Жека пожал плечами:
— Так только вернулась. Прекрасно отдохнула, заработала, даже поправилась на рахат-лукуме. Между прочим, я ее возвращение рассматриваю как патриотический поступок… Вроде этого дирижера — разорвала контракт и приехала первым же верблюдом…
Неформальность наших отношений была обоюдоострой. Он мог позволить себе надо мной издеваться. Но и я мог себе позволить…
Пока Жека в ванной заговаривал матом кровь из носа, я осмотрелся. Хотя осматривать было особенно и нечего. Квартирка тянула разве что на приют барахтающегося наркомана, а не на логово крутого мафиози. По-видимому, в израильской мафии Жека занимал ту же экологическую нишу, что я — в полиции: «спец по русским олим». Наверное страдает, что ему не доверяют ничего серьезного. Говорят — «савланут»,«леат-леат» и намекают, что ментальность не та. Кстати, о ментальности — это штука интимная. Столь же интимная, как, скажем, место, где хранишь наркотики. В Союзе после трехчасового шмона мы нашли их в футляре от фотоаппарата…
— Замри! Сейчас вылетит птичка! — я игриво помахал футляром перед выползшим из ванной Жекой.
Жека не замер, и мы слегка поборолись за роль фотографа. Волю к победе Жека утратил только после полной потери фотогеничности.
— Ну что, что тебе от меня еще надо? — прохрипел он.
— Женщину. Киру Бойко.
— Да не знаю я никакой Киры Бойко! — истерично завопил Жека.
Первая ампула хрустнула на каменном полу под моим каблуком. Даже секретарь парткома, узнав, что я уезжаю, не смотрел на меня более укоризненно.
— Тихо, тихо, — попросил Жека, — дай договорить… Она теперь Линда Киры больше нет… Хочешь, я ей позвоню?
Я захотел. И даже номерок запомнил.
— Шалм, Йоси. Это Юджин, — грустно сказал Жека. — Линда у тебя? Пригласи, пожалуйста… Здравствуй, моя птичка!
Птичка вполне могла щебетать телефонными гудками, поэтому я подошел поближе. Но птичка щебетала, как положено:
— …какая там жизнь! Школьные каникулы. Если война не кончится, я сама через неделю мужикам платить буду…
— Не, лапа, я этого не допущу, — пообещал Жека. — Вот клиент рядом слышишь, в трубку дышит…
— С олимами больше не буду!
— Не, у него с валютой все в порядке, он в полиции работает.
Возникла пауза.
— Тварь, ты же знаешь мою ситуацию! — с чувством произнесла Линда и повесила трубку.
— Ну вот видишь, — развел Жека руками, — я сделал для тебя все, что мог!
— Тварь! — с чувством произнес я. — Ты что, не знаешь своей ситуации? — и раздавил вторую ампулу.
— Ментяра ты позорный! — взвыл Жека. — Ничего в тебе человеческого не осталось! Я же старался! Меня же прибить могли!.. Дави! Все дави! Думаешь, мы в Совке? А я и там всегда достать мог!.. Я трубку подниму, мне через пять минут доставят! Ничего я тебе больше не скажу… Не найдешь ты Линду, зря телефон запоминал. Это кафе. Она теперь его за квартал обходить будет!
— Ничего, — успокоил я Жеку, — я ее сам к тебе на свидание приведу. Когда ты два пожизненных отбывать будешь.
— Ты что ж, гад! — задохнулся Жека. — Теперь уже два «мокряка» вешаешь! Ненавижу!!
Зря он схватился за стул. Стул был слишком тяжелый — от такого и лунатик увернется…
…Когда Жека очнулся, он был привязан к этому стулу, основательному, под старину.
— Надеюсь, — сказал я, — у тебя установлена телепатическая связь с наркотикодателем, — и хрустнул третьей ампулой. Остальные оставил в футляре, перекинул его через плечо и пообещал: — Не отчаивайся. Я буду тебя навещать.
— Ты до полиции не дойдешь! Гадом буду, тебе это не пройдет! Это тебе не Совок! Прощайся с погонами!!!
Я вернулся, достал носовой платок и отпечатал Жекины пальцы на каждой ампуле. Потом подошел к столу, накорябал несколько ивритских букв и сообщил:
— Перевожу для перенесших легкое сотрясение мозгов. «Я — наркоман. Меня привязал мой друг, чтобы вылечить. Всех, явившихся на мои крики, прошу на мои слова не реагировать, а вызвать полицию».
Жекин стул отбил чечетку, наконец замер, и Жека тускло произнес:
— Что ты хочешь?
— Киру Бойко.
— Ладно, — простонал он, — сдам я ее тебе, фашист.
— Когда?
— Через недельку.
— Бесэдэр, — согласился я, — так я зайду через недельку? — и стал уходить.
— Завтра! — заорал Жека. — Завтра вечером! В семь, в кафе «Тамар».
— Хорошо, — смиренно сказал я и отвязал изумленного Жеку.
