Ознакомительная версия.
Буравский опять улыбнулся – мол, не такая уж мы провинция, когда надо – и угостим не хуже, чем в столице. И сел было к компьютеру, на экране которого виднелись таблицы, но вдруг развернулся к Артему:
– Кофе будете?
– Не откажусь.
– А к кофе?
Артем пожал плечами.
– Я сырное печенье люблю, – признался Буравский. – У меня в кафешке его классно пекут.
Улыбнулся в очередной раз – видать, воспоминанию о печенье, – и взял трубку.
– Серый? Скажи Мезенцеву, пусть кофе подаст, – сказал он. – Рожек двести грамм, поджаристых.
И повернулся к Артему:
– Сейчас увидите лучшего в городе телохранителя.
Через две минуты дверь в бункер открылась.
Meзенцев оказался мужичком средних, чтобы не сказать более, лет. Больше всего он напоминал Артему не претендующую на первые места в стае, или что там у них, гориллу. Но гориллу не какую-нибудь косматую, а приглаженную, с аккуратно выложенной на лбу негустой челочкой. Особенно эта челочка умилила Артема – надо же, как трогательно!
Когда Мезенцев, сгорбившись и еле волоча ноги, вошел в кабинет, Артем искренне перепугался – горилла держала в корявых лапах поднос, на котором так и ездили чашки с кофе.
Неторопливо дойдя до стола, Мезенцев поставил поднос, повернулся и так же косолапо отбыл за дверь.
Ни слова не сказал этот человек Буравскому, равным образом и Буравский даже не попытался его поблагодарить.
– А спиртное держу в барчике, – сообщил Буравский, одной рукой переставляя на стол чашки и тарелку с желтыми рожками, а другую не снимая с компьютерной мыши.
Артем взял одну штучку, надкусил – и всей физиономией изобразил неземное блаженство. Солоновато, чуть горьковато, перчик приятно греет язык – всего в меру!
– Хай класс! – похвалил он. – Только знаете что, Гена? Неужели у вас в городе нет хороших спортивных ребят, каких-нибудь каратеков, ушуистов?
Этот же совершенно не похож на телохранителя!
– Спит на ходу? – уточнил Буравский.
– Вроде того. Об собственные конечности спотыкается.
– Это – да, это я сам вижу. Хорошие ребята у нас есть, и каратеки, и тэквондисты, и всякие прочие, которые ногами машут… – крупный, накачанный Буравский, очевидно, презирал всякие шустрые виды спорта. – Их для эскорта еще можно держать, для впечатления. А этот…
Артем всем видом показал, что ему не терпится услышать отгадку. А Буравский выждал ровно столько, сколько требовалось, чтобы Артем доиграл до предела напряженное ожидание.
– А этот знает, когда нужно доставать пистолет.
– Понял, – сказал изумленный Артем, и не соврал – он действительно понял.
В той суете, которая сопровождает современный бизнес, нужно чувствовать грань, когда кончаются вопли и возникает реальная опасность. Чтобы не встрять со своими каратекскими ногами раньше времени или вовсе некстати.
Очевидно, Мезенцев ее и чувствовал.
– Вот, – поучительно заметил Буравский и отвернулся, предоставив Артему журналы, печенье и кофе. Сам он, работая, тянул руку наугад и, наверно, имел на пальцах глаза – ни разу не промахнулся и ни капли кофе не пролил.
Вдруг он ловко цапнул трубку и набил трехцифирный номер.
– Леночка? Завтра с утра нужно перемерить номер три-шестнадцать, три-восемнадцать и три-девятнадцать. Да, все рулоны. Сколько? Ну и что?
Это – не фланель какая-нибудь.
Пока Артем наслаждался угощением и журналами – обнаженной натуры в них было больше, чем текста, – Буравский разобрался со своими таблицами и выключил компьютер. Потом снова снял трубку.
– Серый? Я ужинать еду. Ага. Да.
Опять Артема повели бетонным коридором, опять он оказался в каменном мешке. В машину сели так: Буравский – за руль, Мезенцев – рядом, Артем – на заднем сиденье.
– В «Монтрезор» поедем, – решил Буравский. – У меня трудный денек был, оттянусь. Вас потом отвезут куда надо, а я у Наташки осяду. Это там рядом, через дорогу.
Хотя Артем и бравировал зрелым возрастом, государя императора он в живых не застал и дореволюционный ресторан представлял себе в основном по книгам и кинематографу. Владельцы «Монтрезора» имели об историческом колорите еще более темное понятие.
Вместо больших раскидистых пальм в кадках стояли какие-то странные штуки – толстые стволы, обрубленные сверху и пустившие всевозможные боковые побеги. Было это причудливо, экстравагантно, но вовсе не дореволюционно.
