Однако ловить управляющего на этом несоответствии подполковник пока не стал. Не задал он и другого вопроса, который так и вертелся на языке: "А где же ваша бескомпромиссность, о которой все говорят? Или у вас для юриспруденции другие критерии, чем, скажем, для производства?"
- Собирался послать в редакцию журнала по этому поводу письмо... продолжал Петров. - Так и не собрался. Правосудие должно искать новые критерии для квалифицирования преступника и определять меру наказания, исходя из них. - Петров сделал паузу и неожиданно закруглил разговор: Ох, и болтуны же мы! Бог знает, в какие дебри забрались! А к чему все это? Мы - рыбаки! - Он встал. - Пойдем-ка лучше посмотрим, что там у нас на крючке.
Но на этот раз на крючках не было ничего.
...В город Коваль вернулся вечером рейсовым автобусом.
Поблагодарив управляющего за любезность, он пошел по берегу. Выйдя на луг, уселся над водой и долго сидел среди полной тишины, лишь изредка нарушаемой всплесками рыбы или криком чайки.
Думал о беседе с Петровым в Березовом. Пытался анализировать и систематизировать свои впечатления, вспоминал нюансы разговора с управляющим, но выводы делать не спешил.
Больше всего удивляло подполковника, что Петров так и не вспомнил его прямого вопроса, заданного в Березовом.
Любой человек на месте Петрова конечно же поинтересовался бы. Значит, Петров заставил себя молчать.
Почему? Может быть, ждал, что работник милиции сам что-то скажет. Но, не дождавшись, должен же он был спросить! Иначе - зачем пригласил его в машину? И вообще, зачем затеял эту рыбалку в компании с ним, Ковалем? Неужели он так любит общество работников уголовного розыска, что не может без них и отдыхать?
Коваль пытался дать себе ответ и на еще один важный вопрос: чего он может ждать от Петрова - помощи или противодействия, стоит ли откровенно делиться с ним своими сомнениями или пока молчать?
Он решил в ближайшее время еще раз встретиться с Петровым, но не с пустыми руками, а с фотографией.
15
Состояние возбужденности и протеста, которое время от времени охватывало Сосновского, возникало все реже и в конце концов сменилось полной апатией. Он слабел так, как слабеют при большой потере крови. Чувствовал себя смертельно усталым, и собственная участь стала ему безразлична.
Временами он забывал, где находится и что его ждет. Сидя на койке в состоянии полудремы, он пребывал в плену воспоминаний о своей и словно бы уже не своей, а чьей-то чужой безоблачной жизни.
И ему самому порой трудно было отличить: когда он спал зыбким и неглубоким сном, а когда только погружался в похожие на сон грезы.
16
Сосновский работал над картиной, как и обещал Нине Андреевне, на той лесной поляне, где росла дикая яблоня.
Первые сеансы были не очень удачны. Он нервничал, и это его состояние не могло не передаться женщине, которая и без того испытывала неловкость, что ее рисуют и что приходится принимать предложенную художником довольно-таки фривольную позу, и еще оттого, что Сосновский как-то странно смотрит на нее.
Когда она инстинктивно пыталась натянуть приподнятое немного выше колен платье, Сосновский сердился. Внушал ей, что женщина на картине должна лежать совершенно свободно и непринужденно, так как зашла далеко в лес и не боится, что кто-нибудь ее увидит.
В конце концов художник убедил Нину Андреевну, что от ее непринужденности зависит успех всей работы, и она немного освоилась, старалась унять свою стыдливость и послушно замирала именно в той позе и с той улыбкой, которых добивался художник.
А Сосновский, работавший раньше совершенно спокойно с обнаженными натурщицами и забывавший, что перед ним - женщина, теперь при одном только взгляде на Нину Андреевну, лежавшую на траве в легком цветастом платье, волновался, как мальчишка.
Работа над картиной шла медленно. Временами художник откладывал кисть и подолгу не сводил глаз с Петровой. Ему виделось, как поднимается она с травы, подходит, обнимает своими тонкими и нежными, похожими на детские, руками его шею и говорит: "Юрий Николаевич, я давно знаю, что вы меня любите. Вы замечательный, необыкновенный человек, и я теперь понимаю вашу сложную, трудную, не согретую любовью и лаской жизнь..."
"А как же Петров?" - он находит в себе силы пошевелить губами.
"Петров? - невозмутимо переспрашивает Нина. - Разве вы не заметили, что я не люблю его? У него тяжелый характер. А вы - хороший, добрый".
Дальше все исчезало в сознании Сосновского в таком ярком свете, что он закрывал глаза и его начинало знобить.
