«Да, — решила я для себя. — Действительно, в очередной раз поражаешься, как же все здесь, в селе, иначе, нежели в городе. Даже костюм нужно выбирать осмотрительно, дабы не вызвать недовольства некоторых местных обитателей. Расскажи кому о том, что мне довелось пережить, засмеют, а может, и не поверят, посчитав мои приключения за два неполных дня в деревне вымыслом».
— Буян, ну все… Пошли, мой хороший… — приговаривая эти слова, мужчина еще больше приблизился к быку и взял его за кольцо, которое, как я только сейчас заметила, торчало у него из ноздрей. К нему на помощь подоспели еще два мужика, которые отпускали сальные шуточки относительно наших с быком «разборок» и помогали увести Буяна на место.
Я слезла с забора и огляделась по сторонам в надежде, что утреннее происшествие не привлекло внимание нежелательных зрителей. Впрочем, об этом можно было даже и не думать, учитывая то, что в деревне ничего и никак не скроешь. Сегодня же все жители Сухой Рельни будут знать об этом случае, и меня, конечно же, ждут неприятные шутки относительно моей утренней пробежки. А может быть, у меня даже появится какое-либо мерзкое прозвище.
«Да, Танечка, — вздохнула я расстроенно, — что-то ты сдавать позиции начала. Вроде бы и дело тебе простое досталось, а ты уже такого наворотила, столько всего лишнего сделала, что прямо в голове не укладывается. И ведь в селах раньше бывала, не впервой тебе деревенские порядки, а тут… — Я усмехнулась, в душе понимая, что все те деревни, где я успела побывать по работе или же по личным делам, значительным образом отличались от Сухой Рельни, далекой от центра и района, заброшенной и живущей своей собственной жизнью. — Стоп, а ведь эта деревня живет все еще так, как жили везде лет этак тридцать-пятьдесят назад. Она словно бы заброшенный островок в джунглях: сама по себе и со своими законами».
Подобные мысли немного усмирили неистовое биение моего сердца, вызванное испугом, и я смогла вновь начать мыслить нормально. Теперь уже, вернувшись в «гостиницу», я привела себя в порядок, переоделась в джинсовый костюмчик и стала заниматься одним из самых приятных для меня дел — приготовлением кофе. Даже направляясь в сельскую местность, я захватила с собой турку и маленькую кофейную чашечку. Жаль только, что кофе был не в зернах, а уже молотый, но тащить с собой в поездку еще и кофемолку было бы верхом снобизма. Вскоре все было готово, и я начала наслаждаться любимейшим напитком.
А пока пила кофе, по привычке анализировала все то, что мне удалось выяснить по поводу двух неожиданно и одновременно свалившихся на меня дел.
«Итак, что я узнала? Да, в общем-то, почти ничего. Как следует из вчерашних бесед, после исчезновения своего сожителя Ивана Михеева Танька Курилка встречалась с другими мужиками. Однако в разговоре со мной она все время утверждала, что они с мужем друг друга очень любили. Почему же теперь, когда он бесследно исчез, она не очень-то предается унынию, а весьма „весело“ живет? Да к тому же, как я поняла из слов бабки Феклы — если, конечно, можно ее словам хоть немного верить, — Танька еще и устраивает дома попойки.
Впрочем, бабка, похоже, права — вся обстановка дома Таньки Курилки указывает на постоянные пьянки. Да и Ванька-младший, сын Михеева и мой второй клиент, не скрывал, что его отец с сожительницей всегда любили выпить. И выпивки эти, по всей видимости, не были «тихими», то есть скрытыми от односельчан. Стало быть, вполне возможно, что есть еще кто-то, кто принимал участие в их попойках и… вдруг он (или они) что-то знает об исчезновении Михеева-старшего. Если бы мне удалось найти такого человека, у меня бы появился еще один объект для наблюдения или очередной беседы, которая, может быть, даст мне гораздо больше информации, нежели посещение семьи Вано. Ну а пока…»
Вспомнив о Вано, я сразу вспомнила и о том, что еще вчера решила поехать в упомянутую Ивановку и попробовать его там отыскать. Проблема состояла только в том, что я-то была здесь, а моя машина — на другой стороне реки. А деревенька вполне может оказаться очень далеко отсюда. Кстати, в конце концов там Вано может вовсе и не оказаться. Множество самых противоречивых мыслей толпилось в моей голове, но я все же приняла решение попытаться разыскать Вано, а потому вышла из Красного уголка, огляделась по сторонам и, приметив невдалеке женщину, направилась в ее сторону.
Подойдя поближе, я спросила:
— Скажите, а где находится Ивановка и как до нее можно, и можно ли сейчас вообще, добраться?
