Добравшись до дома, нашел в своем почтовом ящике извещение. На мое имя поступила телеграмма. Что еще за телеграмма?.. Глянув на часы, я полетел по лестнице вверх. Без того достаточно загадок, чтобы еще гадать про какую-то телеграмму до утра, если почтовое отделение закроется. Телеграмма – это что-то! В наше время сотовой связи и электронной почты получить обыкновенную телеграмму – диковинное дело. Слава богу, успел до закрытия «лавочки». Назвав себя, произнеся номер извещения, уговорил девушку зачитать текст. Она согласилась, но предупредила, что телеграмма нехорошая. Я напрягся. Текст гласил: «Вася, восклицательный знак. Где ты ходишь, вопросительный знак. Богданыч умер, точка. Срочно приезжай, восклицательный знак. Григорий, точка».
Телеграмма была из Одессы. Григорий – это Гриша, племянник. Богданыч умер?! Это, конечно, был удар! Нет, я знал, что Богданыч плох, но не теряет присутствия духа. Сразу стал звонить Григорию.
– Да! – услышал в трубке недовольный голос.
– Гриша, здравствуй! Это дядя Вася, – сказал с иронией. – Получил телеграмму.
– Здра-авствуй, дядя Вася! – с еще большей иронией воскликнул племянник. – У тебя что, война, революция? Все средства связи выключены? Звоню – абонент – не абонент! На «электронку» пишу – не отвечаешь!.. Тете Вере не стал звонить. Подумал, ты лучше сам ей скажешь. Все же – возраст…
«Тетей Верой» он называл мою маму, хотя реально она являлась ему двоюродной бабушкой. На бабушку, когда племянник учился выговаривать это слово, моя мама никак по виду не тянула. Да и теперь выглядела молодцом. Я в нее, наверное…
– Извини, Гриша! Телефон я поменял, а тебе не сообщил. На «электронку» я не заглядывал уже несколько дней (хорошо, Гриша не мог увидеть, как краснею. Мне следовало читать письма не только от Тамары…). Это что, правда? Про Богданыча?
– Правда! Нет больше Богданыча! – сказал Гриша так, будто Богданыча не стало из-за того, что я не заглядывал в электронный ящик и не брал трубку.
– Когда похороны?
– Так схоронили уже! Две недели тому назад.
– Да ты что! Сколько же телеграмма шла? Пишешь: «Приезжай!»
– Телеграмму я только вчера отбил, когда понял, что уже бог знает сколько времени никакими современными средствами связи не могу тебя достать. Двигай в Одессу, Вася, и побыстрее! Тут тебе Богданыч оставил кое-что.
– Что «кое-что»?
– Письмо и… приедешь – увидишь. По «электронке» это я тебе не пошлю. И чем скорее прибудешь, тем лучше.
– Прямо-таки надо ехать?
– За пустяками я тебя не стал бы дергать. Купаться летом приглашу. Узнал недавно, у нас тут море есть, оказывается…
Я понял, что, несмотря на последнюю дежурную хохмочку, в целом Гриша не шутит. То есть шутит он довольно часто, иначе не был бы одесситом, только не в этот раз.
Богданыч был вторым мужем моей родной тети. Мы с ним сошлись. Любили побеседовать, в шахматы сразиться. Когда он увидел, потом прочел первую мою изданную книгу, пришел в восторг. Обещал распечатать и передать мне свой дневник, сопроводив еще комментариями. Может, пригодится? Богданыч – бывший милиционер и, конечно, много чего повидал в жизни. К тому же – фронтовик, воевал. Я полагал, что за архивом Богданыча теперь и поеду.
Мысль сорваться из родного города, с его подламывающимися лестницами, убийственными автомобилями и отравленным кофе, показалась ужасно соблазнительной. Но тут же стало стыдно перед женщинами, которых я бросаю на произвол судьбы, ухватившись за спасительное приглашение племянника. Немедленно кинулся всем им звонить.
Бывшая супруга совершенно спокойно выслушала новость, что я снова уезжаю в Одессу.
– Почему «снова»? В прошлый раз я улетал в Николаев! – удивился я.
– Разве? Мне послышалось, ты говорил: «В Одессу»…
– Я сказал: «Почти в Одессу».
Стало жаль, что не смог заехать тогда в «жемчужину у моря», как намеревался. Возможно, еще застал бы Богданыча живым.
