– А при чем здесь Конан Дойл? – доктор недоуменно приподнял брови.
– Многие издательства брезгуют такой литературой, а господин Сайкин давал народу пищу для ума.
Доктор поморщился.
– И смерть его очень странная, – Полина Тихоновна перешла на полушепот, – каменные котелки, флаконы, разрыв сердца…
– А, так это дело расследует Карл Иваныч… Я еще вчера подумывал заехать к нему. Может, сегодня успею. Хотя меня больше беспокоит новое дело Марии Николаевны. Не навестить ли ее?
– Обязательно навести, – подхватила Полина Тихоновна, – девушка еще очень неопытная в сыске. Мало ли что ей грозит… Но, Климушка, прежде выполни мою маленькую просьбу. Это не займет много времени.
– О чем вы, тетушка? – Клим Кириллович насторожился.
– Прошу тебя, дружочек, если у тебя нет срочных визитов, заехать к моему знакомому, капитану Суржикову.
– Капитану Суржикову? – переспросил доктор, впервые слыша такое имя.
– Да, это брат владелицы косметического салона.
– А откуда вы с ней знакомы?
– Как же, Климушка! Я тебе говорила! Салон производит эмалировку лица! А в моем возрасте такие процедуры не лишние.
Ошарашенный доктор смотрел с минуту на свежее лицо пожилой женщины, с трудом удерживаясь от язвительных комментариев.
– А что с капитаном Суржиковым? – вздохнув, спросил он,
– Сердце пошаливает, – Полина Тихоновна заторопилась, – а ты ведь блестящий диагност, Климушка.
Доктор усмехнулся.
Закончив завтрак и похвалив кулинарное усердие тетушки, Клим Кириллович собрался и отправился по указанному адресу к Сенной, к капитану Суржикову…
Капитан открыл дверь доктору сам. Его широкое рябое лицо, обрамленное по скулам и подбородку чахлой клочковатой растительностью неопределенного цвета, не отразило никаких чувств.
– Проходите, господин доктор. – Он поплотнее запахнул не вполне свежий стеганый халат, из-под которого выглядывала тельняшка. – Горничной не держу. А кухарку послал за шкаликом. Вот сам двери и отпираю.
Доктор снял пальто и шапку и самостоятельно повесил их на вешалку, где сиротливо обвисала старая шинель, потом освободился от калош.
– Денег на дрова не хватает, – пожаловался Суржиков, приглашая доктора в простывшую комнату, служившую и столовой, и гостиной, – греюсь сороковочкой. Списали на берег подчистую, пенсию копеечную положили.
Доктор слушал хозяина квартиры вполуха. Он поставил саквояж на круглый стол, покрытый скатертью долго бывшей в употреблении и порядком полинявшей, и огляделся. Гостиная изобличала в Суржикове морского волка. На стене висела карта с пришпиленными малюсенькими бумажными корабликами – списанный капитан, похоже, побывал не только в Балтийском море, но и в Средиземном, и в Атлантике, и на Тихом. На комоде лежали бинокль, белая фуражка, две розовоустые раковины, высушенная морская звезда. Над комодом располагался барометр.
– Давление понижается, мой барометр никогда не ошибается, – сообщил хозяин, улегшись на продавленный диван, – а я это чувствую не хуже барометра. Вчера дул вест-зюйд-вест. Сердцем чувствую – к вечеру будет наводнение. – Он обречено вздохнул. – Ничего нет хуже, чем быть младшим братом старшей сестры. С детства привыкаешь к психологическому давлению, к диктату, к покорности. Старшая сестра всегда воображает себя матерью – приходит не вовремя и заявляет боцманским голосом, что пригласила ко мне доктора – лечить сердце. Будто я все еще маленький.
Доктор Коровкин придвинул к дивану венский стул и приступил к осмотру больного. Сначала он достал из саквояжа маленький ящичек – контролер пульса, с некоторых пор он пользовался этим чудесным прибором, который привез ему из Германии профессор Муромцев.
– Впервые вижу такую штуковину. – Суржиков с любопытством уставился на шкалу и стрелку, передвигающиеся по черным делениям. – Новое слово?
– Новое, – подтвердил доктор, не обнаружив никаких отклонений в кровообращении больного и убирая свою драгоценность в саквояж.
– Вообще-то я на здоровье не жалуюсь, – говорил, претерпевая прохладные прикосновения стетоскопа к своей поросшей поседевшими кудрями груди, хозяин, – но сегодня сердце бушует. Чувствую погоду. К тому же расстроен.
– Вы не простужены? – поинтересовался доктор Коровкин. – В сердце прослушиваются шумы.
