— Но вы же взяли кассету! — торжествующе воскликнул Марков. — Взяли или нет?
— Взял, — неохотно подтвердил Устинов.
Ого!
Кажется, дельце закручивается не на шутку!
— И передали ее своей благоверной? — продолжал измываться Марков.
Устинов затравленно молчал.
— Так передали или нет? — настаивал Марков. — Я жду ответа.
— Вы и так знаете, что передал, — устало произнес Глеб Богданович, прикрывая рукой глаза.
— Во-от, — довольно констатировал Марков.
— Но я говорил не от себя, заметьте это! И Раиса никак не отозвалась на вашу провокацию! — попытался слабо сопротивляться Устинов.
— Какая разница! — захохотал Павел Алексеевич, радостно выпуская дым прямо в лицо Устинову.
Глеб Богданович был настолько подавлен, что даже не повел рукой, чтобы отогнать вьющиеся вокруг его волос клубы дыма.
И где только Марков достает такие сигареты?
Сейчас их днем с огнем не сыщешь…
Наверное, хорошенько запасся, когда еще и не думал бросать курить.
Неожиданно зазвенел телефон.
Нежно так затренькал.
Я в нерешительности поднесла руку к трубке, но подумала, что отвечать на звонок не стоит и нажала кнопку автоответчика.
— Милый, опять тебя нет, — разочарованно донесся до меня из динамика приятный женский голосок.
Похоже, звонила подруга коридорного.
Стоит ли терять время на выслушивание неинтересных мне монологов?
Я уже подняла руку, чтобы обрубить линию, но что-то меня остановило.
Словно какая-то неведомая, но мощная сила мешала мне прикоснуться пальцем к маленькой кнопочке с перечеркнутым микрофоном на ней.
И я поняла, что это за сила.
Моя интуиция, разумеется.
Дело в том, что я уже где-то слышала этот голос.
Но гадать мне не пришлось.
Хотя меня на это прямо провоцировали.
— Ты узнал меня, заяц? — проворковал голосок.
И залился радостным хохотом.
— Конечно, узнал, лапка моя серенькая. Это я, твоя ненаглядная. Ну-ка, повтори мое имя, когда будешь слушать эту запись…
Похоже, отношения у этой парочки были нежными до приторности.
— Тяни мое имечко до-олго-до-олго… — изнывала трубка. — Ле-ера, Ле-ерочка… Вот так, молодец.
Так и есть.
Это был голос Калерии, жены Сергея Устинова.
Черт, как у них тут все перепутано!
Есть такая закономерность: чем меньше пространство, тем большее напряжение в нем создается.
И чем меньше городок, тем сложнее отношения между его обитателями, это уж точно.
Все беды — из-за малого пространства.
Представляю себе, какие поистине шекспировские страсти могут разыгрываться в крохотных деревеньках на шесть-семь дворов.
— А тепе-ерь, — вкрадчиво продолжала трубка, — мы займемся любовью.
Я аж вздрогнула.
— Что, прямо здесь? — невольно вырвалось у меня.
— Да-да, прямо здесь и сейчас, — продолжал голос неверной жены, словно отвечая на мой вопрос.
Последовало необходимое пояснение:
— Мой муженек на работе, тетка пошла в продмаг и раньше, чем через час, не появится, будет учить продавщиц, как правильно считать деньги.
Тут Калерия снова звонко рассмеялась.
Я тоже невольно улыбнулась, представив Анну Андреевну Дремлюгу, поучающую работников торговли.
— А свекор снова по грибы пошел, — нежно ворковала Калерия, — так что нам никто не помешает.
Бедный коридорный!
Лежит себе без сознания, вместо того чтобы…
Н-да.
— Знаешь, а я уже голенькая, — поведала Калерия. — И глажу себя вот здесь. А твой петушок уже взбодрился? Представь себе, что я…
Я приглушила звук.
В конце концов, я не обязана выслушивать эту звуковую порнографию.
Хм, тоже мне, зайчик…
И я тут же встрепенулась.
Не зайчик!
Заяц.
Она назвала его «заяц».
Ласкательное прозвище, или…
Я судорожно схватила книгу дежурного.
Пролистав несколько страниц, добралась до листа, помеченного сегодняшним днем.
«Вахту принял Генрих Зайковский», — значилось черным по белому.
Вернее, синим по серому — чернила были из шариковой ручки, а бумага достаточно плохого качества.
Так вот ты каков, бой-френд покойницы!
Я оставила Калерию добалтывать свой соблазнительный текст, — впрочем, она уже только тихо охала и изъяснялась исключительно междометиями, — и бегом ринулась в номер восьмой.
