— Здравствуйте, дорогой товарищ Блюминг Аркадий Андреевич. С наступающим вас Новым годом.
— Вас также. Вы, надеюсь, нашли мои документы?
— Не-а.
— Тогда я не понимаю цели моего вызова.
— Ну как же? А стекло? В универмаге? Что, уже забыли?
Блюминг темно-зеленеет.
— Че-го?
— То-го. Вы по-прежнему утверждаете, что разбили его нечаянно? Вижу, вижу — утверждаете. И давайте без жестов. Меньше пальцев. Слова есть. В таком случае я попытаюсь доказать обратное — стекло было разбито умышленно, из самых хулиганских побуждений, с целью выказать явное неуважение к обществу и оскорбить человеческое достоинство!
Я украдкой смотрю на Щеглова. Тот утвердительно кивает. Я играю белыми.
— Итак, начинаю. Год назад вы, уважаемый Аркадий Андреевич, учредили небезызвестную нам компанию «Фаворит» с целью закупок фармацевтического сырья на Западе для поставок на отечественные предприятия. Очень, очень благородное начинание. Нам дорого здоровье нации. Молодцом! Помимо остального, мы закупаем и бормотал — сырье, содержащее всякие там запретные вещества. Скажем прямо: наркотики. Но, вероятно, у вас в Министерстве здравоохранения весьма неплохие связи. А может, и наоборот. Там у кого-то варит головушка, а вы так — на подхвате. Шестерка-лопушок. Как бы там ни было, лицензия на закупки бормотала у вас в кармане. Или в сейфе. Это не столь важно. И конечно же, каждый грамм бормотала на строжайшем учете, не так ли? Не дай Бог ревизия, не дай Бог недостача, никаких взяток не напасешься! В принципе столько дать можно, но не нужно. Лучше обойтись. Вся отчетная документация в строжайшем порядке! Верно? Взять хотя бы фармацевтический завод в прекрасном городе Офонаревске. Пожалуйста! Сдал-принял, отпечатки пальцев!
Лицо Блюминга из темно-зеленого перекрашивается в землисто-бурый. Порядком севший голосок пытается что-то там жалобно лепетать.
— Ну… Ну и что? А к чему все это?
Мой голос зато бодр и свеж, как морозное утро. Ми-ин-то-он!!!
— Сколько ж бормотала вы отправили в Офонаревск, уважаемый? А?!
— Я не могу ответить сразу. Надо поднимать документы.
— Не надо поднимать документы! Надо бы поднять дубину да огреть кое-кого от души! В Офонаревск, уважаемый, вы не отправили ни грамма! По той простой причине, что никакого фармацевтического завода в Офонаревске не существует! Еще раз с Новым годом, Акакий Андреевич!
Моя рука торжественно подносит к носу директора телеграмму.
— А куда же девается бормотал, а, Аркадий Андреевич? Стоит ли нам искать? Вдруг повезет, найдем? Но это ведь может кое-кому не понравиться. Тем, кто вами управляет. Завалили дело, понимаешь ли, надо наказать методом ликвидации. Ошибки? Их надо не исправлять! Их надо смывать! Кровью!!! Я еще не вспоминаю Рябинину…
— Что, что вам надо? Можете назвать любую сумму.
— Прямо так уж и любую! Вот глядите, товарищ Блюминг.
Не вынимая «беломорины», я раздвигаю бумаги на столе и рисую круг.
— Это круг. А куда ни кинь — везде клинья. Согласны?
Валька уважительно глядит в мою сторону.
— Согласен, — выдавливает Блюминг.
— А я вам больше скажу. Из двух зол всегда выбирают третье!!!
Если б Щеглов был в шляпе, он бы ее снял.
Я продолжаю бить, не давая противнику ни секунды роздыху. (Иван-царевич, дай мне роздыху! А вот уж… тебе, Змей Горыныч!)
— Вы с этой книжкой никогда знакомы не были, товарищ? — Я достаю из стола уголовный кодекс.
Ага! Вот она, разгадка! Блюминг неожиданно валится со стула. Вот почему Васька всем задержанным кодекс демонстрирует! И падают они не потому, что их дуплят или в стульях винтов нет, а потому, что боятся они, гады, силы нашего закона! Самого законного закона в мире!
Я не подаю поверженному в пыль Блюмингу руки. Щеглов тем более.
— Я же, кажется, ясно сказал в начале встречи, чего от вас хочу. Честного рассказа о разбитом стекле. Честного и откровенного! Как на духу, как на исповеди! Тогда мы забываем про Офонаревск.
— Хорошо. Я действительно специально разбил стекло.
— Еще бы! И не только разбили стекло, но и оскорбили продавщицу матерными фразами. Было?!
— Было.
— То-то. Надеюсь, вы были пьяны?
— Да.
— Что пили?
— Кажется, водку и шампанское. Не рассчитал силенок, извините.
— Бывает. А зачем ударили по лицу пытавшуюся задержать вас начальницу трикотажного отдела?
— Я не бил.