– Жара нет, насморка и кашля тоже, – ответил Суржиков, – но сердце обливается слезами.
– По какой же причине?
– Погиб близкий мне человек, родная душа, единственный в своем роде человек в Петербурге, понимавший в кактусах.
– В кактусах? – Доктор с подозрением уставился на капитана Суржикова, приводившего в порядок свой нехитрый костюм.
– И пить – умереть, и не пить – умереть, лучше пить да умереть, – с досадой крякнул больной и попросил: – Вы мне пропишите какую-нибудь настойку. Все равно пью, так лучше пить спирт с целебными веществами. Хочу дождаться цветения кактуса lophoopfora, редкий вид. Знаете ли, если настоять, говорят, здорово силу мужскую повышает. Понимаете?
Капитан Суржиков подмигнул доктору, который вместе с венским стулом уже пододвинулся к столу и в нерешительности занес перо над бланком рецепта.
– Попробуйте мед с луком или тушеного зайца с трюфелями, а то наш родной сельдерей, – предложил недовольно Клим Кириллович. – О нем такая же молва идет.
– Вот-вот! – воскликнул Суржиков. – В этом я с моим покойным другом расходился! Вдумайтесь сами! Если бы сельдереем можно было решить нашу главную проблему, то вся Россия давно бы размножилась, подобно библейскому народу. Или подобно килькам морским. Говорил я господину Сайкину, чтобы он дождался цветения lophoopfora, да он все посмеивался, подлец, прости мою душу грешную.
– Погодите, погодите, – доктор замотал головой, – о каком Сайкине вы говорите?
– Да ведь Сайкин-то в России один был! – воскликнул капитан. – Да помер, царствие ему небесное. Книгоиздатель. Неужели не знаете?
– Лично не имел чести быть знакомым, – доктор откинулся на спинку стула и с тревожным любопытством рассматривал беспокойного капитана.
– А я вот имел! Был лично знаком! Он в своем издательстве выпустил в свет мою книгу. Почти одновременно с Конан Дойлем. Слышали? Весь Петербург зачитывается! И английским писателем, будь он неладен, и мной! Напрасно покойный Валентин Агафонович меня не послушал. Сначала надо было меня издавать, а потом уж Конан Дойла. А то путается под ногами, отвлекает читателя от главного. А главное изложено в моей книге «Как вырастить кактус».
– Погодите, – доктор остановил Суржикова, – а вы-то откуда знаете, как вырастить кактус?
Хозяин горделиво усмехнулся:
– Извольте пройти сюда!
Он подошел к высокой двустворчатой двери, ведущей в смежную комнату, и открыл ее. Взгляду пораженного доктора, на которого повеяло тропически влажным жаром, предстала необыкновенная картина: в помещении, призванном, очевидно, служить спальней, стояла посередине деревянная кровать, покрытая куском брезента, а вокруг нее – на полках, выставленных вдоль стен и возвышающихся до потолка, а также на множестве тумбочек и скамеечек размещались горшки с уродцами всех размеров и форм. Здесь были растения приземистые и вытянутые вверх, тугие и сморщенные – морские ежи, огурцы, тыквы, канделябры, кувшины, покрытые чешуей, сосками, вихрами, бородавками, колючками прозрачными и чисто белыми, рыжими, голубыми.
– Растения весьма неприхотливые. А коллекция – уникальная. Смотрите, какие красавцы. – Источавший нежность голос капитана вывел доктора из внезапного столбняка. – Господин Сайкин оценил.
– Он был у вас?
Доктор, который впервые видел такое собрание редких дорогих растений, встретить которые естественнее было бы в Ботаническом саду или у очень богатых коллекционеров, отнюдь не счел их красавцами, а напротив – испытал к колючим вечнозеленым уродцам что-то вроде неприязни. Кроме того, Клима Кирилловича поразил вид каменного котелка на прикроватной тумбе.
– Никак нет, уважаемый доктор, это я к нему наведывался! Другом своим его почитал, гордился его расположением. Не верите? Думаете, прихвастнул?
Вопросы летели уже в спину доктора, вернувшегося к столу, так как любоваться кактусами, окружавшими брезентовое ложе, он не желал.
– Все деньги на этих красавцев потратил. А сколько из морских походов привез? Род страсти. А господин Сайкин не только книгу мою выпустил, но и удостоил чести вместе сняться на фотографию. Не верите?
– Почему же? Верю, – сказал доктор, заполняя рецепт на настойку наперстянки. – Если у вас, господин Суржиков, при изменении атмосферного давления начинаются боли в сердце, рекомендую соблюдать постельный режим. Ориентируйтесь по своему барометру. Не выписать ли вам на всякий случай еще калибромати?
