– Гляди-ка, несуны, – доброжелательно произнес Гаррик, опуская фонарик, но в его тоне без труда читалось: прикалывается. – Много натырили, деды?
– Сколько ни есть, все наше, – сказал Валерьян Юрьевич, чувствуя, что дело пахнет мордобитием, потому сбросил с плеч рюкзак и поставил его на землю.
– Показывайте, чего натырили, – угадал настроение напарника Дрозд.
– Пацаны, – переминался с ноги на ногу Панасоник, – вы это... идите себе, мы себе. Ага.
– Ты, дед, будешь мне указывать, куда ноги делать? – наступал на него Дрозд, получивший повод к агрессии. – Щас последние зубы выбью.
– Полегче, полегче. – Валерьян Юрьевич тоже сделал шаг вперед, а Панасоник чуть отступил. Скинув с плеча баул, он начал закатывать рукава.
Дрозд тоже сбросил рюкзак, кинув его рядом у ног и приготовившись поупражняться в боксе, как и Гаррик, который замахнулся, чтоб врезать Голиафу. Ему захотелось проверить, хватит ли сил с одного раза уложить здорового дядьку. Однако сверкнула молния, и Валерьян Юрьевич заметил замах, не раздумывая, опередив парня, он ударил его в лицо даже не кулаком, всей пятерней, плашмя. Гаррик только охнул и упал навзничь, в это время Панасоник ужасающе заорал, хрипло и надрывно:
– Гляньте!!! А!!! Гляньте!!! А!!!
На темном фоне белело нечто длинное, разобрать было невозможно. Невозможно до следующей вспышки молнии, когда же она сверкнула, даже приподнявшийся на локтях Гаррик, трясший после удара головой, увидел женщину в белом на фоне огромного креста. Белый балахон облепил ее фигуру, а лица... лица не было! Вместо него черное пятно! В наступившей темноте снова просматривался только ее силуэт, с которого, пытаясь понять, что это может быть, не сводили глаз четверо мужчин. И еще раз молния осветила крест с женщиной без лица... Раскат грома пролетел над кладбищем...
Днем все не верят в чертовщину, посмеиваются над суеверными людьми, а ночью, на кладбище, в исключительно мистической обстановке... Дрозд дико заорал, кинувшись к напарнику:
– Мертвец!!! Гаррик, мертвец!!!
Валерьян Юрьевич попятился, чувствуя, как заиндевело нутро, а Панасоник крестился:
– Свят, свят, свят... Спаси и сохрани... Сгинь, сгинь... – Но при этом не забыл схватить баул.
Гаррик, завороженный непонятным зрелищем, поднялся и процедил, доставая нож:
– А вот мы сейчас посмотрим, что это за мертвец...
Он двинул прямо к кресту, на нем повис Дрозд:
– Не надо! Не ходи! Это плохой знак...
– Да пошел ты! – оттолкнул его Гаррик. – Щас перышком поддену...
Внезапно нечто шипящее и дымящееся упало между ним и могилой, Гаррик невольно шарахнулся назад. Затем раздался взрыв, второй, и это все при раскатах грома. Воспользовавшись замешательством парней, насмерть перепуганный Панасоник толкнул Валерьяна Юрьевича:
– Бежим бегмя?
Но и Дрозд потянул за руку Гаррика:
– Ты охренел? Жить надоело? Уходим! Или я один уйду!
Валерьян Юрьевич подхватил свой рюкзак, помчался за Панасоником. Гаррик решил не испытывать судьбу и, подчинившись Дрозду, рванул с ним в другую сторону, то есть туда, куда они направлялись с самого начала...
Не разобрав, что это стреляет и дымится, Лиля сама изрядно испугалась, взвизгнув, юркнула за крест и присела. Какое-то время шум ливня разбавлял грохот грома, потом робкий голос Марата позвал:
– Лилька! Алик!
Она выглянула из-за креста, различила одинокую фигуру, но не подала голоса, боясь ошибиться. Рядом с ней очутился Алик, крикнул в темноту:
– Марат, ты?
– Не ори, – двигаясь к ним, сказал тот. – Они недалеко ушли. Как вы?
Алик набросил ветровку на Лилю, она поднялась с корточек и опасливо спросила:
– Что это стреляло?
– Петарды, – ответил Марат. – Я вам такое расскажу... Ой, блин!
Он споткнулся о некий предмет, упасть не упал, но руками коснулся мокрой земли. Когда выпрямился и собрался подойти к ребятам, нога за что-то зацепилась, он снова чуть не упал. Наклонившись, ощупал ногу, которая зацепилась за лямку небольшого рюкзака из плотного материала, Марат поднял его – тяжелый, к этому времени к нему подошли Лиля с Аликом.
– Дергаем отсюда? – предложил Марат.
Троица побежала к автомобилю.
Внизу Гаррик притормозил, отдышался. Ему стало неловко перед Дроздом, что позволил себе слабость и дал деру, словно трус. С другой стороны, вся эта бесовщина на кладбище не укладывалась в голове, даже у него поджилки затряслись, а Гаррик не из пугливых.
