Ознакомительная версия.
– Айн момент! – остановил его Зоня. – Вован, давай сюда! – Он махнул рукой сожителю, лежавшему в шезлонге на самом солнцепеке. Вовчик стеснительно дернул плечом. – Давай сюда, кому говорю! – строго повторил Зоня.
Вовчик неловко встал и, глядя куда-то в сторону, боком поковылял к другу. Он смотрел исподлобья, был обожжен щедрым индийским солнцем и красен как рак. Подошел, встал рядом.
– Поздоровайся с товарищем, – сказал Зоня. – Это мой френд, – повернулся он к новому знакомому, – Владимир. А я – Коля! Николай.
– Джон! – сказал американец, широко улыбаясь.
– Давай, Ванек, щелкни нас с другом, – Зоня показал на камеру, обнял стесняющегося Вовчика за плечи и широко улыбнулся.
Американец послушно навел на них камеру.
– А теперь всех нас, на память, – Зоня ткнул пальцем в Джона, Вовчика и Ленина в кепке у себя на груди. – Семен Кириллович, помогите! – закричал он и помахал рукой мужу Прекрасной Изольды, который также находился здесь.
– Бред какой-то! – сказала Римма, обращаясь к Людмиле. Девушки от нечего делать внимательно наблюдали за сценой, разворачивающейся перед их глазами.
Семен Кириллович подошел деревянной походкой, старательно не глядя на девушек. С достоинством поздоровался с иностранцем. Тот протянул ему камеру и шагнул к Зоне. Зоня обнял его за плечи, как раньше обнимал Вовчика. Вовчик поместился с другого боку. Вся троица замерла, широко улыбаясь в объектив.
– Спасиба, – повторил американец, принимая камеру из рук Кирилла Семеновича. – Бай-бай! – Он направился к ожидавшей его семье.
Но не тут-то было!
– Куда? – удивился Зоня, хватая его за руку. – Милости прошу к нашему шалашу!
И он резво потащил недоумевающего американца к бивуаку в тени, где, прямо на мраморном полу было расстелено большое махровое полотенце с нехитрыми закусками и бумажными стаканчиками. Простодушное дитя прерий покорно последовало за гостеприимным Зоней.
– Прошу всех к столу! – повторил Зоня. – Семеныч, будешь?
Кирилл Семенович покосился на Прекрасную Изольду, мирно дремавшую в тени, и кивнул.
– Лады! – обрадовался Зоня. Расстегнул молнию на спортивной сумке, достал бутылку с яркой этикеткой, разлил содержимое ее в бумажные стаканчики, протянул один из стаканчиков Джону: – Давай, Ванек, вздрогнем!
Американец оглянулся на семью, взял стаканчик, понюхал, чирикнул вопросительно.
– Чистый продукт! – заверил его Зоня. – Как хлеб. У нас с сыном заводик. Сын у меня бизнесмен. Биз-нес-мен! – повторил он по слогам, чтобы американцу было понятнее. – А я – народный контроль! – он хихикнул. – Дегустирую!
Американец снова понюхал стаканчик, покачал отрицательно головой и поставил стаканчик на полотенце. Снова чирикнул.
– Ты чего? – удивился Зоня. – Чего он? – обратился он к Кириллу Семеновичу.
– Он абстинент! – сказал Кирилл Семенович.
– Кто?!
– Абстинент! Не пьет, значит.
– А кто пьет? – снова удивился Зоня. – Ты, Ванек, не эта… компанию не подводи, ты чего на самом деле? – Он взял стакан и снова ткнул его в руки американцу. – Это ж юбилейная. Гитлер капут! Сечешь? – Он наморщил лоб, выпучил глаза и прилепил кусочек хлеба под нос. Вытянул губы трубочкой, удерживая хлеб. – Гитлер, ну?
– Хитлар? – удивился американец, недоуменно смотря на Зоню.
– Ну! – обрадовался Зоня и хлопнул американца по спине. – Сечешь! Ну, поехали! По единой!
Американец оглянулся на семью, полный сомнения. Жена помахала ему рукой. Кирилл Семенович решил вмешаться.
– Зис водка, – начал он, протягивая американцу свой стакан, – зис водка из дэй оф виктори. Си? Секонд ворлд вор![10]
– А-hа! – ответил Джон. – Second world war! Yes! I know![11]
– Пирл Харбор! – продемонстрировал эрудицию Кирилл Семенович.
– Oh, yes! Pearl Harbor! – оживился американец. – I know!
– Давай за Победу! – перехватил инициативу Зоня. – Скажи ему, Кирюша: за Победу!
– За дружбу! – вякнул было Вовчик.
– Не спеши! – осадил его Зоня. – Успеется за дружбу!
– Фор зе виктори! – перевел Кирилл Семенович.
Зоня опрокинул свой стакан в рот, занюхал хлебом.
– До дна! – принялся он подбадривать нерешительного американца. – Иван, ну! Или ты не мужик?
Джон осторожно отхлебнул из стакана.
– Ну, пошел, пошел, пошел! – зачастил Зоня, поддерживая и направляя руку американца. – Ай, молодца! Теперь хлебушком закуси, хлебушком!
