Мишель Гельдлин - Ветер умирает в полдень

Полицейские молча переглядываются. Адриан явно посмеивается над ними.

Все прекрасно знают, что на самом деле замышляет шериф Мановски: он отпустит молодых людей, как только заставит их подписать признание в виновности. До суда дело так и не дойдет.

Скрытый шантаж: у ребят есть родители, и шериф обеспечивает себе их голоса – так он готовится к выборам.

Сердечность Адриана Рэндала и умение хранить чужие секреты неизменно располагают к нему людей. Он знает всех и вся, и везде ему рады. Вот уж кто в этих местах всеобщий любимец, так это он.

Он пересаживается за соседний столик, чтобы не мешать полицейским обсуждать их план. Официантка, судя по ее виду, готовится к вечерней работе: волосы накручены на бигуди, на лице – толстый слой крема. Сейчас на ней шорты, слишком короткие для ее тощих бедер; выставив напоказ босые и грязные ноги, она читает кинороман. Изо рта у нее торчит окурок, от него идет дым, и девица щурит один глаз. В более приличном заведении ее не продержали бы и минуты.

Это пугало соблаговолило принести Адриану кофе.

Помахав журналисту на прощанье, полицейские садятся в машины. Слим даже просит передать привет миссис Рэндал.

– Дарелл, можно вас на минутку? Дарелл Фримен возвращается и кричит Бесту, чтобы тот продолжал дежурство без него; их участки расположены по соседству, и в случае крайней необходимости Бест вызовет его по радиотелефону.

Патрульный садится напротив Адриана, соглашается выпить еще чашку кофе и снова снимает фуражку.

– Чем могу помочь, Адриан?

– Дарелл, помните февральское дело Уоррена?

Фримен хмурится.

– Вы случайно не собираетесь снова копаться в этой давней истории?

Адриан выглядит усталым. Он приподнимает очки и трет глаза.

– У меня возникли кое-какие сомнения. Дарелл перебивает его:

– Но дело закрыто! Есть заключение следователя: самоубийство.

– Между нами, Дарелл, вы-то сами верите, что это самоубийство?

Молодой полицейский от смущения слегка краснеет.

Адриан чувствует, что обычно прямодушный Дарелл что-то не договаривает.

– Да, Адриан, я и вправду считаю, что это самоубийство, но были минуты, это было совсем недолго, когда я сомневался.

Короткая пауза. Они дружелюбно смотрят друг на друга.

– Знаете, Дарелл, все это время я почему-то думаю о смерти того парня. Адриан просит:

– Помогите мне! Я хочу разобраться в этой истории. О деле Уоррена столько сказано и написано, о нем ходит уже столько разных слухов, но яснее от этого оно не стало. Банальные клише, ни на чем не основанные заключения, сплетни, недобрые пересуды. Сколько страстей вызвало это дело! Всю Америку трясло. А как досталось из-за него жителям округа Красная Пустыня! И первому вам, Дарелл. Вас упрекали в нарушении графика патрулирования. Еще поговаривали, что, мол, вы солгали начальству, будто машины Уоррена не было на месте в десять часов утра, когда вы сами там проезжали.

– Не правда!

Адриан улыбается. Он нарочно постарался пробудить у Дарелла неприятные для того воспоминания, чтобы заручиться его поддержкой, он вовсе не хотел обидеть патрульного.

– Я знаю, Дарелл. Мне разрешили прочитать ваш служебный рапорт. Там четко расписано, где и когда вы находились, но людям об этом неизвестно. Я и сам написал в "Стар", что вы были на месте трагедии между девятью и десятью часами, если верить официальному сообщению, но на самом деле вас там не было. Помощники шерифа объявили, что Дэвид сошел с ума; они что – психиатры? Я невольно способствовал распространению этой информации. Теперь я хочу выяснить все наверняка. Помогите же мне, Дарелл!

Настороженность патрульного проходит. Похоже, Адриан искренен.

– Так господин журналист хочет поиграть в борца за справедливость?

Рослый здоровяк Фримен – парень открытый и простой. Дорога в полицию была ему предопределена: отец возглавлял городскую полицию на востоке штата, а еще раньше этот пост занимал его дед. И он, Дарелл, тоже станет шефом полиции. Но чтобы дослужиться до этого, ему придется пройти долгий путь, на котором неожиданности подстерегают на каждом шагу.

Узкие глаза на круглом загорелом лице Фримена могли бы казаться лукаво прищуренными, если бы не были такими голубыми и простодушными. И волевой рот выглядел бы жестким, если бы полицейский не улыбался так часто.

Откинувшись на спинку, Дарелл не мигая смотрит на Адриана и поглаживает мускулистой рукой короткие, светлые, как солома, волосы. Потом он резко наклоняется вперед и кладет локти на стол.