– Давай отложим поход? – поступило предложение от Дрозда. – Честно скажу, я в себя прийти не могу.
– Нет, – сказал Гаррик. – Передохнул? Ноги в руки и – вперед.
– Только не надо передо мной выставляться крутым, – прорычал Дрозд. – А если ты такой крутой, то объясни: что это было, что?
– Слушай, припадочный, психи не распускай, – на спокойной ноте сказал Гаррик. – Что там было, я не знаю, но нам оно ничего не сделало. Ты живой? Вот и радуйся.
Не всегда логика доходит до души (особенно, когда ее нет, как нет и средних умственных способностей), но частично она возымела действие, Дрозд поплелся за Гарриком. Однако приключение на кладбище оставило неизгладимый след, он не мог отделаться от впечатлений, двигался на автопилоте, не сразу понял, что пришли, а расслышал со второго раза:
– Блик дай.
– Какой блик? – очнулся Дрозд.
– Бинокль ночного видения.
Дрозд машинально схватился за плечо, лямку рюкзака искал, но ее не оказалось, он немного озадачился:
– А у меня рюкзака нет.
– Где он? Ты ж брал снаряжение, мы проверяли.
– Так я тоже думаю: куда он делся?
– Дрозд! – подступал к нему Гаррик. – Я тебе рыло начищу. Куда дел рюкзак?
Собственно, Дрозд был по габаритам не меньше Гаррика – почти братья-близнецы, способен постоять за себя. Но виноват же, потому отступал, мямля:
– Не знаю! Со мной был! А теперь нет.
– Когда был с тобой? – рычал напарник, обнажив зубы, словно злая гиена, вознамерившаяся загрызть жертву.
– Я в машину кинул рюкзак, потом достал...
– Когда достал?
– Как только остановились. Точно, точно. Я достал, мы пошли в гору.
– И где ж ты его потерял? Я спрашиваю: где?!
– На кладбище, наверное. Может... покойница забрала?
– На кой хрен покойнице наш рюкзак? – Напарник пожал плечищами, мол, не знаю, Гаррик отер воду с лица, выругался матом и сказал: – Идем назад.
– На кладбище? Не пойду.
Гаррику тоже было не в кайф возвращаться к мертвецам, ведь неизвестно, что за явление предстало перед ними в образе женщины без физиономии. Да что там, страшно и ему стало. Однако признаться в этом – значило упасть в глазах Дрозда, который хоть и не постеснялся сейчас обнажить свою трусость, но чуть позже обязательно выйдет из подчинения. В то же время Гаррика самого потряхивало от одной мысли, что надо пойти на кладбище, он нашел выход:
– В машине до рассвета посидим, потом поищем рюкзак.
Поплелись в обход. Если б только бинокль лежал в рюкзаке! Но там кое-что покруче, к тому же с отпечатками пальцев.
Добравшись до машины, Гаррик и Дрозд, промокшие до нитки, вытерли ноги о траву, залезли в салон и включили отопление. Сидели молча, нахохлившись, ночное радио вещало для тех, кто не спит, оба неспящих его не слушали.
Прекратился ливень, покапывал слегка вялый дождик, гром гремел в отдалении. Рассвело поздно – тучи не рассеялись, оба полуночника вернулись на кладбище. После теплого салона авто их пробивала дрожь, ведь одежда не высохла, а на холодном воздухе за считаные минуты она еще и остыла. Парни нашли место, где ночью повстречали дедов и привидение, обыскали все вокруг, прошли путем, которым добирались до поселка зажиточных граждан – рюкзака не нашли. Вернулись тем же путем, еще раз обшарили все кусты и могилы, поняли, что не найдут, добрались до машины голодные, холодные и злые.
– Как отнесет покойница в ментовку рюкзак, нам хана будет, – высказал предположение Гаррик.
– Она ж покойница, – неуверенно произнес Дрозд. – Как отнесет?
– Не знаю, кто она, но отнести может. Или подбросит.
– На мешке не написано, чей он. – Дрозд задумался, иногда с ним это случается, он пробует думать. И, как ему показалось, его осенила разумная мысль. – А вдруг деды забрали?
– Деды? – покосился на него Гаррик, затем тоже задумался, что и ему не свойственно. – Как мы их найдем, где? Ты узнаешь хотя б одного?
– Не-а.
– Ладно, покумекаем, где искать дедов.
Гаррик завел мотор, крутанул руль и утопил ступней педаль газа.
– А где глава? – осведомился зять Геннадий за завтраком.
Он не пользовался любовью и уважением не только Валерьяна Юрьевича, остальные члены семейства также к нему не благоволили. Являясь приживалом, Геннадий усвоил несколько нехитрых правил: не вмешиваться ни во что, не давать советов, не поддаваться на провокации. Его все равно не любили, но терпели из-за Наденьки, которая впадала в истерику не хуже Катьки, когда обижали ее мужа. После его вопроса все уставились на Светлану, кто же, как не она, знает, где ее муж и почему он не спустился к завтраку.
