- Очень уж, Ленок, охота из болота выкарабкаться!
- Терпи! Все мы в болоте сидим, и все выберемся. Никого не оставим! В Лене и раньше, ещё в институтскую пору, проявлялись командные задатки, но были, видно, в зачаточном состоянии, а сейчас они все вышли наружу, стали приметными, проросли - командирская хватка Лены Либиной была видна уже невооруженным глазом. - И вообще, не куксись и не думай о деньгах. Чем больше о них думаешь, тем меньше их бывает. И наоборот. Пойдем лучше выпьем по бокалу шампанского. Я угощаю. У меня в этом трехбуквенном сортире, перед которым я с вожделением снимаю шляпу, крутится постоянная сумма, я её не увеличиваю, и сливки, которые снимаю, трачу на жизнь. Советую так же поступать и тебе.
Лето продолжало править в Москве бал, голубое небо было бездонным, над двумя кирпичными пятнадцатиэтажками плавал красный воздушный шар - за большие деньги на нем катали "новых русских", показывали дебелым матронам и расфуфыренным провинциальным дамочкам, от которых пахло клопами, керосином и дорогими духами "Шанель". Августа этих людей ненавидела, как и сытых задастых мужичков, обеспечивающих им "сладкую жизнь" - взгляд на столицу с высоты птичьего полета.
Августе захотелось туда, под облака, в корзину воздушного шара, захотелось шампанского, рябчиков, мармелада, маслин, копченой корейки, икры, ананасов, бананов - всего, чем богата наша большая земля. Но час Августы ещё не пробил.
В следующий заход Августа получила такую пачку денег, что её просто приятно было держать в руках - увесистая была пачечка, припухлая, на неё можно было купить весь магазин и ещё останется. Августа окончательно поверила в компанию "ЖЖЖ".
Часть денег она оставила себе, да Лене отдала долг - остальное снова пустила в оборот: купила новую пачку билетов. Причесанный господин, изображенный на банкнотах "ЖЖЖ", действительно умел делать деньги - и сам зарабатывал, и с другими делился...
По дороге Августа купила еды - копченой говядины, нарезанной тонкими аппетитными ломтями, бекона, шейки, рыбы слабого, тающего во рту посола, шоколадок шести сортов - от набившего оскомину "марса" до самых модных, лишь недавно появившихся в продаже "милки-вэй" и "виспы", пришла домой, выложила все это богатство перед притихшими детьми и расплакалась.
Она плакала долго, в ней словно бы что-то сломалось, слезы были горячие, горькие, и Августа сама не могла понять, что это за слезы - то ли облегчения, то ли, напротив, те, от которых на душе появляется черный пороховой налет и жить становится совсем невмоготу. Но потом успокоилась и села с ребятишками за стол.
- Ешьте, ешьте, - говорила она ласково, подкладывала им еду, не экономя, улыбалась, ловила взгляды детей: ей сегодня было легко, она наконец-то стала такой, какой всегда хотела быть, какой видела себя во сне...
Вот и она наконец-то сможет с повизгивающими от восторга детишками забраться в корзину красного воздушного шара и показать им Москву: вот это Воробьевы горы, это Лужа, как ныне зовут Лужники - спортивное княжество размерами не меньше Лихтенштейна, обратившееся в гигантский рынок, вот это Москва-река, а вон там, где посверкивают золотом купола, обиталище нынешних небожителей, Кремль...
Первый шаг сделан. Надо было делать шаг второй. У Августы в деревянной шкатулке хранилось старое, с большим чистым бриллиантом кольцо бабушкино наследство. Августиной бабушке оно также досталось от бабушки и было сделано в год, когда Наполеона сослали на остров Святой Елены, - из качественного червонного золота, с искусными платиновыми подушечками, в которые были вставлены бриллианты; из современных поделок у Августы имелись серьги с крохотными уральскими изумрудами, она их берегла, не продавала, считая, что серьги пойдут на черный день, а самый черный день пока ещё не наступил; два обручальных кольца, продавать которые она считала кощунственным, и невзрачный кулончик в виде банального сердечка, на который вряд ли кто из покупателей позарится, слишком уж он неприметный, серенький, на золотой совсем не похож - тусклая самоварная медь, а не благородный металл... Имелись в доме ещё кое-какие ценные вещи - песцовый воротник, который она берегла для себя, а в последнее время подумывала, что воротник сгодится и для Натальи, когда та будет выходить замуж. Августа, перетряхивая свое богатство, решительно отложила в сторону воротник, к нему добавила свою кожаную куртку, совершенно неношенную, деловой костюм, сшитый из отличного тонкого сукна - Алексей Семенюк специально справил, посчитав, что его жена должна пойти работать в бизнес-центр, но работать там она не смогла, хорошие итальянские туфли, которые Августа надела один только раз и потом две недели хромала - они были ей малы - в общем, получился внушительный ворох вещей, за которые она собиралась выручить деньги.