Коридорный, кажется, начинал приходить в себя.
Он тихо охал, точь-в-точь как Калерия по телефону, и бессмысленно поводил в воздухе руками, будто разгонял воздушные шары.
Я больно ткнула его кончиками крепко сжатых пальцев в область почек.
В ответ мне раздался сладострастный стон.
Я повторила свой удар.
Коридорный Генрих застонал совсем уж непристойно.
На его губах появилась мечтательная улыбка.
Я, кажется, начала понимать.
Он был из той породы мужчин, которые нуждаются в женщине-хозяйке, привыкли играть роль раба и сексуальное наслаждение получают только от побоев.
Я читала в детстве Захер-Мазоха.
Вообще-то на меня это чтение не произвело сильного впечатления, но с тех пор я стала немного лучше разбираться в жизни.
Генрих продолжал стонать.
Неужели он кончит, так и не приходя в сознание?
Радостный вопль слетел с его уст, и Зайковский бессильно обмяк.
Его одежда слегка задралась, обнажив торс.
Тело юноши было исполосовано вдоль и поперек красными глубокими шрамами.
Похоже на следы от кнута.
Неужели ему это нравится?
Ницшевский Заратустра советовал мужчине брать хлыст, когда он идет к женщине. А передо мной был субъект, который поступал прямо противоположным образом.
Неужели мне не удастся привести его в чувство?
Я попыталась ударить его по щеке.
Но Генрих Зайковский лишь нежно промычал что-то нечленораздельное.
Тогда я вернулась к пульту наблюдения.
И сразу же погрузилась в какофонию звуков.
Калерия визжала в динамике телефона, забираясь голосом в самые верхние октавы.
А Марков с Устиновым уже стояли нос к носу, крепко сжав побелевшие от напряжения кулаки.
Они оба орали друг на друга так громко, что мембрана динамика лишь гудела от вибрации, и я не могла разобрать ни слова.
Я решительно встала и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.
Быстро взбежав по ступеням, я сверилась с номерами на дверях и повернула направо.
Крики, несмотря на хорошую звукоизоляцию, были слышны даже в коридоре.
Из соседних дверей уже выглядывали озабоченные клиенты и труженицы фирмы «Все для вас».
Впрочем, заметив мою боевую осанку, они сразу попрятались.
Из-за двери с номером шестнадцать послышался грохот падающей мебели.
Я рывком открыла дверь и замерла на пороге.
Марков и Устинов катались по полу, вцепившись друг другу в глотки и круша все вокруг. На меня они не обращали никакого внимания, настолько были поглощены схваткой. Несколько секунд я стояла у самой двери, уперев руки в бока, и наблюдала за дракой.
Похоже, мне пора вмешаться.
Но за меня это сделали другие.
Сначала мне показалось, что во дворе вдруг заработал шумный компрессор, вскрывающий асфальт.
Только почему звук раздается над самым моим ухом?
А в окна полетел град щебенки.
Я инстинктивно присела, заслонившись толстым полированным столиком, как щитом.
И правильно сделала.
Когда позже я осмотрела этот столик из мореного дуба с крышкой в четыре пальца толщиной, то обнаружила в нем несколько застрявших пуль.
Если бы не толстая железная пластина снизу, то мне бы несдобpовать.
Эти пули вполне могли бы оказаться не в благородном дереве, а в моем теле.
И тогда загадка смерти Раисы Устиновой вряд ли могла быть разрешена.
А я бы встретилась с ней на том свете…
Оставив лежать в номере районного борделя свое испорченное несколькими лишними отверстиями тело.
Впрочем, столик тоже пришел в негодность…
Драчуны продолжали дружно душить друг дружку.
В чувство их смогла привести только новая серия автоматных очередей.
— Что такое?.. — выпустил горло своего противника Павел Алексеевич Марков и чуть приподнял голову.
Вжик!
Пролетевшая в миллиметре от его виска пуля тут же аккуратно сняла прядь его рыжих волос, заметно уменьшив и без того незначительное их количество.
А по лестнице уже грохотали шаги.
Марков в испуге вжался в угол.
Он беспомощно хлопал себя по карманам, словно ребенок в поисках соски.
«Наверное, у него пистолет в кобуре под мышкой», — подумала я.
Но единственное, что он смог извлечь из своей одежды, было не оружие, а пачка сигарет.
Он сунул «Опал» себе в рот и попытался прикурить сигарету со стороны фильтра.
Неужели ему изменил рассудок?
