, подтверждает догадку:
— Она умерла. Передозировка…
— Она…
— Нет! — Он вскочил и, заложив руки за спину, принялся мерить комнату шагами. — Валя никогда… она и не пила. Она говорила, что, выпив, теряет ясность мышления. А это ее угнетало. Поэтому все, что накопали… якобы давно сидела на игле… чушь неимоверная.
— Но в нее поверили?
— Да, — тихо сказал Кирилл. — Я нанял людей, чтобы разобраться во всем, но… они ничего не нашли.
Может, потому, что искать было нечего.
Он ведь любил эту Валентину, наверное, тайно, издали… а быть может, и не тайно, но любовь застилает глаза, Жанне ли не знать? Она бы тоже не поверила, скажи ей тогда, что Илья — вовсе не талантливый бизнесмен, а альфонс и мошенник, что не будет у них никакой свадьбы и жизни совместной, которая до гроба, тоже…
— Я не ты, — огрызнулся Кирилл, хотя Жанна и слова не произнесла. — Я… Просто поверь, она никогда бы не прикоснулась к наркотикам. Ее убили… их всех убили…
— У мамы был рак.
— Полагаю, не только. Сколько она протянула? Полгода? Ничтожно мало… хотя, может, и совпадение… иногда сгорают быстро. Главное, что и ее не стало… Это похоже на паранойю, верно?
Жанна кивнула: очень даже похоже.
— Рак у Алиции диагностировали пять лет тому… тогда ей давали года полтора-два… и Алиция впервые заговорила о завещании.
— Ты думаешь…
— Три смерти, Жанна. Сначала Галина. Евгения. Валентина…
— И потом тишина…
— Именно… Ладно, допустим, о Евгении забыли и ее смерть действительно была случайностью. — Кирилл был хмур. — О ней просто забыли, иначе, полагаю, избавились бы и от тебя, а ты жива…
— Какая радость!
— Радость. И неплохой шанс…
— Для чего?
То, до чего сама Жанна додумалась, ей категорически не нравилось, и она очень надеялась, что в мыслях своих ошиблась. Но Кирилл ждал. Смотрел. Усмехался. И усмешка эта, неровная, едкая, донельзя ее раздражала.
— Ты же понимаешь, что, если бы я сегодня не оказался у пруда…
Имел бы место очередной несчастный случай. Неосторожная гостья решила искупаться… или нет, просто поскользнулась, упала и утонула.
— Меня хотят убить. — Жанна сама удивилась своему спокойствию.
— Хотят, — согласился Кирилл. — Ты, главное, не нервничай.
Легко ему говорить.
Ей хотелось взять со столика вещицу потяжелей, например нефритовое пресс-папье… или декоративную чернильницу в виде лежащего льва… или еще что-нибудь, но главное, взять и обрушить на макушку Кирилла.
Глядишь, тогда в его голове прояснится.
Это ведь он виноват!
— Ты… — Жанна сделала глубокий вдох и, вытянув руку, ткнула Кириллу в грудь пальцем: — Ты знал! Знал, что все так и будет! Что меня… что я… ты подсказал Алиции Виссарионовне эту мысль… найти мою маму… ты сам сказал.
Он не собирался ни отрицать, ни оправдываться.
— Ты знал, что мама уже умерла, но есть я и…
— И твои денежные проблемы, которые я разрешил, — очень жестко отрезал Кирилл. — Или ты думаешь, что старуха предложила бы тебе помощь? Нет, предложила бы, но потом, когда ты сама пришла бы о ней просить. И сначала вынула бы тебе душу, не раз и не два носом макнув в твои же ошибки. И ты бы возненавидела ее, а еще себя, потому что помощь была бы тебе нужна.
