Да еще так странно сбило. И это единственный, кто больше десяти лет проработал в городском цирке. Следовательно, единственный, кто помнил Задовского-циркача.
И теперь этого единственного машиной сбило. Случайность? Что-то слишком много в последнее время случайностей. Надо мне покрепче за Валерия Петровича взяться. Что-то здесь…
Задовский, конечно, как выяснилось, человек обаятельный и милый. Даже больше, чем обаятельный и милый, – странно обаятельный и милый. Если пораскинуть мозгами, то его давно надо было в оборот взять. Но после того, как я с ним встретилась лично и пообщалась так…
Вот в ресторане я нисколечко и ни в чем его не подозревала. Ни на капельку в его порядочности не сомневалась. Это когда он рядом был.
А сейчас…
Странно…
* * *
Утром на работу я не пошла. Некуда было мне идти. В семь часов утра позвонил Григорьев и сообщил, что вчера вечером, после моего ухода, он отправился каяться в грехах своих к Задовскому домой.
Не знаю уж, какая сцена там разыгралась, – Александр Владимирович по этому поводу не распространялся, – но Григорьев умолил Валерия Петровича не собирать пока собрания акционеров и не исключать его, Александра Владимировича Григорьева, из совладельцев банка.
Григорьев обещал все расходы, произошедшие по его вине из-за утери этих злосчастных документов, покрыть самостоятельно.
– И как же вы это сделаете? – поинтересовалась я. – Там ведь денег-то нужно ого-го сколько!
– Постараюсь, – проскулил в трубку Григорьев, – машину продам, квартиру, дачу… Деньжата у меня еще кое-какие есть… Это неважно все. Самое главное, чтобы меня из совладельцев не исключили. А там – посмотрим. Еще наживу, и в три раза больше.
– Это идея, – согласилась я. – А где же вы жить собираетесь?
– У… у вас, – помолчав немного, неожиданно ответил Александр Владимирович.
Я тоже немного помолчала. Смелое заявленьице. А в принципе-то он прав. Даже больше… Ведь, когда он меня нанимал, Игорек Селиверстов ему скорее всего в красках описал мои достоинства, как телохранителя. Да и вообще – Григорьев на меня целиком положился. Это моя работа, я за нее деньги получаю. Так что предоставить ему временную жилплощадь я просто обязана.
Правда, гонорар я не получила еще. Александр Владимирович обещал мне после окончания дела заплатить.
Тогда тем более, если я хочу за свои труды хоть что-нибудь получить, тогда нужно продолжать работу с Григорьевым.
То есть пустить его пожить к себе.
– А когда вы намереваетесь ко мне переехать? – осведомилась я.
– Да хоть завтра! – обрадованно и явно невпопад прокричал истомленный долгим моим молчанием Григорьев.
Потом спохватился:
– Я, наверное, завтра перееду. Я через знакомых все свое имущество уже заложил. Сегодня утром.
Быстро, однако. Просто невероятно быстро.
– А сегодня вы где будете ночевать? – спросила я.
– Сегодня… – Александр Владимирович тяжело вздохнул, – сегодня… – Он не знал, где он будет сегодня ночевать. – Женя, – совсем уже убитым голосом попросил он, – можно, я уже сейчас приеду к вам?
Я разрешила.
А куда мне было деваться?
* * *
Моя тетушка Мила, в чьей квартире я, собственно, и проживала, уехала на дачу, у дачников самая страда – сажают все подряд, землю перекапывают.
А вернется она только дня через три. Это хорошо. Может быть, через три дня все образуется, кто знает?
Григорьев приехал ко мне бледный, с зеленоватым вытянутым лицом – как недозрелый банан. Объявил, что всю ночь не спал и больше всего на свете желает сейчас прикорнуть безразлично на какой плоскости.
В качестве плоскости я предложила ему свою кровать, он, конечно, спорить не стал, тут же опрокинулся и заснул.
А я стала собираться. На этот раз нужно Юлию Львовну навестить. Как она там без меня?
Только вот экипироваться надо соответствующим образом. Сомневаюсь я, что Юлия Львовна в этот раз будет со мной разговоры разговаривать. Я бы на ее месте, например, не стала. Бывшая жена и нынешняя любовница, каковой она меня считает.
Попробуй ее теперь разуверь в том, что я телохранитель, а не любовница.
Я открыла свой шкаф и выбрала нужные мне для маскировки вещи: мужские брюки – сама покупала для подобных случаев и неоднократно уже пользовалась – и свой черный растянутый свитер.
То, что надо: брюки свободные, скрывают бедра; свитер растянутый, скрывает грудь.