– О'кей, Адриан, сделаю все, что смогу. Вы ведь знаете, я вас очень уважаю и как друга, и как журналиста. Но вы тоже должны меня понять. Я и сам ночи не спал из-за этого Уоррена. Как только тогда не трепали мое имя! Меня непрерывно изводили расспросами, интервьюировали, снимали, фотографировали. А я к такому не привык. Вдобавок из-за этого я получал кучу писем, анонимных угроз, предложений вступить в брак, какие-то психи звонили мне по телефону. Чего я только тогда не натерпелся! И теперь, спустя три месяца, когда все стихло и забыто, меня вовсе не тянет снова влезать в эту историю. Но ради вас, Адриан, я согласен, только при условии, что в случае чего вы не отдадите меня на растерзание прессе.

– Не мой стиль, сынок. Я репортер старой школы, а не из нынешних ястребов и любителей копаться в грязном белье в поисках главной сенсации своей жизни.

Патрульный встает – до чего же внушительно выглядит этот силач!

– Завтра в семь утра я заеду за вами в редакцию, и мы сможем поговорить в машине, о'кей?

– О'кей. До завтра.

Адриан просыпается в пять.

Дожидаясь Дарелла Фримена в загроможденном кабинете, журналист перечитывает свои записи и уже собранные им материалы по делу Уоррена.

Прошло всего три месяца после нашумевшего выступления Куки Кармоди по телевидению. Весь мир услышал тогда о Дэвиде Уоррене. Неужели сегодня о нем уже все забыли? Только не Адриан и не патрульный. А вот сам Уоррен никогда не узнает, что стал знаменитым.

Нужно будет как следует порасспросить шерифа, шефа городской полиции, представителя ФБР. Следователя по расследованию убийств, служащих мотеля "Литл Америка", шахтеров компании "Юнайтед Кэмикелс ". И семью Дэвида.

Несмотря на большой профессиональный опыт, Адриан страшится встречи с женой, сыном и родителями погибшего.

С ними он увидится в последнюю очередь, если без их свидетельств нельзя будет обойтись. Чтобы без крайней необходимости не бередить их раны.

Ночь с 2 на 3 февраля

Потерпев поражение в своем единоборстве с автострадой и зимой, машина Дэвида застряла на 81-й миле. Шины увязли в плотном снегу, и лед, победивший человека, приковал их к земле.

Неровный слой снега, который нанесло ночью из-под колес тяжелых грузовиков, напоминает волнистый песок в пустыне, над которым тысячелетиями трудились дующие там ветры. Свежий сугроб достиг уже дверцы машины. И все-таки Дэвид, если бы захотел, мог бы ехать дальше.

Но от себя все равно не убежишь. И это самое страшное. Только бы никого не видеть! И никаких сочувственных взглядов! Да, ему нужна поддержка, он жаждет участия! Но от кого?

И вчера, и в предыдущие дни он наугад колесил по расчищенным дорогам пустыни. Один на один со своим одиночеством.

Суставы ноют от навалившейся на него усталости. Дэвид ерзает на сиденье, с трудом поводя крепкими плечами, и никак не может найти удобного положения. Он без конца дымит сигаретами, докуривая их до фильтра; виски ломит от спиртного и воспоминаний.

Только что его трясло от холода, а сейчас он уже задыхается от тепла, которое идет от гудящего обогревателя. Дэвид опускает окно. Голубой дымок клубится в потоке ледяного воздуха. За прозрачным стеклом – мрак. Вот если бы иней вызвездил снежными узорами стекло и заслонил его от ночи, чтобы укрывшись за этим хрустальным щитом, Дэвид мог замкнуться в своей боли.

"Куда бы мне спрятаться от этих злобных голосов, что кричат мне из темноты: Дэвид Роберт Уоррен, ты заблудился! Тебе больше некуда идти! Столько жалких и тщетных усилий ради этого проклятого успеха, ты ничтожество, ты ничто!"

Он старается не слушать эти голоса. Он-то знает, что он вовсе не ничтожество, он кое-что значит. Каждый человек что-то значит. "Я еще молод, просто я еще не нашел своего призвания, – пытается уговорить себя Дэвид. – Я должен снова заняться поисками, быть более настойчивым, благоразумным. Я опять смогу поверить в себя. Я должен. Я этого хочу."

Но отчаяние накатывает вновь, и Дэвид не в силах сопротивляться ему.

В памяти оживают пережитые сомнения, разочарования. Куда ушло былое горение? Безумные проекты, мечты и надежды лопаются, как пузырьки газа в болотной тине. Весь свой пыл он растратил зря.

Когда это было? Вчера, или столетия назад?

В прошлый понедельник, или в доисторические времена?

Понедельник 29 января, пять дней назад.