— Таня, — протянул Андрей, — ну хочешь, отдохни… Пойдем пива попьем. Я позвоню Сечнику, скажу, что ты сегодня работать не сможешь…
— Спасибо, — мрачно сказала я, — я это и без твоей помощи могу сделать. Только где гарантии, что пока мы с тобой распиваем пиво, наш драгоценный убийца не будет заниматься тем же самым? Я приду, посвежевшая, и обнаружу новый труп, да? Так что меня не у Сечника отпрашивать надо. Если, конечно, это не он так развлекается. Ты уж тогда найди этого самого убийцу и попроси его передохнуть, ладно? Пока мы с тобой отдыхаем. Потом опять займемся каждый своим делом со свежими силами…
— Кстати, что ты выяснила? — спросил этот нахал.
— Ни-че-го… — вздохнула я, — живи спокойно. Как у Сони дела?
— Все нормально, — удивился он, — работает. А что?
— Ничего особенного, — сказала я, — просто мне показалось, что я ее подвожу.
— Соня — очень умный ребенок, — порадовал меня Андрей, — она ложных ходов не допускает. Так что у нее все было продумано до мелочей. Ты подошла к ней на улице, попросила помощи. Частный детектив. Все нормально, не волнуйся. Да и наркоторговцы сами не идиоты — чего им по мокрому светиться? Кстати, как тебе публика?
— Сначала было омерзение, потом…
— Жалость? — договорил он за меня. — Это она тебя с Илюшей свела… Мангалиев жалости не вызывает. Еще тот мерзавец.
— Были бы у нас в стране нормальные, цивилизованные отношения к инвалидам, не появлялись бы Илюши, — сказала я.
— Общество не переделаешь в лучшую сторону, — вздохнул он, — в худшую — всегда пожалуйста, это они готовы, как пионеры…
Рассуждать дальше на философские темы мне было некогда. Мой внутренний голос подсказывал, что я не имею права медлить. Убийца не успокоился. Будут еще жертвы.
Мой владелец казино явно хотел отвязаться от лишних свидетелей. А кто может сказать, кого он сочтет таковым в ближайшее время?
«Опиум, героин… Что они в этом находят? Я сама пробовала как-то анашу, ну были ноги ватные, голова затуманилась… Ну и что? Этого эффекта и от пива добиться можно. Или, например, от расследования елисеевского убийства. Состояние мое можно было обозначить: „куда ты плывешь, крыша моя…“. Эффект-то как раз ожидаемый Сониными подопечными. Если так хочется, чтобы крыша съехала — пожалуйста. Вот оно, блаженное и вожделенное состояние. Никакого тебе героина не надо».
Так я рассуждала по дороге в «Прагу». В «Праге» должно было состояться великое событие раздачи дармовых пирожных по поводу кончины Вити Елисеева. Ох, как же мне он надоел! Просто в зубах его имя навязло, как кариес. Не явиться я не могла — кто ж мою Королеву красоты-95 оберегать от девушки с перхотью будет? Поэтому придется Тане наблюдать стоны и плачи, смотреть на «глубокое и искреннее соболезнование». Хорошо, что я хоть при жизни Елисеева с ним знакома не была. А то бы именно я стала его убийцей.
В баре уже собралась пестрая толпа. Мимо меня прошествовала великая Ирина Леонидовна в неизменной странной шляпке и в коротенькой юбке, обнажающей старые коленки. «После сорока пяти надо обязательно носить черные колготки, — констатировала я, — если мне удастся дотянуть до сорока пяти, конечно, в здравом рассудке».
Вели они себя стандартно, Ленусик изображала маленькую колибри, что было несколько натянуто — судя по хищному взгляду, ей больше бы подошло нечто близкое ястребу.
Оказывается, встречи под собственную музыку у них не приняты: я с удивлением обнаружила, что играются у них сплошные англоязычные песни, причем неплохие. Это меня успокоило — Элвис Пресли был приятнее, чем Елисеев.
За стойкой была Катя, она приветливо улыбнулась мне и, когда я подошла, шепнула:
— Тань, вас искал какой-то… маленький человечек.
В голове всплыл образ Илюши. Интересно, что ему понадобилось.
— Он попозже зайдет, — сказала она. — Правда, ждать вас будет в холле — сюда его вряд ли пустят.
Я кивнула. Виктория появилась в дверях бара в изящном черном платье, — в девяносто пятом году жюри конкурса было право. Единственный раз они избрали достойную поклонения женщину. Двигалась она с кошачьей грацией, в огромных глазах вместо печали явно сквозила насмешка.
К ней бросились со всех сторон. Виктория молча выслушивала их причитания, кивала головой, целовалась с женщинами, а мужчинам изящно протягивала ручку и смотрела поверх голов, явно кого-то разыскивая. Увидев меня, она улыбнулась и решительно двинулась в мою сторону.
