— А мистер Кимбер как переносит эти дни? По тому, как изменилось выражение ее лица, Пол сообразил, что, пожалуй, далеко зашел.
— Я уже час назад сказала вам, мистер Станиэл, что являюсь личной доверенной секретаршей мистера Кимбера, и если бы вы мне сказали, в чем дело, возможно, избавила бы вас от долгого ожидания. По картотеке я выяснила, что мы никогда не имели дела с вашим страховым агентством. И если вы рассчитываете на что-нибудь его подговорить, не успеете сказать и трех слов.
— Не собираюсь его подговаривать, мисс Пауэлл. Это всего лишь обычное расследование перед выплатой страховки.
Усевшись на край стола и сложив красивые, загорелые руки, она нахмурилась:
— Если речь идет о рядовом деле, может, вам вообще не следует его беспокоить.
— Расследование обычное, но в конкретном случае... его связь... отношения... это деликатная вещь, и, думаю, лучше мне поговорить с ним лично.
Глаза ее расширились, губы поджались.
— Ваша страховка не касается случайно миссис Хансон? Станиэл, стараясь скрыть удивление, повторил:
— Это деликатная вещь.
— Он не обрадуется, если вы беспокоите его по такому делу.
— Если кто-то отказывается сотрудничать, единственное, что остается, — написать отрицательный отзыв.
— Значит, все же речь идет о ней.
— Я этого не говорил.
— Думаю, вам придется побеседовать с ним. Я ничего не знаю об этой женщине. И знать не хотела.
Голос ее посуровел. Села к машинке, заложила новый лист. Станиэл подумал, что, вероятно, были задеты чувства этой красивой великанши.
— Вы давно работаете у мистера Кимбера?
— Три года.
Он осторожно заметил:
— По-моему, совершенно естественно, что вы расстроены из-за Луэлл Хансон.
Ее пальцы застыли на клавишах. Обернувшись, она изумленно посмотрела на него.
— С чего бы мне расстраиваться из-за нее. Я не расстраиваюсь ни из-за одной женщины мистера Сэма, пока она не попробует его как-то задеть. А если и заденет, думаю, он способен о себе позаботиться. Желать женщину — это мужское дело, и я не обязана это понимать, ведь так? Могу испытывать грусть, сожаление, оттого что так устроено, но это бремя, которое мужчина вынес из рая, вот он и грешит, а Бог сам решает, простить или нет. Не обязана я понимать и то, почему существуют женщины, которые соблазняют мужчин и превращают их в мальчишек с грязными наклонностями даже без церковного благословения, которое все-таки оправдывает перед Богом эти мерзости. Но я не желаю ничего знать о таких женщинах или интересоваться ими, мистер Станиэл. К сожалению, Луэлл Хансон умерла на полпути своих грязных замыслов, не успев проглотить мистера Сэма, который сейчас изображает печаль из-за неутоленного желания. Но это пройдет, появится новая, потом следующая, а когда его плотский огонь пойдет на убыль, стану молиться, чтобы он примирился с Богом и очистился от греха.
Речь была произнесена певучим голосом и немного смахивала на церковную проповедь. Потом, мягко покачав головой, она добавила обычным тоном:
— Нет у меня никаких оснований расстраиваться из-за такой женщины.
— Простите, я не знал.
— Большинство людей не понимают. Но меня это не волнует. Меня-то грех не коснется, мистер Станиэл. Такая моя судьба, что вокруг толкутся парни, подмигивают, пялятся и пробуют лапать. Бог сотворил меня желанной для мужчин, чтобы так испытать. Я его агнец. Когда мне было пятнадцать, я два дня и две ночи простояла на коленях, спрашивала его, могу ли скрыть тело от всего света и провести жизнь в молитве. Но он повелел мне жить здесь, в миру, чтобы одолевать искушение и соблазн, потому что некоторые из искусителей еще могут обрести царство небесное. Мое тело — храм Божий, и я держу его в чистоте, благолепии, оно останется неоскверненным.
Она снова от распевной речи перешла к нормальному тону:
— Я и не надеюсь, что многие это поймут, мистер Станиэл.
— А мистер Кимбер понимает?
Она вздохнула:
— Так... немного. Только не позволяет мне читать ему мораль. Говорит, каждый должен идти своей дорогой и ко всему прийти в свое время. Господи, наверно, он нескоро поймет, на какой скверный путь вступил. Я иногда из-за мистера Сэма прихожу в отчаянье. Но потом выйду из дома, пробегу или проплыву километра два, устану как следует, тогда становится лучше. Вы, мистер Станиэл, вроде бы здоровый, сильный человек, но пока здесь сидите, выкурили уже две сигареты, это позор — сознательно вредить себе.
Энджи нахмурилась и потрясла головой:
— Хотела бы я знать, куда он подевался. Может, вовсе сегодня не явится. Ничего не могу вам обещать.