— А чего это ты мне так сразу поверил? — насторожился он.
— А чего не поверить хорошему человеку? — удивился я. — Который оставляет тебе самое дорогое, что у него есть, да еще с дактилоскопическими автографами, — и я чуть тряхнул «фотопогремушкой».
Жека дернулся.
— Ну, до завтра, — сказал я. — За сводничество получишь свои фотопринадлежности. А если встреча сорвется, получишь за фотопринадлежности…
ЧТО ЖЕ ПЬЮТ НА ИЗРАИЛЬСКИХ «МАЛИНАХ»…
На душе было гадко. Весь этот садизм дался мне тяжело… Чего не сделаешь ради жены, вернее, чтобы не остаться круглым бобылем.
Когда проходил недалеко от дома Мариши тоска усугубилась и вытянула откуда-то странное чувство ответственности за Номи и Вову Вувосов. И я зашел.
Все стало куда приличнее. Номи спала в кроватке. Пол был относительно чист, Вова относительно выбрит… Душа во мне скулила, не переставая.
— Поздравляю с отменой штрафа за вскрытие противогазов!
— Спасибо, — кивнул Вова. — Как бы нас самих теперь не вскрыли. Ты чего шляешься?
— Шел от нашего общего знакомого…
— А-а, от этого… Ну и как? Есть новости из гарема?
— А как же! — показал я ссадины на кулаке. — Завтра встречаюсь с Кирой Бойко. В девятнадцать ноль-ноль!
Вова усмехнулся:
— В Саудовской Аравии?
— Почти. В кафе «Тамар»… Кстати, выпить есть?
— Уже нету. По случаю войны пришлось спаивать унитаз… Кофе будешь?
Пока Вова варил кофе, я созерцал его новую фреску — на стене салона, заваливаясь в разные стороны, брела куда-то группа изломанных жутких силуэтов. Контуры их прерывались и обрывались.
— Это что, исход евреев из Египта?
— Нет, — крикнул Маэстро из кухни, — это выход художника из запоя. Уникальная техника. Пытаясь удержаться на ногах, обрисовываешь собственную тень на стене. И так много раз, пока не сможешь прикинуть, сколько хозяин сдерет за ремонт…
* * *
Рядом тормознула машина. На этот раз «Мицубиши». И Жека буркнул:
— Влезай. Кафе не работает. Из-за войны.
Пристегнутый ремнями к сиденью, Жека выглядел гораздо лучше, чем привязанным к стулу. И я сделал ему по этому поводу куртуазный комплимент.
— Не вижу фотопринадлежностей, — тускло ответил Жека.
— Увидишь, — пообещал я, — но только сначала я увижу Киру.
— Я тебе не верю.
— Надо же, какое совпадение. А я тебе. Может к адвокату подъедем, договорчик оформим?
— Черт с тобой! — процедил он. — Садись. Женщина ждет.
Пустырь. Почти незаселенный поселок караванов.[51] Свет кое-где. Подъезжаем к темному, последнему. Значит мы первые.
— Мадам опаздывает, — Жека долго возится с замком.
И здесь лампочка без абажура.
— Выпить хочешь?
— Не хочу.
— И правильно.
Лезет в холодильник. Что же пьют на израильских «малинах»? Пусто. Пиво сегодня не завезли. Матерится. Лезет в морозилку… АВТОМАТ!!!
— Ну все, мент. Отсуетился.
— Не валяй дурака. Ты что думаешь, я без прикрытия?
Это ляпнул зря. Мики не к месту вспомнил. Наивный ход.
— Думаю. Потому что, идя с прикрытием, мент возьмет с собой ампулы. Для убедительности. А ты не взял. Значит, боялся. И прикрытия нет.
Мики, Мики, считай меня жертвой Саддама. Ведь если бы не война, ты бы по-прежнему мирно пас меня…
— Хорошо, прикрытия нет. Но на работе все известно. И твои ампулы в сейфе. Тебя возьмут еще до утра.
Смеется. Искренне!
— А мне плевать. При чем тут ампулы? Я тебя убить должен. Давно должен. Сам видишь…
Музыку врубил. На всю громкость. Значит, действительно будет стрелять…
Глупо…
— К стенке! Приговор зачитывать буду…
Истерик!..
— … Позорный мент, Борис Бренер, за то, что перестал быть человеком, за предательство своих боевых товарищей и регулярное вешание на них мокряков, как при социализме, так и при капитализме, за злоупотребления служебным положением, шантаж и прочее дерьмо, приговаривается к вышке! По законам чрезвычайного положения!..
…Вместо выстрелов гаснет свет. На пол! Пули над головой. Откатиться…
Еще откатиться!.. Теперь бросок!!!
… Ну все, теперь подождать, когда Мики врубит свет и посмотреть, что я сотворил с Жекой… А здесь коллега перестарался — окно уже можно было и не выбивать.
* * *
— Шалом, Мики! Ани по. Ха-коль бесэдэр, тода ла эль![52]