— Как не бил?! Да ты чего, мужик, шутки решил с законом пошутить?!
— Хорошо, хорошо. Я ударил, но не сильно. Так, чисто формально.
— Формально, неформально, а отвечать придется. В камеру, хулиган!
Мы помогаем упавшему подняться и тащим его в дежурную часть.
Вернувшись в кабинет, я потираю руки.
— Как мы его, а, Валь? Получит теперь Акакий на всю катушку.
— Да, можно вызывать дознавателя.[5] Пускай арестовывает директора. Хулиганам место в тюрьме.
— И заметь, Валь, мы его ни в чем не обманули. Мы играем честно.
Я рву телеграмму и выкидываю в корзину. Валька горестно машет рукой:
— Эх, жалко. Найти бы того, кому они бормотал сплавляют. Да не можем. За базар отвечаем. Джентльмены.
— Конечно, мы не будем искать. Потому что я уже нашел.
Валька недоверчиво смотрит на меня. Думает, шучу.
— Никому Блюминг бормотал не сдавал. Он использовал его сам. Для производства опупена. Под контролем старших братьев по разуму, конечно.
— И где он его производит? У себя на кухне?
— Нет, нет, на кухне тесно, да и родня мешает. Неподалеку имеется интересная страховая компания «Стикс», возглавляемая до недавнего времени безвременно ушедшей от нас Рябининой Ириной Алексеевной. «Стикс» занимает половину этажа небольшого жилого дома, но страхуются клиенты только в одной комнате. Страхуются, кстати, от всякой чепухи — от селей, оползней, наводнений и прочих малораспространенных в наших краях явлений. Чтоб народ не очень-то рвался в «Стикс» — лишние разговоры ни к чему.
Все остальное помещение предоставлено для переработки бормотала в опупен. Процесс трудоемкий, кропотливый, требует соответствующего оборудования. Которое сразу бросается в глаза людям сведущим.
— Погоди, что значит «безвременно ушедшая» Рябинина?
— Тут разговор особый. Я думаю, она сама жертва и, возможно, не знала, что в «Стиксе» варят опупен. «Стикс» открылся в августе этого года. Блюмингу понадобился управляющий. Лучше подставной, ничего не знающий. Конспирация — ГРУ позавидует. Никаких лишних языков. Управляющий должен быть симпатичен и глуп. К симпатичным людям меньше вопросов, они сами по себе отвлекают внимание. Помнишь Петю Ручникова?
Где Блюминг склеил Рябинину, я понятия не имею. Это и не главное. Рябинина удовлетворяла всем перечисленным требованиям. Но скрыть от нее присутствие подпольной лаборатории было нереально. Не совсем же дура.
Я предполагаю, что Блюминг открыл ей истинную причину существования «Стикса» — но с небольшой оговоркой. Мы, Ирочка, будем производить там водку. Всего лишь водку. Пока подпольно. Лицензия очень дорого стоит, понимаешь, любимая. Годик поработаем так, а уж потом и открыто развернемся. Водка качественная, ты не сомневайся. Никого не отравим.
Обстава наверняка не только от Рябининой, но и от возможных казусов. Мало ли ситуаций, мало ли подглядят. И если вдруг нагрянут враги, то вряд ли они разберутся. Очередная подвальная шушера разливает самопальную водку. Водку изымут, шушеру разгонят, а на бормотал даже внимания не обратят. И все!
Поэтому сейчас наши ОМОНы, ОНОНы и всякие прочие ШМОНы наверняка найдут в «Стиксе» кучу бутылок, этикеток, пробок. А может, уже нашли.
— Ты успел стукануть?
— Еще вчера. Так что перед Блюмингом я чист. Я не буду копать дальше, как и обещал. Но ты не дослушал. Рябинина по уши втрескалась в Блюминга. Может, он рассчитывал на это, может, нет. Наверняка для нее он был одиноким, трепетным мужчинкой, ищущим счастья. Да вот же я, Аркаша, счастье твое. Блюминг отвечал опять с оговоркой. Давай, любовь моя, о наших отношениях не трепаться, на людях не целоваться и рекламы по телеку не давать.
Неделю назад они идут в универмаг покупать Аркаше галстук. Аркаша не смотрит под ноги и на выходе бьет стекло лбом. Дальше согласно руководящей директиве в дело вступаю я.
А Блюминг, испортив себе праздничное настроение, портит его и Рябининой. Может, из-за безвкусного галстука, может, из-за того, что Ирина записалась в понятые, а может, еще из-за чего. Мало ли в современном мире катаклизмов. Короче, в морды вцепились, сопли размазали.
На следующий день Блюминг, утерев сопли, покупает розы и бежит к обиженной мадонне. Прости, прости меня, дурака, хочешь я сейчас станцую, как Майкл Джексон. На пороге «Стикса» «танцор» сталкивается со мной. Я, к сожалению, был нерасторопен и простодушен, поэтому поздоровался да еще сдуру объяснил, что хотел бы увидеть нашу общую знакомую.
