— Ладно, не сердись, — сказал Тос и протянул ему соль.
— Расследование, которое вел Хоторн, касалось весьма необычной благотворительной организации, — медленно проговорила Дэйна. — Общества «Негасимый свет». Стоял вопрос о взятках, выплаченных нескольким коррумпированным чиновникам финансовой инспекции за то, чтобы они не предпринимали расследований, касающихся скрытых доходов этого общества. А оно владело парой игорных домов, борделем, имело свою контрабандную сеть, производство наркотиков и тому подобное. Из того, насколько крепко защищено это общество, следует, что за ним стоят люди весьма могущественные, — но выявить их связи мы пока не в состоянии. Если Гэйб ухватился за какую-то нить, которая привела его сюда…
— Ты могла бы это сообщить и немного раньше, — процедил Страйкер, сдерживая злость.
— Понимаю… Мне очень жаль… Но тот факт, что он был убит из того же оружия, что и другие… меняет всю картину. Все это никак не связывается, ты же понимаешь.
— Понимаю, понимаю, — проговорил Страйкер, сгребая с тарелки остатки спагетти и доедая кусочек хлеба.
— Ну и что мне теперь делать, по-твоему? — спросила Дэйна.
Он соединил последний кусочек копченой ветчины с оставшейся корочкой хлеба.
— Возвращайся в Вашингтон.
— Понимаю…
Он посмотрел на нее и покачал головой.
— Нет, ты не поняла. Возвращайся в Вашингтон и раздобудь все, какие только можно сведения о том, чем все-таки занимался Хоторн. Вытряхни содержимое его стола, проверь все файлы. И все привези сюда. Если мы сможем узнать, что привело его сюда, то сможем понять, из-за чего его здесь убили. Это позволит или установить связь между событиями, или исключить случайные связи. Сможешь это сделать?
— А ты уверен, что это необходимо? — с некоторым холодком спросила Дэйна.
— Абсолютно уверен. Следует понять логику происходящего.
— О да — логики тут навалом, — признала она.
— Ну что ж, тогда отправляйся, — предложил Страйкер.
Она взглянула на часы.
— А можно мне сначала докончить мой десерт?
Тос прикрыл глаза и покачал головой.
— Яйца, крем… — я прямо слышу, как стонут ваши артерии.
— Он всегда так себя ведет? — Дэйна взглянула на Страйкера.
— Все время.
— А у тебя никогда не появлялось желания нокаутировать его?
— Постоянно.
— И что же тебя останавливает? — спросила она с любопытством.
Страйкер взглянул на своего партнера, его громоздкая фигура занимала полкабинета.
— Боюсь, он может упасть на меня, — придавит до смерти.
— Думаю, что о нас всласть посплетничали, — сказала Кейт, наблюдая, как два лебедя скользят по серебряной поверхности Эйвона, отражаясь в воде.
Ричард Коттерелл растянулся под деревом и смотрел сквозь ветви на интенсивно-голубое небо Оксфордшира.
— Вас это волнует?
— В некотором смысле, да. Я должна взять себя в руки и перестать отвечать согласием на каждое ваше предложение. Мы посещаем чудные места, — но пропускаем лекции.
— Как выразились бы вы, американцы, все оттого, что я «довлел» над вами — с помощью лести и уговоров, а по нашим стопам следовали Соблазн и Искушение. Надобно вам знать, что у меня еще есть степень и в Сравнительно-Историческом Курсе Обольщения — но я об этом обычно не распространяюсь, поскольку это всего лишь почетная научная степень, присужденная мне Колледжем Приятных Ощущений…
— О, прекратите!
— …а также Животного Магнетизма и Красноречия. Вы очень в него влюблены?
— В кого?
Кейт сорвала маргаритку и вертела се в пальцах.
— О, это радует: вы уже забыли его имя.
— Конечно, я очень его люблю. В этом-то вся проблема. Единственное, что нас связывает, — то, что мы влюблены друг в друга. Он весь — порыв и жизненная энергия, а я вечно сижу и размышляю. После обеда он пробегает две мили, а я сижу и правлю корректуру. Ему нравится ощущение опасности, а я вздрагиваю, когда внезапно захлопнется дверь.
— Из того, что вы мне рассказывали о себе, я сделал кое-какие выводы, так что не удивляюсь.
— Нет, думаю, вы не поняли по-настоящему. Люди, которые любят друг друга лишь потому, что вместе пережили какое-то ужасное потрясение, не всегда сумеют ужиться после… В ясном свете дня…
— Вот сегодня как раз ясный день, — заметил Коттерелл и сел на траве. — Вечером мы вместе пережили два кошмарных спича и совершенно отвратительную кухню. И что, вы все еще любите меня?