Женщина бросила на меня неопределенный взгляд и ответила:
— Ивановка? Да, можно, конечно. Это, пожалуй, единственное место, куда сейчас попасть можно без труда, — и она принялась рассказывать, что деревня расположена на той же стороне реки, что и Сухая Рельня, и дорога к ней идет через поле и через лес.
Наиболее интересной информацией для меня была та, что всего до Ивановки километров шесть-семь, не более. То есть село совсем рядом.
— Мы часто туда ездим, — с трудом выдирая корень какого-то растения из земли, продолжала тараторить женщина, — регулярно и зерно туда отвозят, ведь у ивановских своя мельница для помола имеется, так что они не бедствуют. Вот и сейчас туда как раз должен отправиться мой муж, — пояснила она как бы кстати. — Так что если тебе надо, то можешь поехать с ним, — заключила она.
— Ой, а можно? — обрадовалась я, как девчонка, каковой себя тут, в этом селе, в общем-то, и ощущала, несмотря на свой совсем не детский возраст. Впрочем, возможно, иногда и нужно хоть на время, но возвращаться в детство, чтобы окончательно не зачерстветь и не потерять вкус к жизни.
— Да, конечно, — улыбнулась женщина в ответ. — Пойдем, я тебя к нему провожу и словечко замолвлю.
— Спасибо, — поблагодарила ее я и направилась следом за женщиной к ее дому, намереваясь во что бы то ни стало посетить эту самую Ивановку и переговорить с Вано.
Как ни странно, но мужем разговорчивой женщины оказался не кто иной, как лодочник Рашпиль, который перевозил меня через реку. Так что просить за меня не пришлось. Едва мы только подошли к дому, возле которого Рашпиль грузил мешки с зерном на телегу, я окрикнула его:
— Здравствуйте, дед Рашпиль.
Мужчина обернулся и, увидев меня и собственную жену, без каких-либо эмоций на лице кивнул и произнес:
— Здравствуй, здравствуй, красавица. Никак куда надо, коль до меня пришла?
— Да в Ивановку она просится, — пояснила за меня жена.
— В Ивановку… — протянул Рашпиль. — Ну залазь, прокачу.
«Да, — мысленно улыбнулась я, рассматривая лошадь и понимая, что совершить очередное путешествие мне предстоит на доселе незнакомом виде транспорта мощностью в одну лошадиную силу — на телеге с запряженной в нее старенькой гнедой конягой. — Да, вот так мне еще не приходилось передвигаться. Но какие мои годы… Еще не все потеряно. И кто знает, какие еще сюрпризы ждут меня впереди».
* * *
Мы выехали за село. Гнедая кобылка с большим трудом тащила повозку. Колеса постоянно проваливались в сырую землю, грозя в любой момент завязнуть в глине. Тогда бы, даже приложив все имеющиеся и не имеющиеся у нее силы, эта лошадка не смогла бы вытянуть телегу. И неизвестно, на какое время мы могли застрять в очередной луже или рытвине. Но пока что нам везло.
Рашпиль, расположившись в передней части телеги, постоянно подбадривал кобылу:
— Ну, давай, давай, моя красавица! Давай, Серуха! Еще немного. Сейчас вот из лесочка выедем, а там полегче будет…
Я, поудобнее расположившись между мешками с зерном, молча наблюдала за окружающим нас пейзажем.
Сначала по обе стороны дороги, по которой мы ехали, попадались все те же деревья — хвойные вперемешку с лиственными. Расслабившись, укачиваемая неспешной ездой, я вела наблюдения за всем тем, что было вокруг. Сережки на осинах и трепетные листочки на белоствольных березах… Огромные многовековые дубы, многолетние сосны и ели… Жизнь в лесу шла своим чередом. Где-то сначала несмело, а затем более уверенно начал выбивать дробь дятел, доставая из-под коры лакомство. Рядом затрещала сорока. Что-то не поделив, вступили в драку воробьи.
Постепенно лес начал редеть, и вскоре мы выехали на открытое пространство. Лес остался позади, а впереди лежали бескрайние просторы — поля, покрытые яркой зеленью, далее пашни, над которыми поднимался легкий туман, а может быть, пар. Дорога действительно стала более ровной, и лошадка увереннее затрусила по ней.
Рашпиль сразу будто ожил. Усевшись поудобнее на мешок, который он подложил себе под зад, соорудив таким образом что-то вроде козел, он откашлялся и громким приятным голосом затянул:
Степь да степь кругом.
Путь далек лежит.
В той степи глухой
Замерзал ямщик.
Песня его разносилась на всю округу, но его это, видно, нисколько не смущало. Он продолжал распевать, помогая себе в пении руками. Казалось, он хотел обхватить эту самую степь — объять необъятное.