Еще макияж… Вот так. С верхней полочки шкафа я достала парик – черные с сединой короткие волосы – и фальшивую бороду. Приспособив все это, я посмотрелась в зеркало – отлично. Представительный мужчина, немолодой, кстати, – я добавила себе морщинок с помощью грима. Волевой подбородок – я немного выпятила нижнюю челюсть.
Все. Мужская осанка, голос, манеры и походка отработаны уже давно.
А теперь – самое главное. Из потайного отделения шкафа я достала удостоверение оперуполномоченного МВД. Сличила фотографию на удостоверении с отражением в зеркале – ну, почти. Добавила еще немного морщинок и утолщила брови.
Теперь – тютелька в тютельку.
Ну, Григорьева я будить не буду, пускай, бедолага, отдохнет. А вот записку ему, что я скоро буду, оставить надо. И тете еще записку, вдруг она приедет неожиданно, пусть не удивляется присутствию незнакомого, да еще спящего мужчины.
* * *
Адрес Юлии Львовны Новичковой я узнала легко и просто – по справочной, просто по телефону позвонила. Ага, улица Чапаева, дом семь, квартира девятнадцать. Недалеко, кстати, отсюда. Я и добралась быстро – на автобусе две остановки.
Так, номер девятнадцать. Я позвонила и тотчас же услышала за дверью торопливые шаги. Дома, значит. Ну и хорошо, что дома.
Насколько я помню, Юлия Львовна – женщина слабая, нервишки у нее некрепкие. Так что будем брать на понт.
– Кто там? – несмелый такой голосок. Не ждет, наверное, никого.
– Оперуполномоченный Кутузов, – пробасила я, вспомнив фамилию в моем удостоверении.
– Какой еще Кутузов?
– Михаил Илларионович, – по-ментовски сострила я, – открывайте!
Она открыла.
Я прошла в прихожую.
Юлия Львовна Новичкова робко шагнула назад, в комнату.
– Юлия Львовна Новичкова? – спросила я.
– Да… – она еще шагнула, и я прошла за ней в единственную комнату. Однокомнатная была квартира.
Юлия Львовна, запахнув на груди старенький халатик, опустилась на старенький продавленный диван. Я отодвинула на середину небольшой комнаты стул и села напротив нее. Достала и предъявила свое удостоверение. Всегда забываю, что это нужно делать в самом начале общения с объектом.
– Так, – почесав в бороде, проговорила я, – сами расскажете, или мне вам помочь?
– Что… рассказывать-то? – в страхе разинула рот Юлия Львовна.
– Значит, помочь? – коварно предложила я. – Тогда уже чистосердечного признания не получится.
– А… в чем признание? В… чем… п-п… – совсем зашлась от испуга Юлия Львовна.
Ну ладно. Тайм-аут. Дадим гражданке Новичковой передышку. А то она, чего доброго, обделается еще со страху.
Я медленно закурила. Юлия Львовна метнулась на кухню и принесла оттуда чистую пепельницу. Так. Она же не курит, по-моему. И живет одна. Откуда, спрашивается, пепельница?
– Вы одна живете? – смягчив немного голос, спросила я.
– Одна…
– И не курите, – утвердительно проговорила я. – Откуда у вас в доме пепельница?
– Так, – Юлия Львовна почти успокоилась, по крайней мере, не обмирала от ужаса, и говорила более или менее отчетливо, – для гостей или… кто зайдет…
– И часто к вам гости заходят?
– Н-не очень, – искренне, по-моему, призналась она.
Да и легко поверить, что нечасто. Я с минуту помолчала – курила. Ждала, пока Юлия Львовна забеспокоится, зачем все-таки к ней опер пришел?
– А… Зачем вы пришли? – спросила, наконец, она. – По какому делу?
– По делу вашего мужа, – честно ответила я, – в сущности, пришел я… для очистки совести, проверить. А все показания вашего мужа на вас уже запротоколированы и подписаны. Так что… – Юлия Львовна заметно задрожала, – можете выглянуть в окно, там «воронок» уже стоит. Я просто подумал, что удобнее для вас первый допрос устроить, так сказать, в домашней обстановке – нервов меньше и все такое. А потом поедем, – добавила я и снова почесала в бороде – кожа от клея чесалась неимоверно.
Как я и думала, Новичкова к окну подходить и на «воронок», якобы за ней приехавший, смотреть не стала. Ей, наверное, и просто с дивана подняться трудно было.
– А в чем я… обвиняюсь? – выговорила она.
– Знаете, как мы поступим, Юлия Львовна, – ушла я от прямого ответа, чтобы сразу карты свои не раскрывать, – вы сами расскажете мне о своем… проступке, а я запротоколирую ваш рассказ как чистосердечное признание. И плюс еще – добровольная помощь следствию, – великодушно добавила я.