Джон, опрокинувший стакан, задыхался и напоминал рыбу, вытащенную из воды. Зоня ткнул кусок хлеба в его широко разинутый рот.
– Хорошо сидим! – вздохнул растроганно. – Эх, ребята! Да, если подумать, что человеку надо? – Он посмотрел на друзей. – Мир, дружба! Кирюша, переведи! – обратился к Кириллу Семеновичу.
– Ви нид пис! – сказал тот.
Американец посмотрел на него посоловевшими глазами и кивнул.
– Энд френдшип!
Американец снова кивнул.
– Все народы – братья! – подвел черту Зоня и потянулся за бутылкой.
– No, no! – Джон замахал руками. – No!
– Обижаешь! – укорил его Зоня, разливая водку по стаканчикам.
Мужчины выпили. Несчастный американец уже не пытался протестовать. Вовчик повалился на спину, подложил руки под голову, задрал ногу на ногу – ловил кайф. Джон тоже прилег рядом и закрыл глаза.
– Видишь, как хорошо! – сказал Зоня. – Надо уметь расслабляться. Снимать стресс.
Жена американца и тинейджеры подошли к живописной группе. Жена затормошила мужа и залопотала высоким гнусавым голосом. Дети тупо смотрели на пьяного отца. «O’kеy, – бормотал американец, не открывая глаз. – O’kеy! I am o’kеy, Jenny! Don’t worry! I am fine!»[12]
– Садись! – пригласил Зоня, протягивая ей стаканчик с водкой. Женщина растерянно взяла.
– Кирилл! – позвала негромко Прекрасная Изольда.
– Иду! – Кирилл Семенович вскочил и рысцой устремился к супруге.
– Куда? – Зоня протянул руку ему вслед, но тот даже не оглянулся.
– Видала? – Римма выразительно посмотрела на Людмилу.
– Видала! – в тон ей ответила Людмила.
Группа, оставшись без лингвистической поддержки Кирилла Семеновича, распадалась на глазах. Американка, нагнувшись, поставила свой стаканчик на пол, расплескав при этом водку, и стала поднимать мужа. Дети стояли рядом. Она обернулась к ним, что-то сказала, и они стали ей помогать. Джон не хотел вставать, но семья не сдавалась.
– Да оставь ты мужика, – с досадой сказал Зоня. – Он же мужик! Мэн! Сам придет. Погуляет – и придет.
– Sorry! – резко сказала американка, отпихивая Зоню и ставя на ноги мужа.
Все смотрели вслед маленькой женщине, на чьи узкие плечи опирался долговязый Джон. Тинейджеры несли купальные полотенца. Семья направилась в гостиницу.
– Вот она, бабская доля, – вздохнула Людмила. – Что там, что здесь!
* * *
– Игорь Дмитрич, – обратилась Светка к подошедшему Игорьку, – тут группа решила… Мы хотим попросить вас почитать нам книжку, то есть не почитать, а сразу перевести вслух.
– Какую книжку? – спросил Игорек.
– Покажи книжку! – приказала Светка Интеллигенту, и тот послушно протянул свою книжку Игорьку.
– «Камасутра», – прочитал Игорек.
– Так переведете?
– Ну… – начал Игорек, – вообще-то… можно, но ведь у нас совсем нет времени. Вы же помните, что сегодня мы идем на «Рамаяну»?
– А никто и не идет, – сказала Светка.
– Почему?
– Так за свои ж деньги!
– Но если идет вся группа, то билеты со скидкой.
– Никто не идет, – повторила Светка. – Только Изольда с мужем.
– И я! – сказала важно Антон.
– И ты? – удивилась Людмила. – И не жаль тебе денег?
– Отвечаю! – Антон вздернула подбородок. – Я никогда больше сюда не приеду и поэтому хочу… эта… вынести отсюда все…
– Все самое ценное, – подсказала Римма.
– Вот именно! А что, нельзя?
– Можно, можно. И даже нужно! Иди, потом расскажешь, – сказала примирительно Людмила.
– А мы тебе – про «Камасутру», – добавила Римма.
– Очень надо! – буркнула Антон.
* * *
Они познакомились в молодежном спортивном лагере двенадцать лет назад. Римма попала туда случайно – подвернулась путевка, и отпуск был на носу, хотя спорт интересовал ее мало. Скорее спортсмены. С Людмилой она подружилась еще по дороге во Владинку, где располагался лагерь. Что было удивительно, ибо в силу высокомерия, нетерпимости и «раздвоенного язычка», по выражению одного из пострадавших, Римма плохо сходилась с людьми. Дружба предполагает усилия, а ей было лень. Но дружить с Людмилой было легко. Была она мягкого нрава, спокойной и приятной девушкой, похожей на ангелочка в кудряшках с бабушкиных рождественских открыток – пухлые щеки, маленький ротик и круглые фарфоровой голубизны глаза. Они и поселились в одной палатке.
Антонина присоединилась к ним в самом конце их лагерной жизни. Или «срока»? «Срок» и «лагерь» слова почти родственные. Она не могла присоединиться раньше, так как, будучи лидером, хоть и неформальным, с сильно развитым классовым инстинктом, презирала пассивно-безыдейное «болото». А Римма и Людмила как раз и были тем самым болотом.
Ознакомительная версия.