Пол поднялся.
— Можно мне позвонить попозже, вдруг вы узнаете что-то новое?
— Я попрошу миссис Ниммитс принести мне что-нибудь перекусить, гак что буду все время на месте. Хотите, чтобы я ему сказала, по какому поводу вам нужно с ним встретиться?
Он улыбнулся:
— Все равно ведь скажете, не так ли?
— Естественно. Просто мне интересно, попросите ли, чтобы я ему ничего не говорила.
— Вы лучше знаете, что делать, мисс Пауэлл.
* * *
Без четверти одиннадцать Станиэл свернул на частную дорогу к владениям Хансонов у озера Ларра. Буйная тропическая растительность совершенно скрывала главное здание поместья, так что с дороги его не разглядеть; приблизившись, он увидел солидное нестандартное строение из кипарисового дерева, с белыми рамами. Низкое современное, пристроенное крыло вступало в контраст с линиями более древней части. Припарковавшись, Станиэл вышел из машины, посмотрел в сторону озера, где сквозь деревья проглядывал остов яхты. Обнаружилась извилистая тропинка — белая полоска среди висячих усов испанского лишайника. За яхтой переливалась голубая гладь озера. Отметив краем глаза машину Хансона на берегу, он направился к трапу яхты.
Когда он уже был на верхних ступеньках, на палубе появился Келси Хансон в голубых блестящих плавках и закричал:
— Ни шагу дальше! Что нужно?
Станиэл, остановившись, оглядел его. Хансон был мускулистый, загорелый парень, волосы, брови, ресницы его выгорели добела. Держался враждебно, высокомерно. Несмотря на некоторую полноту, лицо было довольно красивым. Напоминал телохранителя, изготовившегося вышвырнуть с пляжа пятидесятикилограммового бродяжку. Станиэл обратил внимание, что загар прикрывает физическую изношенность. Туловище уже заплывало жиром, и если бы не загар, лицо казалось бы опухшим, водянистым.
— Мне нужно поговорить о страховке вашей жены.
— А что с ней неясного?
— У меня несколько вопросов...
— Пришли их по почте, приятель.
— Это отнимет несколько минут вашего...
— Ты их уже использовал, приятель. Так что разворачивайся и вали вниз.
Станиэл усмехнулся про себя, вспомнив советы доктора, подошел к Хансону и громко, твердо проговорил:
— Вы глупец и бездельник, я расследую самоубийство вашей жены. Я не какой-нибудь коммивояжер, у меня контакты с полицией. Если и дальше станете глупить, так вас разогрею, что глаза на лоб полезут.
Когда он поднялся на палубу, Хансон попятился.
— Что же вы сразу не сказали, приятель? — Именно это я сделал.
— Вы не представляете, сколько бродяг здесь слоняется, и все норовят... Послушайте, но Луэлл вовсе не покончила с собой.
— Вот это я и должен установить, и если вы в состоянии уделить мне немного своего драгоценного времени, мистер Хансон...
— Господи, у меня ничего и нет, кроме времени, старик.
Улыбка Хансона выражала и просительность, и похвальбу.
— Заходите, сядем где-нибудь в тени. Я не хотел вас оскорбить. Ничего дурного. В последнее время я живу в постоянном напряжении.
Станиэлу был понятен его недуг. Праздность. Похоже, Хансон не способен испытывать никаких подлинных чувств. Злоба, радость, любовь, ненависть, ревность — все эмоции испарились, подмененные притворством, судя по неуверенности в его глазах и по манере извиняться.
— Разумеется, ничего дурного, — подтвердил Станиэл, обмениваясь рукопожатием.
Они вошли в жилое помещение, где Пол отказался и от кофе, и от стаканчика. Они сидели в длинной гостиной, обшитой деревом, обставленной тяжелой, массивной мебелью. Здесь же находилась музыкальная аппаратура, каменный камин и большой бар.
— Что означает эта глупость насчет Луэлл? — спросил Хансон. — Кому стукнула в голову такая чудная идея?
— Пока можно говорить лишь о такой возможности. Насколько мне известно, вы не жили вместе.
— Уже около года.
— Вы считали ее виноватой в том, что ваш брак навсегда распался?
— Минутку, минутку, я вовсе не уверен, что он распался бы навсегда.
— Полагаете, она бы одумалась?
— Что ж, я надеялся на это. Она могла вернуться в любое время. Была ли Луэлл виновата? Наверно, оба мы наделали ошибок. Я слегка переборщил, и она меня застукала. Устроила из этого настоящий бедлам. Черт возьми, с этими девчонками ведь ничего серьезного не бывает. Просто... обычное дело. А Луэлл ничего этого не понимала, вроде бы и не знала привычек нашего круга. Сначала я надеялся, что станет своей, и она, наверно, тоже так думала. Как бы то ни было, мы условились расстаться на год, и никто не докажет, что она ко мне не вернулась бы.