— Не говорите чепухи! — Она почувствовала, как краснеет. — Вы так ведете себя, потому что конференция скучна, вот и все.
— Бог мой, это правда… а вам разве не скучно? — Коттерелл вздохнул. Заглянул в программку, которая лежала, свернутая, в его кармане. — Ну вот, сегодня, например, вечером мы можем выбирать между «Шекспир и эпоха феодализма: социально-экономическая структура и ее отражение в драме елизаветинской эпохи» — и «Образы девушек у Шекспира: феминистская критика с позиций марксизма». — Он пристально посмотрел на Кейт поверх программы. — А известно ли вам, что недалеко отсюда есть городишко под названием Бродвей, в том городишке есть отель, а в отеле — таверна, которая перенесет нас в старинную Англию, какой мы желали бы се видеть — но какой она никогда не была? Как насчет прогулки туда?
Кейт пожала плечами и посмотрела в сторону реки.
— Пожалуй, нет, Ричард, но, во всяком случае, спасибо.
— Отказ от собственного удовольствия — хороший знак. Вы испытываете чувство вины, а вы бы его не испытывали, если бы не было искушения, правда?
— Иезуитский аргумент. Я вовсе не чувствую себя виноватой.
Коттерелл с деланным безразличием пожал плечами и сыграл обратно:
— Вкушайте удовольствия феминистской критики, молодая цветущая Кейт, без меня, когда речь идет о хорошем куске зажаренного мяса, у меня не бывает сомнений. Если не поедете вы, я поеду один — и весь вечер стану наслаждаться хрустящим жареным картофелем, изысканным йоркширским пудингом под луковым соусом, крошечными жаренными в масле морковками, нежным ранним аспарагусом, а напоследок — пирогом, пропитанным бренди и сливками с щедростью, которая…
— Ну хорошо, хорошо, — рассмеялась Кейт. Кормили в отеле и в самом деле ужасно, и Кейт была не на шутку голодна.
— Всегда можно узнать настоящую женщину по отличному аппетиту, — провозгласил торжествующе Коттерелл. — Итак, мы воздадим должное Бродвею. А затем…
— А затем мы вернемся сюда и пойдем на вечернюю лекцию, — предупредила Кейт.
Он встал, взял ее за руки и притянул к себе.
— Может быть, мы пойдем, а может быть, нет, — сказал он, глядя сверху вниз ей в лицо. — Вы еще сами не решили.
— Кепи? — в негодовании спросил Тос. — Ты два часа толковал с этим парнем — и все, что ты узнал, — это кепи?
Они сидели в офисе Страйкера, ожидая его возвращения.
— Это все, что было, Тос, — сказал Пински. — Еще счастье наше, что Ричмонд припомнил хоть это. Он такой человек, что не желает помнить. Когда твой партнер уходит так — это больше, чем просто еще одно убийство.
— Да, понимаю, — мрачно согласился Тос. — Но — кепи. — Посмотрел на Пински. — Какое кепи?
— Кепи как кепи.
— Бейсбольное кепи? Для гольфа? Жокейское? Какое?
— Плоское, с коротким козырьком — вроде твидовых, что обычно носят англичане, — пояснил Нилсон. — Кепи провинциального джентльмена.
— Вряд ли наш убийца джентльмен, — заметил Тос.
— В таком случае это была маскировка, — согласился Нилсон. — Обычно он носит соломенную шляпку с цветами и вуалью, а в этот раз решил обмануть нас. Вот умница.
Тос поленился даже открыть рот, чтобы сказать ему «заткнись». Он лишь вздохнул и уставился в потолок, сложив руки на животе; ноги его покоились на письменном столе — так он отдыхал.
— Пока ты говорил с Ричмондом, мы были в участке Сантозы и пытались хоть что-нибудь узнать. Не сильно преуспели. Опросили нескольких человек, что работали с Сантозой. Они сказали, что он был простак. Немного застенчив. Поэтому его держали в тени. У него был выговор по служебной линии: не смог удержать подозреваемого. Просто стоял, как замороженный, и смотрел, а тот перемахнул через стену. Поэтому его капитан подумал, что несколько месяцев скучной, но безопасной работы его исправят.
— Иногда это срабатывает, — согласился Нилсон. — Благодеяния по отношению к старушкам и детям — это успокаивает.
— И вот такой конец, — горько сказал Пински. — Да, стоило ли?
— Но как можно было предвидеть? — спросил Тос. — Такое занятное соседство… Никого не было на улицах, все сидели по домам, довольные, как свиньи в стойле, и ни одного свидетеля… Услышали выстрел, выбежали, и вот он — заливает кровью весь чистейший тротуар.