Дочь пообещала, пока меня не будет, жить у матери и Валентина забрать к ней. Я сделал вид, что поверил. На самом деле, на время моего отсутствия наверняка в квартире поселится табор из пяти-семи студентов и станет отжигать…
Ни у жены, ни у дочери, очевидно, не возникло ни малейшего ощущения «брошенности на произвол судьбы». А вот Тамара почему-то жутко заинтересовалась. Прицепилась ко мне, как клещ, куда я еду? Что за дело? Точно законная жена! И, конечно, своими ласковыми коготками вытянула из меня все, что хотела – сердце мое горело к ней огнем. Узнала про ушедшего из жизни близкого нам с племянником человека, который просил мне что-то передать, и племянник уверяет, что я должен за этим приехать лично. Поделился с ней своим предположением, что Богданыч, знавший о моей творческой жилке, оставил свой архив. Он обещал. Может, и что-нибудь из вещей. Саблю или наградной «маузер». Кто знает, что у этих старичков в сундуках хранится?.. Тамара взяла с меня слово, что ей обязательно расскажу, когда вернусь. Своим столь живым участием на фоне равнодушия остальных она меня сильно порадовала. С удовольствием взял бы ее с собой, да случай не тот. Сезон не пляжный – зима. Разговоры с родственниками предстоит водить, ей там что делать?
Голобородов по поводу моего отъезда не выказал волнения. Наверняка планировал новый аквапарк втихаря!
Племянник встречал меня в аэропорту на приличном германском минивэне.
– Просторная тачка, – оценил я. – Девчонок много можно посадить! – добавил, зная пристрастия племянника.
– Вася! Я – женатый человек, – напомнил Григорий.
– В который раз? – уточнил я. – В третий?
– В пятый.
– Ха! Как я отстал от жизни! Ты хоть помнишь, сколько у тебя детей, Гриша? – спросил я его. – Звезда ты наша шоу-бизнеса!
– Мне известно о троих, – ответил ловелас. – Но на всякий случай каждого встречного тоже стараюсь обласкать…
– Один мой товарищ говорил, что кабаки да бабы доведут до цугундера.
– Это он с личного опыта?
– Полагаю, да. Хотя потом я эту фразу в кино услышал… Ладно, куда едем? На кладбище?
– Туда мы всегда успеем, – не упустил моей оплошности Гриша.
– Я серьезно. К Богданычу?
– Я понял. Повторяю, успеем. Богданыч нас подождет. Сначала я хочу свозить тебя к нему на работу. Я же говорил, он тебе оставил кое-что.
Я подумал, что архив Богданыча лежит, быть может, в его рабочем сейфе. Богданыч трудился заведующим сауной шикарного загородного пансионата. У него еще с советских времен парились очень немаленькие люди, причем не только по меркам Одессы. Оттого у скромного Богданыча имелись весьма хорошие связи. Лично я, правда, никогда его ни о чем не просил, кроме как показать немногие фронтовые фотографии, но родственникам, знал, он не раз помогал, то в одном, то в другом. Единственным человеком, с кем Богданыч так и не смог наладить отношения, была его родная дочь. Это являлось главной его бедой. С моей тетей – старшей сестрой моей матери – они жили душа в душу. Тетя ушла первой, он, получается, пережил ее на семь лет…
Когда я увидел голубую, простирающуюся до горизонта, живую, в дымке, гладь – даже зажмурился от счастья! Ну, здравствуй, Черное море! Я снова здесь! Моя мама – родом из Одессы, значит, и я немножко тоже одессит. Пусть настоящие одесситы скажут, подмазываюсь – наплевать! У них – своя Одесса, у меня – своя. Залитый солнцем старый двор – колодец на Пересыпи. С вьющимся до второго этажа виноградом, с суетливыми воробьями, с вонючим общественным туалетом, запрятанным в углу, с горластой соседкой – тетей Руфой, зазывающей отпрыска: «Марик! Иди уже кушать, несчастье мое!» С колокольчиком, возвещающим о прибытии мусоровоза, и с утренним ожиданием: скоро – на море. Скорее бы!..
Здравствуй, здравствуй, Черное море! Извини, но в этот раз я приехал не к тебе. Только погляжу издали…
Гриша заглушил мотор перед воротами пансионата. Сказал:
– Ну вот, – и, откинув голову на подголовник, устремил задумчивый взгляд на буквы на фасаде главного корпуса, составляющие название: «Черноморочка», загорающиеся по вечерам, как я помнил, неоновым светом. Я молчал некоторое время, уважая задумчивость племянника. Полагал, он вспоминает Богданыча. Не хотелось выглядеть «нижегородским чертом», лишенным чуткости. Когда пауза в исполнении племянника стала затягиваться, я не выдержал:
– Мы что, сюда погрустить приехали?
– И это – тоже, – подтвердил одессит. – Я говорил, что Богданыч оставил тебе кое-что…
– И не раз, – подтвердил я. – Моя заинтригованность достигла уже крайней степени!
– Не перебивай младших! Хотел, чтобы ты увидел это собственными глазами.
– Что «это»?
– Вот это! – Гриша кивнул на презентабельные ворота «Черноморочки». – Это теперь твое.
– Что «это теперь мое»? – сам себе я начинал напоминать попугая.
– Пансионат. Он теперь твой.
– В каком смысле? Могу путевку в него взять или что?
– Вася, не расстраивай меня! Богданыч считал тебя разумным человеком! Зачем хозяину брать путевку в собственный пансионат? Ты теперь – владелец «Черноморочки»!