Когда удавалось овладеть собой, он открывал глаза и снова видел Нину Андреевну, терпеливо полулежащую под яблонькой, и так же, как раньше, она была далеко от него, даже дальше, чем обычно. Стиснув зубы, он снова брался за кисть.
Были минуты, когда он еле сдерживал себя, ему так хотелось броситься к ней и целовать ее лицо, руки, шею...
Но вот ожили на картине ее ноги, бедра, высокая грудь, обрели естественную упругость мышцы лица, вспыхнули светом прекрасные глаза, заиграли улыбкою и словно зашевелились нежные губы.
И постепенно, по мере того как Нина Андреевна возникала на полотне, женщина, лежавшая едва ли не у ног Сосновского, словно утрачивала свое очарование, отодвигалась все дальше, превращаясь в его детище, в нечто родное, дочернее, художник побеждал в нем влюбленного, и он успокаивался.
Конечно же ему не хватило тех пяти-шести и даже десяти сеансов, о которых он просил Петрову. А поскольку и у Нины Андреевны не всегда было время для позирования, работа над картиной растянулась почти на все лето.
Несколько раз во время сеансов приходил на поляну и Иван Васильевич. Молча, стараясь не мешать художнику, наблюдал за его работой. По спокойному, равнодушному выражению лица Петрова нельзя было понять, нравится ему картина или нет.
Однажды, когда Нина Андреевна спросила его об этом, он улыбнулся и сказал: "Дураку неоконченную работу не показывают. Вот закончит товарищ художник свое дело, тогда и видно будет".
Когда картина была уже почти готова, Петров спросил Сосновского:
- А вы ее и выставлять будете?
- Если вы и Нина Андреевна не возражаете. Это, пожалуй, лучшее из того, что я написал.
- Пожалуйста, работа-то ваша, - сказал Петров.
- Спасибо. Но я ее не продам. Сколько бы ни предложили. Это полотно принадлежит не мне, а Нине Андреевне. Она вдохновила меня. И после выставки я подарю картину ей, то есть вам...
17
У Коваля не было ни возможностей, ни убедительных данных, а главное официальных прав для того, чтобы теперь, после суда, установившего виновность Сосновского и определившего ему меру наказания, снова возвратиться к делу об убийстве гражданки Петровой. Но после встречи с управляющим на даче и на рыбалке подполковник явственно ощутил: его беспокойство и неудовлетворенность расследованием дела усилились. И причиной этого не могла быть, конечно, одна только жалость к талантливому человеку - художнику Сосновскому.
...Коваль попросил отдел ГАИ под каким-нибудь благовидным предлогом вызвать водителя управляющего трестом "Артезианстрой". И словно случайно заглянул в кабинет автоинспектора именно тогда, когда там находился Костя, который с обычным для него хмурым видом односложно отвечал на вопросы капитана, придирчиво разглядывавшего его права.
Увидев подполковника, Костя встал и поздоровался.
- Здравствуйте, здравствуйте! - дружелюбно отозвался Коваль. - В гости к нам?
На лице водителя появилось удивление: всем известно, что сюда в гости не ходят. Но он промолчал.
Коваль вопросительно посмотрел на инспектора.
- Проверка документов, товарищ подполковник, - объяснил тот. - Ничего особенного.
Капитан быстро просмотрел удостоверение Кости, сверил его с какой-то учетной карточкой и сказал:
- Ну, вот и все. Только к документам аккуратнее относиться надо. А то совсем замусолили.
Коваль присел возле стола. Автоинспектор не спешил возвращать шоферу права.
Подполковник уже знал, что на рыбалке Петров рассказывал не о Косте: биография у Кости совсем другая, чем у того, кого управляющий назвал Андреем.
- Верните товарищу документы, - сказал Коваль капитану.
- Можно идти? - спросил Костя.
- Одну минуточку, - обратился к нему подполковник. - Воспользуюсь случаем. Скажите, пожалуйста, не приходилось ли вам куда-нибудь возить Нину Андреевну одну, без мужа?
Водитель какое-то время сосредоточенно смотрел на Коваля.
- Нет, - ответил он наконец. - Только с Иваном Васильевичем... - Он подумал еще секунду и повторил: - Нет, не припоминаю.
- На дачу, например, в Березовое?
Костя отрицательно покачал головой.
- А по городу? В магазин... На рынок... Ведь домашней работницы у них не было. Нина Андреевна покупала все сама?..
- Да, - кивнул Костя. - Сама. Но рынок-то рядом. Три остановки на трамвае. Трамваем и ездила.