Она могла эти вещи заложить, могла даже продать, если дадут приличную сумму... А что? И продаст. Даже бабушкино кольцо продаст... В душе возникло что-то протестующее: бабушкино кольцо-то жалко, это фамильное, кольцо надо бы по наследству передать Наташке или Наташкиной дочери, но... словом, похлюпав носом, Августа справилась с сыростью и решительно придавила в себе всякие колебания.
Ныне ведь если не будешь жестким и по отношению к себе и по отношению к другим - вряд ли выживешь. Сунула драгоценности в сумку, одежду с обувью аккуратно сложила в два больших ярких пакета и поехала в ломбард.
Сумма, которую ей предложили в ломбарде, была смехотворной - такие деньги она зарабатывала и у себя в конторе, одежду лучше было все-таки продать - получалось больше. И драгоценности тоже продать, закрыть глаза на то, что кольцо старое, фамильное... Жизнь дороже... И пустить все деньги в оборот, в три "Ж". Тут Августа снова схватила себя за руку: а надо ли это делать, может, обойтись одним залогом, а позже драгоценности выкупить? больше всего Августа боялась в этот момент собственных колебаний, раздумий. Но вопрос стоит ребром: либо зубы на полку, либо бабушкино кольцо на чьем-то жирном коротком пальце, либо-либо...
Мысли были невеселые, но Августа боролась с ними и преуспевала, поскольку поверила, что и над её головой в далекой выси, где в догонялки играют веселые звезды, зажглась, пустила к земле свои светлые лучи её звезда, и пока она мерцает в небе, пока помогает жить, этим надо пользоваться. И прочь всякие сомнения, слабость, хлюпанье. Сомнениями ни себя, ни Наташку с Игорьком не накормишь, не оденешь, не обуешь...
Костюм, воротник и туфли она продала в несколько минут - сделала это лихо, как опытная торговка, даже удивилась собственной ловкости, ранее за ней не числившейся, и легкости. Словно бы делала святое дело и была на это благословлена. А вот с драгоценностями решила все-таки до конца не расставаться.
Драгоценности она заложила в ломбард, который поначалу отвергла видать, в бабушкином наследстве была заложена некая сила, оберегающая от непродуманных поступков, - сумма была много меньше той, что она могла получить, продав "цацки", зато душа перестала болеть.
На все деньги Августа снова купила билеты, вечером рассмотрела их, сначала каждый в отдельности, потом пачкой, затем снова в отдельности - в ней и гордость была, и неудовлетворенность - билетов надо бы иметь больше. Да, билетов пока мало, мало, мало, нужно, чтобы пачка имела вес хорошего кирпича, вот тогда она принесет деньги, а эта может принести пока только денежки.
Поразмышляв дня два, помаявшись в сомнениях, Августа решила заложить свою квартиру. Игорьку с Наташкой она объявила утром третьего дня:
- Ребятки, значит так... Вы слышали когда-нибудь про пионерские лагеря?
Игорек слышал, Наташка нет. "Слишком быстро выветривается из нашего народа прошлое", - пришла Августе на память фраза, вычитанная в газете, она пробормотала что-то невнятное насчет детского рая, в котором просыпаются и ложатся спать под звуки серебряного горна, где пионеры, которые любят сладкое, с повидлом едят даже мясо и рыбу, до посинения купаются в реке, по вечерам жгут высокие костры, ходят в походы, собирают грибы, совершают налеты на лесные малинники и вообще живут как цари.
- Хотите провести месяц в пионерском лагере? - спросила Августа у детей. - Целый месяц? А? Или даже полтора? - Произведя в голове кое-какие расчеты, Августа подняла планку. - Тридцать шесть дней... А?
- Хотим! - дружно закричали Игорек с Наташкой, два голоса слились в один, худые бледные лица детей расцвели.
- Мам, а ты сама когда-нибудь бывала в пионерском лагере? неожиданно, хитро сощурившись, спросил Игорек.
- Бывала, - ответила Августа после паузы, улыбнулась грустно. Приходилось.
- Что-то ты об этом никогда нам не рассказывала. Чего так, мам?
- Некогда было, - очнувшись, вспомнила свое легкое и радостное детство, и сделалось ей так тепло, покойно, защищенно, что снова захотелось туда. - Да ты, Игорек, и не спрашивал. Пионеров нет уже несколько лет, само слово "пионер" стало ругательным. Теперь это, скорее всего, не пионерские лагеря, а детские или что-нибудь в этом духе. В общем, едем в лагерь, да? спросила она грозным голосом. - А то я могу и передумать, раз вы начали расспрашивать, где я была, а где не была. Дискуссии мне не нужны.