Обязательного медвежьего чучела с подносом Артем тоже не увидел, зато зеркала на стенах более или менее соответствовали задуманной эпохе – хотя светлые завитки на рамах наводили на мысли не столько о благородной бронзе, сколько о крашеном дереве. Фортепиано на возвышении стояло вполне современное, гладкое и, видать, недорогое. А при государе императоре был, скорее всего, маленький концертный рояль. Еще Артем полагал, что тут повесят большие малиновые плюшевые портьеры, а почему у него плюш ассоциировался с императором – он и сам не знал. И ошибся.
Когда же официант принес три кожаные папки с меню, распечатанным на лазерном принтере, тоже, надо полагать, дореволюционном, Артем и вовсе затосковал. Окончательно его добила цветомузыка над стойкой бара в углу.
Буравский, казалось, не замечал всех этих несообразностей и был свято убежден, что кутит, как поручик лейб-гвардии гусарского Его Величества полка.
– Вы заказывайте, не стесняйтесь, – предложил он. – Сейчас Наталья с подружками подойдет, угостим девчонок шампанским…
Он выбрал предпоследний от стены столик, а за последний, маленький, на две персоны, сел Мезенцев и сразу же сгорбился, как будто неслыханным усилием воли удерживал себя от того, чтобы заснуть физиономией в тарелке.
Официант и перед ним положил кожаную папку, но телохранитель даже не раскрыл ее.
Артем с интересом разглядывал зал. Буравский рассказал, что помещение – то самое, дореволюционное, выходит, тогдашние рестораны были вовсе не так велики, как их показывают в кино? Из любопытства Артем принялся считать столики и насчитал их шестнадцать. Народ понемногу собирался – очевидно, постоянные клиенты, потому что здоровались друг с дружкой, подсаживались, перемещались, обращались к официантам по имени.
Через весь зал прямо к его столику быстро шла молодая женщина, рыженькая, в ярко-красном мини-платьице, шла, естественно, как все современные девицы, которых никто не научил передвигаться на высоких каблуках. А у нее к тому же и платформы на туфлях были сантиметров в шесть. Она, очевидно, боялась переносить тяжесть на каблук, ставила ногу на всю ступню, не выпрямляя ее полностью, и Артем подумал, что танцевать с этой дурой не станет ни за какие коврижки. А если подружки окажутся в такой же обувке – то возникнут проблемы…
Артем по старинке полагал, что ресторанное знакомство может перерасти в близкое только после танцев.
– Гена, извини! – она склонилась над Буравским и чмокнула его в щеку. – Сейчас Анжелка с Ксанкой прибегут.
И села на свободный стул.
Артем вообразил, как они прибывают на полусогнутых, имея решительный вид парочки гренадеров, атакующих редут. Цирковые женщины хоть блюли тайны красивой походки…
– Знакомься, радость, – Гена представил девице Артема, и она сделала круглые глаза, вытянула шейку, приоткрыла рот. Очевидно, в здешнем высшем свете так показывали восторг встречи с кинозвездой.
Артем знал, чем можно заинтересовать любую женщину от шести до ста шести лет. Он похвалил «Монтрезор» («Казалось бы, провинция, а солидная публика одевается вполне и вполне, особенно дамы!») и заметил вскользь, что точно такое же красное платье видел в Париже, угодив с компанией на показ мод Донателлы Версаче («Совсем не то, что все надеялись увидеть, но тоже очень любопытно!»).
Теперь Наталью можно было брать голыми руками. Это же праздник на всю оставшуюся жизнь – «Наталья от Версаче»!
Буравский, предоставив им светскую беседу, просматривал меню.
– Вы очень проголодались? – спросил он Артема. – У них тут есть дежурные блюда, которые подают через пять минут, а есть такие, что нужно подождать полчаса. Рекомендую суп из мидий. Штука сытная и полезная.
Сказал он это спокойно, деловито, и Артем в глубине души усмехнулся – дары моря способствуют мужской активности, это в любой Тьму-Таракани уже усвоили, и парень честно выполняет поручение Забелина с Киреевым.
Наталья между тем стала показывать ему своих знакомых, сообщая, кто есть кто в здешнем Большом Бизнесе. Касалось это исключительно мужчин. Только два или три раза она сказала о спутнице бизнесмена, что, мол, жена.
Прочие женщины были или фотомоделями, или, того почище, топ-моделями.
Артем уж не стал объяснять дурочке, что «топ-модель» – не столько профессия, сколько высокое звание, и во всем мире их наберется десятка три-четыре.
– А это что-то новое, – заметил вдруг Буравский. – Наталья, гляди! Левее, с Клепиковым!
Ознакомительная версия.