— Я так рада, что вы здесь, Таня, — просияла она улыбкой. — Только давайте сегодня забудем о Елисееве, ладно? Ему вполне хватит, что они, — обвела она несколько презрительным жестом благородное собрание рукой, — вспоминают…
Я кивнула. Мне ее драгоценный супруг тоже надоел хуже горькой редьки.
— Знаете, Таня, — продолжала Виктория, — мне сегодня отчего-то стало хорошо… Можете меня подозревать, потому что я подумала — я могла бы его убить и даже благодарна человеку, сделавшему это… Он меня так замучил своим присутствием! Конечно, Галю жалко. Его — нет.
Она замолчала на самом интересном месте.
Причем я поняла, что продолжения, увы, пока не будет.
— Мы же договорились не вспоминать сегодня о Елисееве, — рискнула напомнить я. — Давайте уж этого придерживаться.
— Да, — улыбнулась она. — Давайте. А о чем мы будем говорить?
— О вас, — сказала я. — Вы ведь и сами интересная личность.
— Обо мне? — удивилась она. — Да ничего во мне нет интересного. Ну победила я в этом конкурсе. Петь пыталась, но пою я плохо.
— В принципе, не хуже их, — успокоила ее я, — так что зря вы бросили это занятие.
— Я не хочу быть средней, Танечка, — она сказала это тихо и грустно, — а на звезду масштаба Лайзы Миннелли я не тяну… На мне природа отдыхает.
Судя по ее красоте, природа отдохнула неплохо, создавая ее отца. В Викторию было вложено куда больше творческих сил. Так что она несправедливо обидела невинную природу.
— Ой, Таня, извините, — она увидела вдали Александра, — мне надо подойти к нему.
— Уже не боитесь? — спросила я. — Вот так, на глазах у всех?
Она покачала головой и решительно ответила:
— Надоело. Сегодня я хочу наконец-то быть самой собой.
Она кивнула мне и решительно направилась к своему возлюбленному под перекрестным огнем любопытных и недобрых взглядов.
* * *
Кто-то тихонько тронул меня за плечо. Я обернулась и, к собственному удивлению, увидела Илюшу.
— Здравствуйте, Таня, — сказал он своим тонким голосочком. — Соня сказала, я смогу вас здесь найти. А я кое-что вспомнил.
Я его недооценила. Он все-таки решил помочь. И даже нашел способ пробраться сюда.
— Хорошо, — кивнула я, — только давайте выйдем, чтобы не привлекать ничьих взглядов.
Он кивнул, хотя на какой-то момент мне показалось, что его мысли заняты чем-то другим. Он напряженно смотрел в сторону, где стоял Сечник. Больше там не было никого, способного привлечь внимание. Только обслуга гостиницы. Однако он смотрел взглядом человека, силящегося что-то припомнить.
Видимо, мысль от него ускользнула, он встряхнул маленькой головой и сказал:
— Странно. До чего знакомое лицо…
— Здесь все лица до отвращения знакомы… — мрачно констатировала я. — Пойдем?
Он кивнул, все еще пытаясь что-то вспомнить.
Мы присели на скамейку перед гостиницей, он закурил и печально усмехнулся:
— Знаете, Таня, как смешно — мама, когда узнала, что я курю, сказала: «Илюша, ты никогда не вырастешь…» Правда, смешно?
Мне смешно не было, но я из вежливости кивнула.
— Мало, но, может быть, это вам поможет. Мангалиева действительно хотел использовать Елисеев и даже приходил к нему с неким человеком, Мангалиев подумал, что это елисеевский дядя, потому что Елисеев его так называл: «дядя… то ли Жора, то ли Юра». Мангалиев точно не запомнил. Цены они такие заломили, что Мангалиев их послал…
Так. Я мысленно поблагодарила Господа за Мангалиева. Может, Господу Мангалиев вовсе не нравился, но что-то начинало склеиваться.
— Это еще не все. Этот самый дядя неделю назад нашел Мангалиева и купил у него героин. Описать он его не может — очень размытые черты, да и для восточных людей европейцы все на одно лицо. Но если вам это поможет…
— Поможет, — заверила я его, — обязательно поблагодарите Мангалиева.
— Нет, — сказал он, — я Мангалиева благодарить не буду. Он плохо относится к сыщикам.
— Как же вы это узнали? — удивилась я.
— Просто сказал Мангалиеву, — пожал он плечами, — что Елисеев был мне должен за порцию, которую брал для друга. Стали вспоминать, кто мог быть этим другом.
— Вам бы, Илюша, в сыске работать, — восхитилась я им.
— Нет, у меня память плохая… — сокрушенно признался он. — Вроде помню, что где-то встречал человека и что почему-то это важно, а вспомнить, где и когда, не могу.
